Вначале отец и мать. Теперь сестра… Почему это происходит со мной?
Саске заметил кончик хвоста белого змея, все еще лежащий в комнате. Хвост не шевелился. Все уже закончилось.
Он опоздал.
Глава 118. Кто вы?
118
Змей ударился в барьер и отлетел обратно к стене. И лишь в тот момент, когда вспыхнувшие жадностью оливковые глаза вдруг уставились на нее, припавшую к дверной раме, Сарада поняла, что попала. Она слишком поздно осознала, что совершила ошибку. Спешно попятилась, путаясь в ногах, которые внезапно стали очень уж непослушными, наверное, от газа, но змей оказался быстрее. Выбрасывая впереди себя ленты белых змей, Орочимару устремился к ней, а в мыслях Сарады промелькнуло лишь несколько дурацких идей.
Вот почему обряду переселения нельзя сопротивляться. Газ.
Эту идею сменила другая.
Я погибну как Шисуи-сан. Он тоже погиб от яда. И его тоже отравил охотник за шаринганом.
Третья.
Орочимару побрезговал мной ради Саске, а в итоге все равно выбрал меня. Какая ирония.
И наконец последняя.
Ему достанется Мангеке.
От последней мысли Сараду будто ошпарило. Перед глазами мелькнула зубастая пасть с раздвоенным змеиным языком, и коридор вокруг растворился.
Сарада очутилась в каком-то странном месте. Чем-то оно напоминало мозги (их она видела немало, вскрывая на операциях Орочимару черепные коробки подопытных), тело Араши, братца Сасаме-чан, и одновременно технику извращенца Джирайи — ту самую, которой он пытался поймать Итачи и Кисаме в коридоре гостиницы — пищевод жабы…
Розовая масса под ногами шевелилась с чавкающими звуками. Спереди сформировался холм и вдруг заговорил сладко-сиплым голосом Орочимару:
— Это измерение существует только внутри меня. Место, где проводится ритуал перерождения.
Из розовой массы появилось его белое лицо с золотыми глазами.
— Приступим, пожалуй.
Ложноножка псевдомозгов обвила язычком ногу Сарады, и ступня в босоножке утонула в розовой массе. Из плеча пробился розовый червяк. Такой же червяк выглянул из груди.
Липкая субстанция, пронизанная сосудами, подступала сзади, обволакивала и растворяла в себе тело, накрывала с головой. Липла к лицу.
Рядом вырастали новые бугорки, в которых застыли полупереваренные люди — чужие сознания, поглощенные Орочимару.
Сейчас было самое время паниковать, но Сарада не паниковала — злилась.
Она коротко взглянула на холмик плоти, из которого выглядывала физиономия змеиного саннина, и холм пронзило ржавыми металлическими клиньями. Гендзюцу.
— Сила этих глаз… невероятна, — прохрипел Орочимару, вытянув до упора свой длиннющий язык.
Он утекал из кольев, приближаясь к ней сантиметр за сантиметром. Колья остались позади.
Выскользнул.
— Эти глаза… Станут моими!
— Тебе же больше нравились глаза Саске?
Ей очень хотелось поправить очки, но руки утонули в липкой горячей массе, которая жарко пульсировала, сливаясь с ее телом.
— Я передумал, — лицо Орочимару расплылось в хищной улыбке. — Твои тоже подойдут. Твои глаза…
Мои глаза…
Ложноножка холмика Орочимару коснулась холмика Сарады. Голова закружилась. Сараде показалось, что она падает. Она моргнула и увидела, что по холмику Орочимару расползается черный узор фуиндзюцу.
Одна из папиных ловушек.
Фуиндзюцу разъедало розовую массу. Та пузырилась и плавилась, растекалась. Орочимару отпрянул, но контакт не разорвал. С ложноножки опадали сгустки розовой плоти. Прорываясь сквозь ментальную блокаду, Орочимару продолжал надвигаться и сливаться с ее холмиком.
Сарада понимала, что в любой момент может использовать «хаос», но не решалась. До последнего не решалась, потому что здесь, в этом измерении, «хаос» мог подействовать и на нее. Как знать?
Все-таки придется. «Хаос» — сильнейшее гендзюцу, которое… Стоп. Нет!
Она плотно сжала губы и пустила чакру на глаза.
Холмик Орочимару остановился. Его узкие зрачки всего в каком-то десятке сантиметров от ее носа сузились и неожиданно расширились.
— Мангеке Шаринган… — прошептал он с восторгом и опаской одновременно.
Все существо Орочимару потянулось к ней с удвоенной силой. Из его холмика выросли новые ложноножки и влились в плоть, обернувшую Сараду. Изо рта бледнолицей физиономии, вросшей в розовую массу, потекла слюна. Сарада поморщилась. Такие проявления подробностей физиологии Орочимару в непосредственной близости от себя она терпела с нескрываемым отвращением.
В сосудах измерения текла энергия. Сарада ощущала ее как свою собственную, и пульсация энергии в розовой массе синхронизировалась с ритмом крови в ее теле.
Из горячей пульсации рождался голос Шисуи:
«…поэтому я предложил назвать технику твоего Мангеке «Канрен». Связь, единение с предметом, которого касается взгляд...»
Воля Сарады просочилась в холмик Орочимару и растекалась все дальше. Она чувствовала и холмики подавленных личностей: предыдущих владельцев тел. Измерение Орочимару перестало подчиняться создателю. Оно постепенно становилось измерением Сарады, и по мере того, как распространялась ее воля, цвет плоти менялся с бледно-розового на черный. Сарада велела плоти отлипнуть от нее, и та подчинилась: распалась на черных воронов с красными глазами ее Мангеке.
Орочимару, шевеля длинным языком, с недоумением и ужасом наблюдал за метаморфозой своего измерения и панически бормотал:
— Но это невозможно. Я создал это измерение. Оно мое.
Сарада чуть склонила голову, так чтобы челка не закрывала глаз, и все-таки поправила очки, аккуратно прихватив их за дужку большим и указательным пальцами.
— Это мое измерение, — словно в горячке повторял Орочимару. — Мое. Это мое измерение. Этого не может быть. Здесь только я.
Глаза стали печь, но Сарада, стиснув зубы, вытерпела боль и велела черной плоти поглотить Орочимару полностью. Его лицо стало затягивать, а он дрожал, выпучив глаза с внезапно сузившимися зрачками, и все бормотал:
— Не может быть. Не может. Не может…
Лицо окончательно исчезло под покровом черной субстанции. Сарада на секунду задумалась. Подавить она его подавила. Но было бы неплохо закрепить свою победу. Она сложила печати и ударила раскрытой ладонью холмик, поглотивший Орочимару. Под ладонью появился сияющий белым светом символ «печать», а узоры фуиндзюцу, тоже горящие белым, распространились по поверхности черной субстанции и погасли.
Самая базовая печать, которая использовалась в основе и ловушек-на-сознание, и «хаоса», и «возврата». К чему мудрить?
Сарада огляделась напоследок и попыталась оставить новозахваченное измерение максимально медленно, чтобы получше запомнить к нему дорогу.
Измерение исчезло. В полуразмытом мире появился темный коридор и острые обломки двери на полу.
Глаза болели. Сарада коснулась щек и увидела на подушечках пальцев следы крови. Спешно утерла их кулаком, размазывая по щекам.
Из разгромленного кабинета Орочимару, тяжело дыша и придерживаясь рукой за стену, выбрался Саске. Посмотрел на нее издали недоверчиво и спросил, затаив дыхание:
— Кто ты?
Сарада ткнула окровавленным пальцем в перемычку очков на переносице и взглянула на него исподлобья. Саске выдохнул и расслабился — прислонился спиной к стене и сполз по ней на пол. Запрокинул голову, закрыл глаза. Сдулся, словно воздушный шарик. Его лохматые волосы растрепались. Белоснежная рубашка с короткими рукавами и высоким воротом была вся в крови.
Впереди по коридору быстрым шагом приближался Кабуто. Завидев издалека разгром, искромсанное тело белого змея, обломки двери, обмякшего Саске под стеночкой и Сараду посреди коридора, он остановился, подумал, и снова направился к ним, но уже не решительно, а медленно и осторожно. Кабуто остановился в нескольких метрах от Саске. Посмотрел на него, посмотрел на Сараду. Снова на Саске.
