— Учиха Шисуи.

Перекинувшись парой слов с лидером отряда Анбу, Шисуи отскочил к краю крыши, и его тело вдруг обернула зеленая чакра. Какаши не моргая уставился на то, что творилось на крыше ложи Каге.

— Невероятно… — ошарашенно пробормотал Гай. — Чакру видно… прямо так… просто…

В зеленом пламени чакры Шисуи сформировался полупрозрачный скелет исполина с гигантским черепом. Парень подпрыгнул в воздух, и костлявый кулак из чакры ударил в барьер. По арене прокатился страшный визг, раздирающий барабанные перепонки. В месте столкновения кулака с барьером вспыхнул огонь, и зеленую руку полупрозрачного демона обернул протуберанец пламени. Барьер не поддался. Шисуи отпрянул и переместился на соседнюю крышу.

— Что творит этот мальчишка?! — воскликнул Какаши.

Зеленый великан менялся. Скелет оплели волокна мышц. За ними тело из чакры обтянула кожа, потом проявились доспехи. Зажглись желтым светом глаза.

— Боги… — упавшим голосом выдавил Гай.

49

Сарада сидела в траве, облокотившись спиной на дерево и касаясь голым плечом плеча Шикамару. Тело от недостатка чакры придавило слабостью. Голова все еще гудела, болела раненая рука под перевязкой, саднили костяшки пальцев — все-таки перчатки мало защищали нежные руки во время таких сильных ударов.

— Даже встать не могу, — пробормотала она вяло.

— Ага… — в тон ей отозвался Шикамару.

Меж деревьев сквозил прохладный ветерок. Сарада запрокинула голову. В просветах между листвой виднелись клочки серого неба, а солнце все не показывалось из-за облаков. На главной арене шли бои; где-то впереди мама и Нанадайме догоняли папу, а у Сарады не было сил даже подняться на ноги. Ветер шевелил листву, лесная птица уже несколько минут упрямо щебетала один и тот же звук.

Сидя здесь в покое посреди природы, странно было осознавать, что вокруг идет война. В голове вертелись обрывки извечных вопросов, и Сарада быстро перескакивала с одного на другой, потому что так просто найти ответы на них было невозможно, а глубоко и напряженно над чем-то думать она была не в состоянии.

После всего, что ей довелось пережить за последние года полтора, тема смерти стала для Сарады очень острой. Шисуи привел ее в чувство, но в смерти ей все равно виделся некий возвышенный смысл, манящий… Эта великая черная бездна, которая неотвратимо затягивала в себя любое живое существо. Сараде время от времени казалось, что все, что она делает — бессмысленно. Все бессмысленно. Ее желания, стремления, переживания. Попытки спасти близких, тревоги о будущем. Все равно всех ждет один конец — смерть. Рано или поздно. Лучше поздно, чем рано, но какая разница, если исход все равно тот же? Ради чего эти сражения, крики о Воле Огня?

Сарада с трудом повернула голову и посмотрела на Шикамару. Он услышал шевеление, почувствовал на себе взгляд и тоже посмотрел на нее. Так близко, на расстоянии ладони или двух. Сарада, ничуть не смущаясь, разглядывала его редкие ресницы, капли пота на лбу и щеках, карие глаза, черные зрачки, расширенные в полумраке рощи. Она далеко не сразу задумалась, что этими же глазами он сейчас смотрит на нее.

Живой человек.

Сарада перевела взгляд на неподвижный труп шиноби Звука неподалеку. Снова посмотрела на Шикамару. Его взгляд стал немного растерянным. Шикамару часто заморгал, отвернулся и смущенно ухмыльнулся.

— Ты даже без шарингана умеешь гипнотизировать, Сарада.

Она смутилась.

— Прости.

Вновь посмотрела на убитого мужчину.

Ощущение прохладного ветра на коже. Дыхание живого человека рядом: человека, которому доверяешь. Серое небо. Боль в руке под тугими бинтами и тяжелое биение сердца в груди.

— Впервые чувствую себя настолько живой, — сказала она вдруг, сама не зная зачем.

Шикамару странно взглянул на нее.

****

Шисуи что есть духу мчался на главную арену. Ему удалось погрузить в гендзюцу большинство гостей Песка и Звука, оказавшихся в зоне досягаемости, и Ибики, окрыленный внезапным переломом в ходе сражения в пользу Листа, забыл про него. Джирайя отнесся философски к сражению между учителем и бывшим товарищем и почему-то решил не вмешиваться в их поединок.

Но Шисуи было не до философии.

Особой нежности к Сандайме Хокаге он никогда не питал, но все же его смерть сейчас была им всем очень некстати. Казалось бы, глава остатков вымершего клана должен желать смерти Хокаге, допустившему резню. Но Шисуи мыслил глубже. При всех их разногласиях и пререканиях Третий держал слово. Никто не трогал ни Саске, ни Шисуи ни разу за все шесть лет. А с тех пор, как объявилась Сарада и решился вопрос с необычным возвращением девочки, в покое оставили и ее.

Хирузен был защитой для Учиха. Ему нельзя было умирать. Не сейчас.

После внезапной гибели Сандайме изберут нового Хокаге, и как знать, кто им окажется? Что, если Данзо? Тогда травля и преследование Учиха возобновятся, и никому из них не будет покоя ни в деревне Листа, ни за ее пределами: потому что Коноха — их родина, а шиноби без родины может не мечтать о покое. Шисуи хотел, чтобы Саске и Сарада стали наследниками Воли Огня, а не изгоями, ненавидящими весь мир и Лист в первую очередь. При правлении Данзо же у этих детей оставалось только два пути: первый — умереть от рук Данзо и его Корня; второй — уйти в отступники и когда-нибудь вернуться в Коноху так же, как сейчас пришел Орочимару, чтобы разрушить деревню, некогда бывшую им домом.

Кроме того, Шисуи не знал, как на все это отреагирует Итачи. Если сбудется первый вариант и погибнет Саске… Проглотит ли Итачи новую боль так же, как всю прошлую? Или она наконец перельется через край, и кровавый ужас Конохи вновь вернется в деревню, чтобы сравнять ее с землей?

Третьему было рано умирать. Он должен был жить. Уйти в отставку и принять участие в выборе преемника, как было во времена, когда избрали Йондайме. Хирузен обязан настоять, чтобы Пятым стал человек, разделяющий его идеалы, а не некто вроде Орочимару или Данзо. Жизнь Третьего непосредственно упиралась в будущее Листа. При любом раскладе, где Хокаге становился бы человек, верный идеалам лидера Корня, Лист ждало разрушение от рук Учиха. Или от рук Саске и Сарады, или от рук Итачи, мстящего за своих близких. Вариант, в котором Итачи бы сохранил рассудок и остался верен Конохе несмотря ни на что, Шисуи не учитывал, потому что предсказать поведение бывшего друга было невозможно, а значит, в расчет стоило брать худший из вариантов.

И, самое главное, Шисуи не знал, как поступит он сам. Чью сторону примет: детей, которых сам же и воспитал, или Конохи, готовой насадить его на пики.

Хотя бы поэтому ты должен жить, старик. Чтобы день, когда мне придется выбирать между семьей и деревней, как когда-то пришлось Итачи, не наступил.

Он перемещался шуншином и очень быстро добрался до главной арены.

Барьер, о котором говорил Ибики, и правда впечатлял. Фиолетовые стены были неоднородны, они переливались, перетекали. Местами становились густыми, будто черными, кое-где наоборот более прозрачными лиловыми. А внутри творилось нечто страшное. Крыша ложи Каге изменилась до неузнаваемости: посреди нее возвышалась земляная стена, отовсюду виднелись толстые стволы деревьев и корни.

Это не может быть мокутон. Только Шодай-сама владел этой техникой.

Шисуи нахмурился и приземлился на крышу, где притаился ожидающий отряд Анбу.

— Что у вас?

Капитан Анбу в светлом плаще с капюшоном повернул к нему лицо. Белая маска кота с красными полосами на щеках и приплюснутым широким носом выглядела серьезно и даже грозно. Но при всей своей солидности и лидер отряда, и сам отряд Анбу были бессильны что-либо сделать.

— Орочимару использовал запретную технику Эдо Тенсей и воскресил Шодай-сама и Нидайме-сама.