— Где мы?

— Это наше с Итачи место.

Сарада вздрогнула.

— Мы уже когда-то бывали тут с тобой неподалеку, дальше по течению. После одного из собраний. Не помнишь?

Она кивнула. Помнила.

— Мы с Итачи часто встречались здесь в детстве. Я никому не говорил об этом месте, а сейчас решил показать его тебе.

— Мне? — растерянно пролепетала Сарада, пораженная таким доверием и вниманием.

— Да, — просто согласился Шисуи.

Ее глаза стали влажными. Сарада плотно сжала губы.

— Итачи…

— М-м?

— Шисуи-сан, почему ты не убил его? Еще тогда…

Шисуи грустно ухмыльнулся.

— Саске-кун не простил бы меня, отними я у него такое удовольствие, верно?

Сарада тряхнула головой:

— Не смешно! Ты же сам сказал, что Итачи сошел с ума. Папа может погибнуть, если встретится с ним, а ты всегда был сильнее, ты бы справился. Тогда почему?

— Я не говорил, что он сошел с ума.

— А? — ошарашенно выпалила Сарада.

Шисуи покачал головой.

— Я сказал, что люди так считают.

— А ты считаешь иначе?

Он не ответил сразу. Смотрел на водопад и вдыхал рассеянную в воздухе влажную пыль брызг.

— Какая тебе разница, что я считаю? И какая разница, что считают другие? Я был его лучшим другом и заявляю: никто в деревне не знает настоящего Итачи, Сарада. Даже я. Все, что ты услышишь о нем, — не более чем слухи и догадки.

— К чему это…

Шисуи перебил ее:

— У тебя должно быть свое мнение. Обо всем. В том числе и об Итачи. Мнение, не навязанное другими. Перестань бояться. Хочешь узнать Итачи — взгляни на него своими глазами, а не собирай себе в копилку сплетни и домыслы о нем.

— Как взглянуть на него своими глазами, если он может запросто убить меня? — буркнула Сарада. — Как бабушку, дедушку… Изуми…

— Но ведь тогда он тебя не убил, — резонно заметил Шисуи. — Или ты уже не помнишь?

— Помню.

Сарада притихла. Жестко впилась пальцами в мох на валуне, словно чувствовала, что на этом месте годы назад сидел ее дядя.

54

Тихо звенел маленький бубенчик на широкополой шляпе. Солнце ушло с зенита и плавно опускалось к горизонту, время от времени скрываясь за облаками. Дорога оказалась в тени. В мокрой пыли после недавнего дождя застыли мутными зеркалами лужи. Кисаме небрежно ступал в них и довольно скалил зубы. Ему нравилось.

Мягкая густая грязь неприятно липла к подошвам. Итачи не любил грязь, но ему вечно приходилось мириться с ней, со всеми ее проявлениями: ходить по грязи, спать в грязи, выполнять грязные поручения лидера.

Они с Кисаме бродили от поселка к поселку, от города к городу. Итачи привык к тому, что перед глазами неизменно тянется лента дороги, а вокруг — лес или рисовые поля. Изредка попадались одинокие домики, древние часовенки безымянных богов, замшелые статуи или даже могилы — взгляд радовался всему, что выделялось из однообразного пейзажа.

Кисаме, взвалив на плечо Самехаду, обычно шагал молча. Им не о чем было говорить, и мечник не рисковал беспокоить кровавый ужас Конохи бестолковыми разговорами, так что у Итачи находилось достаточно времени на размышления.

У каждого человека были свои представления о том, как идеально прожить жизнь. Земледелец мечтал о хороших урожаях из года в год, благоприятной погоде и высоких ценах на рынке. Предприниматель желал, чтобы его дело развивалось и приносило хороший доход. Многие хотели иметь уютный дом, планировали обзавестись семьей и детьми и воспитать своих детей так, чтобы они во всем превосходили соседских. Другие напротив грезили о путешествиях и свободе от брачных уз. Кто-то мечтал стать героем, оставить след в истории и укорениться в сердцах будущих поколений как кумир и пример для подражания, а кто-то бродил по миру в поисках музы и изливал свои мысли на бумагу, надеясь обрести бессмертие именно таким возвышенным образом, даже если мысли эти были полны греховных видений о плотских утехах.

Мир напоминал Итачи механическую шкатулку, на поверхности которой танцевали яркие фигурки людей: всех тех, кого он видел в городах и поселках, тогда как сам он был просто шестеренкой, скрытой глубоко в этом огромном механизме.

Безымянный шиноби, охраняющий мир из тьмы. Своей собственной жизни у него никогда и не было, Итачи принес ее в жертву идее.

С самого детства ему было сложно понимать людей. Его разум обитал в других сферах. Все во вселенной так или иначе было взаимосвязано, и он умел прослеживать эти связи. Обыватели воспринимали окружающий мир, цепляясь за стереотипы, с младенчества вколоченные в голову. Они замечали лишь краски и форму, тогда как Итачи мог проникать в суть вещей.

Но, при всей своей возвышенной натуре, Итачи иногда задумывался и о вещах куда более приземленных. Он смотрел на людей, на чужие семьи, чужих детей…

Я мог бы стать отцом, думал он с трепетом.

Феномен жизни потряс его до глубины души еще в тот момент, когда он увидел новорожденного Саске. Мысль о том, что он сам мог бы стать причиной подобного чуда, вдохновляла и смущала Итачи, но он знал, что ни с кем никогда не будет настолько близок, как с Изуми, а значит и шанса стать родителем у него нет ни малейшего.

В дешевых гостиницах, где они останавливались с Кисаме, ему иногда навязывались девушки не самого благородного происхождения и не самых строгих правил, хоть и весьма привлекательные. Но даже одного прикосновения, одного их похотливого взгляда было достаточно, чтобы в памяти ожило лицо Изуми. Наивное доверие, с которым она подалась ему навстречу, когда он сжимал за спиной теплую рукоять куная, — эти воспоминания пробуждали вялое чувство вины, дремлющее на дне души, и Итачи безжалостно отталкивал каждую девушку, которая проявляла к нему интерес.

Он никогда не понимал, чем мог понравиться Изуми, в нем ведь не было ничего особенного. Как и в самой Изуми. На свете жило множество таких же добрых и чистых девушек, но душа Итачи тянулась всегда только к одной, и не потому, что Изуми обладала неземной красотой или какими-то редкими качествами. Просто ей, как и Шисуи, в то время, когда он был еще юн и впечатлителен, удалось найти к нему подход. Сейчас же никаких подходов не осталось. Итачи больше не был ребенком, он вырос и стал настоящим шиноби.

Наблюдая за мирным копошением людей все эти годы, он перестал так остро жалеть о своем решении отказаться от личного счастья во имя всеобщего блага. Беспечно прожигать время, наслаждаясь семейным покоем, в то время, как мир горел в огне, Итачи бы никогда не смог. Он не был создан для такой жизни, не умел жить для себя. Даже если и был шанс не приносить себя в жертву, а пойти на поводу у этой девочки и не отказываться от права на нормальную человеческую жизнь, Итачи уничтожил его в тот момент, когда убил Изуми.

Голос напарника отвлек его от размышлений.

— Доберемся к вечеру, Итачи-сан?

— Нет.

Коноха была уже близко. Они с Кисаме направлялись в Лист по приказу организации: им нужно было найти Кьюби. Но у Итачи были и свои дела в родной деревне. Недавно он узнал о смерти Третьего, поэтому главной целью визита в Коноху было напомнить старейшинам и Данзо об уговоре. Итачи должен был убедиться, что после смерти Хирузена его близкие будут в безопасности.

Человек, уничтоживший собственный клан, хладнокровный убийца, лишивший жизни родителей и любимую девушку. Парадоксально, но он как никто другой понимал, что жизнь была бесценным даром и очень хрупким. Он помнил маленького Саске, крошечный комочек жизни, вздрагивающий от малейшего прикосновения, словно пламя свечи. Достаточно было лишь слабого дыхания, чтобы огонь его жизни погас навсегда, и мысль об этом не давала Итачи покоя.

Именно поэтому он хотел, чтобы глупый маленький брат стал сильнее. Из слабого огонька превратился в лесной пожар, который от дуновения ветра не гаснет, а напротив разгорается еще сильнее.