****
Обито рассказывал долго, медленно и с наслаждением. Ему было приятно наблюдать, как Саске бледнеет и его лицо покрывается испариной от ужаса, а тело бьет лихорадочная дрожь.
Медленно и с наслаждением. Так и надо было. Саске должен был испытать боль. Невероятную боль. Она должна была заполнить все его существо, стать им, преобразить свойства чакры, и только тогда его шаринган бы созрел окончательно.
Обито помнил свои ощущения в тот момент, когда пробудился Мангеке, и отдаленно понимал, почему для эволюции шарингана нужно познать ад.
В тот миг, когда ему открылась новая сила; в тот самый миг, когда он видел умирающую Рин и яркую вспышку Чидори, ему показалось, что знакомый ему мир сжался и стал каким-то крошечным, плоским и ненастоящим. Он сделал шаг назад и взглянул со стороны на себя и на своих друзей, на вражеских шиноби кругом, а его шаринган в тот же момент сделал шаг вперед.
Он сражался, он убивал, и ни один удар не мог достать его, потому что Обито больше не существовал в этом плоском мире. Он существовал на нескольких слоях одновременно, и в тот момент, когда его грудь стремились пробить мечом, он просто отступал… не в бок, не назад, а… вглубь. Он даже не мог объяснить куда. Не мог объяснить как. Это получалось совершенно автоматически. Естественно. У него было существенное преимущество перед всеми остальными. Потому что он знал: мир гораздо больше и глубже, чем кажется на самом деле.
Саске тоже предстояло пройти через это. Обито хотел натолкнуть его на верный путь, помочь сделать тот самый решающий шаг назад и взглянуть на мир со стороны.
Возможности Мангеке по сути проистекали из одного единственного свойства шарингана: способности видеть больше, чем можно было узреть обычными глазами. И именно эта возможность видеть лежала в основе любой техники Мангеке. Просто каждый видел свое и применял полученное зрение по-своему.
Обито все-таки рассчитывал, что Нагато разберется с Итачи и, если повезет, с Сарадой. Использовать живого Саске все-таки было бы лучше, чем просто забрать к себе в коллекцию пробужденный Мангеке. К тому же, с помощью глаз Итачи, можно было бы попытаться получить Вечный Мангеке…
Обязательной была лишь гибель Итачи. Итачи умел управлять людьми не хуже его самого, тогда как настроить Саске против Сарады по сути не составляло труда.
Обито ощутил присутствие Зецу. Двухцветный вырос из пола и сообщил паническим голоском Белого:
— У нас проблемы!
****
Труп Нагато лежал на земле. Джирайя выдохнул. Все закончилось. Однако боль осталась, как он и опасался. Исправлять эту ошибку было слишком поздно, и ее исправление не принесло удовлетворения и не облегчило боль.
Все закончилось. Где-то неподалеку находился поисковый отряд, за спиной ожидала разрушенная Коноха. Ему же осталось только закончить одно дельце и возвращаться обратно.
Джирайя подозревал, что после гибели Цунаде Шестым изберут его, но мысль эта тут же угасла, едва появившись. Ему было все равно. Даже не хотелось пререкаться со старейшинами. Ему вообще ничего не хотелось.
— Джирайя-чан, эти глаза нужно уничтожить, — сказал Фукасаку.
— Да.
Он знал.
Сжав в потной горячей ладони рукоять куная, Джирайя направился к трупу Нагато. Теперь можно было не опасаться. Пейн не мог извлекать души. Джирайя присел над мертвым телом ученика и занес над его лицом кунай.
Риннеган. Глаза бога. Людям нельзя было давать силу богов. Они не могли совладать с ней, удержаться и не захлебнуться в безумии.
Что-то пробило его сердце со спины. Джирайя почувствовал тяжесть в груди и промахнулся мимо глаза Нагато. Кунай пробил щеку и застрял, упершись во что-то твердое.
От кончиков пальцев подступал холод. Джирайя не понимал, что происходит. Жабы на его плечах обеспокоенно квакали, а он четко понимал только две вещи: первая — для него все кончено, вторая — нужно уничтожить глаза. Он вытянул кунай из щеки Нагато и замахнулся снова, но острие вонзилось в землю. Голова его мертвого ученика исчезла в воронке искаженного пространства. Осталось лишь бесполезное тело с оборванной шеей. Жуткое зрелище.
— Мама, уходи! — закричал Фукасаку.
— Но ты…
Джирайя, давясь кровью и борясь с непослушным организмом, активировал колючую защиту. Защититься самому и защитить старейшин, вот, что было нужно. Но в таком состоянии он не мог действовать так же быстро, как и прежде, а их соперник был шустер.
— Уходи, сказал! — рявкнул старейшина прямо в ухо и захлебнулся последними словами.
На плечах происходило какое-то щекотное движение. Правое засаднило, и с него в смятую траву упало крошечное тельце Фукасаку.
— Папа! — в отчаянии воскликнула Шима.
Джирайя развернулся и ударил кунаем наугад, туда, где ощущал присутствие врага. Он увидел оранжевую маску и шаринган в глазке. Рука с кунаем прошла сквозь тело в черном плаще с красными облаками и вышла наружу.
Мадара.
— Все кончено, — сказал низкий мужской голос из-под маски.
Глава 145. Когда пройдет боль
145
«Я хочу знать, просто хочу знать, будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль?»© Б. Гребенщиков (Аквариум)
Невероятно трудно было разделять поток чакры и направлять часть на Бьякуго, а другую — на лечение стольких раненых. Чакры не хватало. Голова кружилась, но Сакура всякий раз делала над собой усилие и продолжала лечить. Она не могла отвлечься от операции. Если бы отвлеклась — шиноби бы умер. Но в то же время никак не получалось избавиться от мыслей…
Почему прервался призыв Кацую-сама?
Медицинская техника погасла.
Сакура вытерла тыльной стороной ладони лоб. Она вся вспотела и дрожала. Прикусив палец, Сакура призвала частичку Кацую, совсем маленькую, на большее сил не хватало.
Слизень огляделся кругом и воскликнул:
— Сакура-сан!
— Кацую-сама! Цунаде-сама…
Рожки слизня поникли.
— Цунаде-сама убита…
Ее слова отозвались в сердце болезненным эхом. Остатки сил, которые Сакура выдавливала из себя просто потому, что от нее этого требовал долг медика, разом покинули ее.
Все это время мысль о том, что надо всем стоит Цунаде-сама, на которую стоит равняться, поддерживала Сакуру. Но теперь ее душило отвратительное ощущение беспомощности, словно стрелка компаса, направляющая ее по жизни, отвалилась и рассыпалась.
Сакура вытерла кулаком скопившиеся слезы.
В вестибюль ввалились двое одинаковых мальчишек. Правый наступал на конец своего синего шарфа и спотыкался. Оба волокли с собой бесчувственного Какаши-сенсея.
— Э-эй… — воскликнул правый.
— …помогите, корэ! — подхватил левый.
****
Блуждая по душным зарослям Мёбоку, Наруто наткнулся на какую-то гору. Эта странная гора с округлой вершиной вздымалась, будто дышала, и он вдруг понял, что это не гора, а брюхо гигантской жабы. Расцветка была знакомая.
— Эй! Жабий Босс!
Гамабунта не отвечал. Спал?
Наруто подобрался поближе. Жабий Босс был весь изранен. По его одежке растекалась кровь.
Над головой мелькнула крупная тень — какая-то очередная жаба. Она была намного меньше Босса, где-то размером с Гамакичи. Жаба приземлилась неподалеку, опустила на землю чемоданчик, раскрыла и принялась обрабатывать раны Босса.
Наруто стало страшно. Гамабунта явно вернулся из боя. Кроме него самого призывать жаб мог только отшельник-извращенец, а значит, Жабьего Босса так изранили в Конохе.
