Оксана уже знала, что «их хатой» был большой старый трейлер, приспособленный для отдыха рабочих — их было на свалке несколько штук со времен строительства монорельса. Утепленные стены, печка на термобрикетах, найденная там же мебель… Слава Богу, этот «вертеп» снесли еще летом, во время милицейского рейда.
— Вам образованный милиционер попался. Вертеп — это раньше значило «пещера», скрытое место. Так называли уличные кукольные театрики. В средние века зимой праздновали день рождения Христа — и играли всякие кукольные пьески — в ящиках. Ящики двухэтажные, сверху рай — там давали религиозные сценки, а в нижнем — в аду, представляли светские. Ну, ты же понимаешь, что вашу хату за рай принять сложно.
— Хе, — Ника достала чашки, распечатала три чайных палочки. — А я думала, вертеп — это бардак…
Повынимав из бровей, носа и ушей все, что там было понатыкано и подстригшись под машинку, она стала выглядеть существенно симпатичней. Инициатором этого преображения был Эней, коротко объяснивший, какое преимущество в бою даёт противнику всё, за что он может зацепиться — и слишком длинные неубранные волосы, и всякая бижутерия на лице.
— В каком-то смысле. Видишь ли, особым благонравием хозяева этих театриков тоже не отличались. И если в верхнем отделении летали ангелы с крыльями, — «Ёлка» улыбнулась ангелу, — то в нижнем бегали черти, и не только с рогами. Но таких чертей я делать не буду, меня в школе не поймут.
— А это что? — Ника показала на загрунтованную рогатую голову с высунутым языком.
— А это так положено. Один чёрт — непременно нужен, без него никуда. Кто-то же должен утащить царя Ирода в ад.
Ника фыркнула, поперхнувшись чаем.
— А моя бабушка так тоже ругалась — ироды.
— А у нас в языке много ругательств оттуда. И просто слов и выражений. Ирод — это был такой царь. Не только в пьесах, но и на самом деле. Ирод Великий…
— А за что его в ад?
— А он по ходу пьесы узнаёт, что на его земле должен родиться младенец, который будет царём всей земли. Ироду это не понравилось, и он послал в тот город солдат и велел перебить всех новорожденных.
— Вот сука!
Ёлка сначала удивилась, потом чуть не расхохоталась. Это казалось невероятным — но Ника ни капли не иронизировала. У Оксаны, которая всё ещё сидела под шкурой Ёлки очень близко к поверхности, это в голове не укладывалось: для неё библейская история была привычным культурным фоном, знакомым кодом, который она расшифровывала так же легко, как магазинный считыватель — штрихи. В семье, школе, университете — было неприлично не знать хотя бы азов. Готическая архитектура, живопись, музыка, скульптура, литература, язык — христианский миф коснулся всего и пропитал всё. Но только сейчас она поняла: вокруг тысячи таких, как Ника. Скорее всего, их просто большинство.
— Ну а тебе знакомы такие выражения, как, например, «зарывать талант в землю»? — спросила она. — Или «в чужом глазу заметит соринку, в своём не видит бревна»? «Оцеживает комара, а верблюда проглатывает»?
— Про комара не знаю, — пожала плечами Ника. — А зачем всё это надо?
Настала очередь Енота захлёбываться чаем.
— Ты серьёзно? — спросил он, прокашлявшись.
— Серьёзно. Зачем?
— Ну а как ты что понимать будешь? Любая дополуночная книжка — там этого контейнерами. Да и сейчас хватает…
— А к чему мне это старьё?
Енот и Ёлка переглянулись. Потом Оксана отложила кисть в мойку и осторожно пристроила голову ангела на сушилку, рядом с остальными.
— Видишь ли… — начала она, но тут входная дверь открылась и на пороге показались трое: Андрей, с очень недовольным выражением лица; спокойный, как всегда, маленький Саша и высокий мужчина в кожаном пальто.
— Привет, — сказали хором Ёлка, Ника и Енот. Потом Енот персонально для нежданного гостя добавил:
— Здравствуйте.
— И вам здравия желаю, — высокий шагнул в сторону кухни по коридору.
— У нас разуваются, — холодно сказал Саша-большой. — Извините.
Гость, пятка о носок, сбросил ботинки. Прошел в кухню, достал из кармана бумажник, раскрыл и показал Оксане и Еноту милицейский значок. По лицу Андрея было понятно, что он это произведение фалеристики уже видел.
— Шаталов Кирилл Викторович, оперативный сотрудник 4-го отделения. Сегодня в 15–48 на углу Горького в институтском парке снитч зафиксировал драку. Двое участников драки задержаны до выяснения обстоятельств, с них только что сняли показания. Ну что, Бомба, — обратился он к Нике непосредственно. — Будем выяснять обстоятельства?
— Простите, — спросила «Ёлка», — а в милиции теперь так принято? Вероника — это не в первый раз?
— Да мы с ней старые знакомые, — Шаталов без церемоний пододвинул к себе стул и сел верхом. — А вы, молодой человек, очень похожи на четвёртого участника драки. И по данным снитча, и… по всему остальному… Евгений Фёдорович.
Енот тронул переносицу.
— Если данные со снитча — то вы знаете, кто начал драку, — сказал он.
— А вот и нет, — улыбнулся Шаталов. — Снитч в момент начала драки был за углом. Так что меня интересуют детали. Ваше слово, товарищ Бомба.
«Это, наверное, и есть тот самый образованный мент», — отстранённо подумала Ёлка.
— Вот тебе, а не детали, — дерзко огрызнулась Ника, показывая средний палец.
— Когда уже тебе будет восемнадцать, — мечтательно протянул Шаталов. — Я праздник устрою, Бомба. Огромный торт закажу в твою честь. Потому что это будет твой последний день рождения.
— Не дождёшься.
— Постойте, — сказал Енот. — Мы немножко… повозились, да. Я, честно говоря, сам не понимаю, почему эти ребята так себя повели… У нас тут додзё, они ходили примерно неделю…
— А потом на вас же решили испытать полученные навыки, — усмехнулся милиционер. — Вы тут новенькие, господа. И не знаете, что такое Зимородки. Бомба у вас чаёк пьёт, а о своём боевом прошлом рассказывать не спешит.
— А мы не торопим, — всё так же холодно вставил Эней, доставая из холодильника суп для Саньки. — Мне как тренеру нет дела, чем занимаются мои ученики вне этих стен. Я частное лицо — и они частные лица.
— Поэтому пусть убивают друг друга, да? — милиционер приподнял брови. — Платили бы вам деньги?
— Поэтому, — Эней поставил суп в духовку, закрыл дверь, набрал цифру, — я считаю возможным действовать на основании того, что вижу.
— И что же вы видите?
— Я вижу стайку подростков, которая отчаянно не знает, куда себя деть, — Эней взял с сушилки пока ещё безбородого Ирода, усмехнулся. — И пытаюсь немножко объяснить им, куда себя могут девать люди.
— А я могу остаться и посмотреть на процесс объяснения?
— Легко. Мы открыты для всех, — в дверь постучали. — Вот, пожалуйста… Паша, заходи.
Долговязый подросток, которого в компании звали Чуба (в честь фамилии Чубаров), разулся, прошёл в кухню, увидел Шаталова и резко затормозил.
— Ещё один старый знакомый, — оскалился мент. Лицо у него было смуглое, а зубы — крупные и очень белые.
— Паша, всё нормально, — духовка запищала, Эней надел термоперчатки и достал супницу. — Иди переодевайся; ты, Ника, тоже. Можете пока поразминаться, сейчас я к вам присоединюсь. Кирилл Викторович, вы предпочтете роль пассивного наблюдателя, или…? У меня есть запасное кимоно, как раз под ваш рост.
— Я бы предпочел понаблюдать и поговорить с вами после занятий.
Ёлка сделала вывод, что он специально спланировал этот визит и готов был потратить на выяснение обстоятельств два-три часа как минимум. Наверное, он сделал зарубку ещё в Хэллоуин. А эта драка была просто удобным предлогом…
Она не тренировалась вместе со всеми — чтобы не смущать подростков своим низким уровнем. Ее учили персонально Цумэ и Кен. И сейчас, поглядывая на гибкую, ловкую, худую Нику, она думала — где мои 16 лет?
Два часа прошли как один. Мокрые до кончиков волос Паша и Ника сели перед токонома — для «разбора полетов» и завершающей медитации. Шаталов опустился на пол чуть в стороне, скрестив ноги — показывая, что он всё-таки посторонний.