— Входи! — донеслось изнутри.

— Ну все, я привел, — сказал провожатый. — Давай алмаз и заходи. А мне тут оставаться боязно.

Дверь отворилась с жутким скрежетом. За ней стоял полумрак: просторное помещение с высокими сводчатыми потолками тускло освещалось лишь несколькими чадящими факелами. Посередине этого круглого зала стояла конторка, одинокая свеча на ней освещала невысокого роста человека со свисающими черными усами, бритой головой и длинным, как у запорожских казаков, чубом. Он стоял перед конторкой и переписывал что-то из большущей книги на сшитые листы пергамента. И чего в нем страшного, подумал Фрол. Мужичок как мужичок, не великан, не карлик, не урод.

— Так. По что пожаловал? — спросил мужичок, захлопывая здоровенную книгу в черном кожаном переплете.

— Ты, что ли, Черноус?

— Ну я, а то кто же! Так. И знай, если ты меня понапрасну потревожил — человеком отсюда не выйдешь.

— А кем же?

— Гадом или скорпионом, а может, тараканом, пока не решил еще. Убивать не стану, трупы мне тут не нужны. Не люблю смердяшный запах!

— А ты не блефуешь часом? — усомнился Фрол в угрозе. — Какой-то ты с виду… Некузявый!

— Так. А это мы сейчас поглядим, кто кузявый, а кто некузявый. Мужичок потеребил ус, прошептал какие-то слова и выбросил вперед руки. Фрол почувствовал, что уменьшается в размерах, причем довольно быстро. Через несколько мгновений ему больших трудов стоило выбраться из-под вороха своего собственного платья, причем на четвереньках. Нет, уже не на четвереньках, а на четырех тоненьких лапках с коготками, а сзади за ним волочился длинный хвост. Весь, кроме хвоста, он был покрыт густой короткой серой шерстью и мог разглядеть черную мочку собственного носа.

Боже милосердный, он — крыса! А откуда-то из темноты вдруг появился громадный, величиной с тигра, черный кот, который надвигался на него, скаля огромные белые зубы и грозно завывая. Фрол хотел закричать, но издал только писк и с мольбой поглядел на выросшего в великана Черноуса. Тот снова потеребил усы и произнес заклинание. Фрол начал быстро расти.

— А ну брысь отсюда! — гаркнул он на кота, едва обретя свои прежние формы.

— Не обижай котика, — сказал Черноус, взяв домашнего хищника на руки. — Так. Ну, что теперь скажешь? Некузявый?

— Кузявый, кузявый, — поспешил заверить Фрол, быстро надевая разбросанные на полу одежды.

— Так. А теперь говори, зачем пришел. Ежели не по делу, то, — он погладил кота, — Баюн еще не ужинал.

— Ты Бэдбэара помнишь?

— Как не помнить? Мне при нем неплохо жилось, не то что теперь — можно сказать, в подполье. Так. Ну, ладно. Хватит церемоний, да туману, — он отпустил кота на пол. — Знаю я про тебя все. И про Бэдбэара все знаю. Точнее, не совсем все. Знаю, что он жив, и что козлом стал — тоже знаю, так? Только вот в толк не возьму, что вы задумали. Не пояснишь?

— Могу пояснить, за тем, собственно, и пришел.

Значит, все знает. Ишь ты! Придется срочно корректировать планы. Будто бы он не насовсем, а только временно на себя обязанности правителя возложить хочет после того, как переворот удастся организовать. Ну, как бы лишь до той поры, пока Бэдбэар в человека снова не превратится. А вдруг этот тип на расстоянии колдовать умеет? Расколдует прям сейчас этих козлов! Да нет, это вряд ли. Такое вообще ни одному колдуну не под силу.

— Короче, задумали мы с ним вот что…

Восьмое июля, на окраине села Николаево Через час после нашего отлета начало смеркаться. Горыныч, как было заранее оговорено, приземлился на луг за околицей населенного пункта Николаево и тут же принялся мирно пощипывать травку. Мужики, бабы и ребятишки толпой бежали к нам из деревни, что-то галдя. Сначала нам показалось, что они обрадованы нашему появлению и спешат засвидетельствовать почтение. Сейчас будут дарить цветы, произносить восторженные речи и просить автографы. Мы приняли позы героев-космонавтов, и, широко улыбаясь, в приветствии помахивали руками. Но когда толпа приблизилась, стало ясно, что намерения у нее не такие уж и добрые. Мужики держали в руках вилы, колья, топоры и настроены были весьма агрессивно. Женщины потрясали сковородками, скалками и ухватами, а вооружение ребятишек составляли рогатки и самодельные пращи. Один камень, выпущенный из такой пращи, просвистел мимо моего уха.

Толпа остановилась метрах в тридцати. До нас доносились обрывки реплик:

— Демоны!

— Нечистая!

— Слуги Кощеевы!

— Покажем Кузькину мать!

— На кол их всех!

Наконец я разглядел в толпе лицо Левы Зайцева и помахал ему рукой. Тот узнал меня, Лешека и Катьку и вышел вперед.

— А ну цыц, православные! — прикрикнул он на односельчан. — Уймитесь! Не демоны они, свои это! А змей ручной, никого не тронет, он травкой питается и девок не ворует!

Лева подошел к нам, мы обнялись, потом он пожал руку Лешеку и Катьке, а я представил ему Германа. Вволю пошумев, толпа селян потихоньку стала рассасываться. Мужики были разочарованы тем, что не удалось помахать кольями, поэтому решили выпустить пар, устроив неподалеку драку стенка на стенку.

— Ну, как ты тут поживаешь, дружище? — спросил я Леву. — С мытарством покончил?

— Покончил.

— А безвздохового однорука так и не подстрелил?

— Нет, не подстрелил. Наоборот, организовал добровольное общество по защите редких животных.

— Ясно. А живешь на что?

— Жалование получаю, как офицер в отставке. Небольшое, правда. Но еще по плотницкому делу подработать удается. Плюс — огород, корова, так что на жизнь хватает. А вы какими судьбами? Надолго ли к нам? По делу или так?

— По делу, Лева. И ненадолго. Переночуем только, а завтра — в путь.

— Помощь нужна?

— Спасибо, но, пожалуй, нет, сами управимся. У кого переночевать можно?

— Да к Марфе и идите. К себе не приглашаю, у меня уж больно баба строгая. А Марфе я вчера ворота поправил, она не расплатилась еще. Вот пусть и принимает.

— Зачем? — наотрез отказался Лешек. — У нас как бы деньги есть, мы ей сами эта, заплатим.

— Дело ваше. Ну что, пошли?

Катька показала рукой на дерущихся мужиков, возле которых, визжа на все лады, суетились бабы, тщетно пытаясь их растащить или унять при помощи скалок и сковородок. Этими действиями они только добавляли синяков и шишек своим благоверным, да и сами при том получали ненароком.

— А как бы прекратить это мероприятие? Они же искалечат друг друга!

— Ерунда, — успокоил ее Лева. — Первый раз, что ли? Сейчас стемнеет, сами разойдутся.

Но Горыныч все же решил вмешаться. Он сделал несколько шагов в сторону пруда, что был неподалеку, опустил туда левую голову, потом подошел к дерущейся толпе и выпустил в нее струю воды как из брандспойта. Мужики, прервав свое занятие, опешили, постояли немного в нерешительности, давая стечь струям воды, и разошлись по домам.

В ворота к Марфе мы постучали почти в темноте. Она вышла с масляным фонарем, приглядевшись, узнала нас с Лешеком и приветливо улыбнулась.

— О! Доброго здравьичка, путники. На ночлег никак?

— Пустишь? — спросил Лева, сопровождавший нас.

— Отчего ж нет-то? Проходите. Что ж вы на этот раз пешие?

— У нас на всех один крылатый конь, — ответил я. — Он там, за околицей пастись остался.

— А не скрадут?

— Не, этого коня украсть невозможно. Это Змей Горыныч.

— А, тогда понятно, отчего народ сейчас толпою с воплями несся. А про вас, — обратилась Марфа ко мне, пока мы шли к избе через двор, — Глафира мне намедни рассказывала. Привет ваш передала.

— Какая такая Глафира? Ну-ка посмотри мне в глаза! — Катька притянула меня к себе за бороденку.

— Да ведьма, сестра Марфы, — ответил я. — Я же рассказывал, помнишь, метлы она нам давала, когда мы с Русалочьего озера возвращались. В тот день, когда тебя похитили.

— Точно?

— Клянусь бородой!

— Так. И ты еще хотел на Край Света один без меня отправиться! Мы расположились в горнице, освещенной свечами. Марфа принесла ужин. Лева сидел с нами, но от ужина поначалу отказывался, сославшись на то, что сыт. Однако Лешек, достав нашу старую знакомую баклажку, пригласил к столу и его, и хозяйку.