И от этой последней мысли Игорю стало так мерзко, что он даже кружку поставил на крыльцо, чтобы не раздавить и не обвариться. Сморщился, заставил себя снова взять. Глотнул чаю — будто накипь с языка смыл. Заткнись, чертяка, — сказал про себя, — с Зосей это был я. А сейчас уже ты.

— Это фигня, — Костя зажмурился, глотнул чаю, вдохнул запах моря. — Это со всеми. Так или иначе.

— Что Ван Хельсинг? — спросил Игорь.

— Да ничего. Я с ним поговорил, а потом его Малгося обратно в каюту утащила.

— Хорошо. Только ещё его чувства вины мне для полного счастья и не хватало.

Костя не ответил. Мечтательно сощурившись, долго глядел на яхту, потом спросил:

— А хороша, да?

— Да. — Игорь был равнодушен к парусному спорту, но это была Настоящая Вещь, и, чтобы оценить её, не нужно было разбираться в обводах и оснастке. Он где-то читал, что некрасивые самолёты не летают. Наверное, к кораблям это тоже относится. — Да. Жалко будет продавать…

На палубу выбралась нагая Мэй, потянулась всем телом, потом заметила мужчин на крыльце, махнула им рукой и с борта «ласточкой» прыгнула в воду.

— Интересно, — сказал Игорь, — в Африке русалки чёрные или белые? Надо Хеллбоя спросить. Он, кажется, там воевал.

— И он тебе расскажет, — хмыкнул Костя, — на что ловить русалок и как свежевать.

Примерно два раза в неделю Дмитрий Дмитриевич Синочкин мечтал стать гекконом. Сцинковым или токи. Да хотя бы обыкновенным плоскохвостым домовым гекконом. Хвастают в Управлении, что им безразлично, к какому биологическому виду принадлежит существо, соответствующее занимаемой должности? И отлично. Значит и для чешуйчатых цепкопалых нет преград.

Мечтал. И каждый раз с сожалением осознавал, что метаморфоза, увы, ничем не поможет. Поскольку самый разгекконистый геккон, если он и вправду соответствует должности замначальника Управления по кадровым вопросам, не станет в служебное время бегать по потолку чужого кабинета, даже если ситуация того требует.

Синочкин вздохнул и сказал:

— Я, наверное, вас неправильно понял. Или что-то упустил. Вы не могли бы изложить свои резоны еще раз?

Начальник училища меланхолично гонял световым карандашом по столу голографического жирафа — судя по надписи в углу, панель «Африка» ему подарила любящая супруга.

— Дмитрий Дмитриевич, — со вздохом сказал он, — вы же видели показатели. У курсанта Габриэляна все замечательно, кроме того, что курсанта Габриэляна невозможно социализировать. Нашими силами. Мне стыдно в этом признаться, но за три года у нас так и не получилось создать ситуацию, которую курсант Габриэлян не начал бы тут же реорганизовывать под себя хотя бы в порядке очередного розыгрыша.

Для стороннего наблюдателя Дмитрий Дмитриевич Синочкин сидел в кресле и листал личное дело Габриэляна В.А. История про шляпу была хороша. И про лишний взрыватель. А история про программу с 26 степенями защиты по нарастающей, из которых последняя, двадцать шестая, была чисто психологической и стояла на том, что, даже сняв головоломную двадцать пятую, взломщик просто не поверит, что берег чист, и потратит уйму времени на проверку, просилась в соответствующую инструкцию…

Для наблюдателя. А внутри себя Синочкин висел вниз головой на потолке и показывал начальнику училища узкий синий язык. И вот этот материал вы хотели просто спихнуть куда подальше?

— Если он настолько неуправляем, как он вообще попал в Училище? Допустим, параметры психометрии показали нечто нестандартное, и это не знали как интерпретировать. Но ведь на первом же году обучения, сколько я могу судить, стало понятно, что тут за фрукт.

Начальник училища улыбнулся — так, чуть-чуть, не всякий понял бы, что означает это моментальное углубление носогубных складок.

— Вы же знаете, способность к манипуляции для ряда специальностей — профессиональное показание. Да и прочие параметры могли бы быть подмогой. К тому же, кандидат был хорошо мотивирован. Пришел после университета, с красным дипломом… с иммунитетом.

— Его предупредили?

— Ему в оба уха кричали.

Синочкин кивнул. Пайцза у гражданина Габриэляна, естественно, была, и при поступлении в училище будущего курсанта, естественно, предупредили, что с приобретением служебного иммунитета личный пожизненный он потеряет. Безвозвратно.

— И при его… анамнезе, — начальник училища оставил, наконец, жирафа в покое, и бедная скотинка тут же принялась ощипывать ближайшее деревце, — вполне естественно было предположить повышенное стремление контролировать среду. И мы его взяли — материал богатый, а проблема привычная, хоть и не из самых простых. И уперлись в стену, потому что — сами видите — возможность управлять ситуацией для курсанта много важнее существа ситуации. Как вы можете судить по последнему инциденту, она для него важнее, если не всего на свете, то, по крайней мере всего, что могли положить на противоположную чашу весов мы.

А положили вы много. И решили, что теперь Габриэляна нельзя даже исключать. Страшно себе представить, что может натворить целеустремленный, умный, а теперь еще и хорошо обученный запойный кукловод, оказавшись в гражданской среде. Но вот рядышком стоит мнение Васильева, особое мнение упорного и бескомпромиссного Васильева. И сейчас нам важно даже не то, что он упорен и не признает компромиссов, а то, что у него прекрасно развита интуиция. Отменным он был оперативником, Васильев, именно из-за этих своих человеческих качеств, и педагогом оказался прекрасным. И с легким пунктиком: не допускать в отношении учеников тех ошибок, которые когда-то крепко испортили жизнь ему самому.

И Васильев сначала устно, на совещании, а потом и письменно настаивал, в очень решительных выражениях настаивал, чтобы молодого человека направили на поток «Д». В аналитики. С перспективой достаточно быстрой отставки и работой вне управления. Фактически — на полулегальное внедрение.

— А давайте позовем господина Васильева сюда, — сказал Синочкин. — Он занят?

Начальник училища не счел нужным скрывать удивление. Такой откровенной демонстрации недоверия он явно не ждал.

Синочкин, не торопясь, добавил:

— Мне хочется услышать его мнение от него самого. Не то чтобы я не доверял бумаге… но на бумагу попадает только то, что человек может сформулировать. А очень часто самыми важными являются именно пропущенные блоки — Васильев явно заметил что-то свое, и я думаю, что нам может пригодиться это что-то.

Начальник училища посмотрел на часы.

— Сейчас у него практические занятия со второкурсниками. Ребята вполне способны пятнадцать минут поработать самостоятельно.

Пятнадцать минут. Прерывать учебный процесс больше чем на четверть часа было бы невежливо, а так ничего. Синочкин кивнул. Начальник училища переключил ракушку.

— Михаил Иванович… Будьте так добры, подойдите в мой кабинет… На четверть часика, не больше. Нет, до перемены нельзя… Скажите, пожалуйста, Дмитрий Дмитриевич, а почему вы заинтересовались особым мнением?

— Я заинтересовался и вашими выводами, и разбросом во мнениях и посмотрел дело целиком. И у меня сложилось некое цельное впечатление, отличное от вашего. Я хотел бы, чтобы вы подумали над одним обстоятельством. Манипулятор того типа, что хорошо приживаются на учебном отделении «Л», управляет другими людьми, сам оставаясь в стороне — или сверху. Он кукловод. А в нашем случае курсант делал все от него зависящее, чтобы оставаться внутри ситуации, при том что для него самого это было связано с серьезными неудобствами, и даже с потерями.

— Вам не кажется, что это просто еще один уровень? — поинтересовался начальник училища.

Дверь открылась, вошел Васильев: в борцовках, в комбинезоне… Играющий тренер.

— Вызывали? Добрый день.

— Да. Садитесь, пожалуйста, Михаил Иванович. Вы, конечно знакомы с Дмитрием Дмитриевичем…

— Мы знакомы, — подтвердил Синочкин, — Здравствуйте. Мы тут обсуждаем личное дело Габриэляна, и меня заинтересовало ваше особое мнение. И ваша настойчивость. Надо сказать, аргументы вашего коллеги и начальника, на первый взгляд, представляются убедительными: Габриэлян показал отличный уровень боевой подготовки, изобретательность, находчивость, вообще нестандартное мышление — но что самое главное, он может, но не любит убивать, а это для отделения «Л» очень важный параметр. Манипулятивные ходы, к которым он склонен, там тоже придутся ко двору. Ликвидатор — это не придаток к оружию. Ну а если он пойдет вразнос, то там есть кому и отследить это, и остановить его…