— Значит, все-таки, идем на Стольноград?

— Идем. Если Никитка донесет, что Кощей нам не мешает и больше никаких пакостей не уготовлено. Так. Главное — убедиться в том, что эти, ваши экскурсанты, у Бабы-яги лишь от вас прячутся и ничего дурного не затевают. Тогда дело в шляпе, можно сказать, мы победили.

— А что они могут затеять, экскурсанты-то?

— Что затеять? Амулет у них. Между прочим, она могут и вооруженную обученную армию сюда переправить из того мира. Ясно?

Пятнадцатое июля, вечер

Сначала Неприступные горы не произвели на нас такого уж сильного впечатления. Ну горы и горы, а точнее — просто голые скалы. Пустыня так и не прекращалась под нами, и до самых гор внизу не появилось ни одного растения. Туча, сопровождавшая нас целый день, к вечеру стала заметно таять, пока не превратилась в легкое облачко. Тогда солнце протянуло сквозь него свои лучи и, прежде чем скрыться за горами, светило нам прямо в глаза. Горный массив по-прежнему казался еще очень далеко, но среди барханов все чаще стали попадаться камни, причем чем дальше, тем крупнее, и количество их неуклонно росло, пока, наконец, они не скрыли под собой вообще весь песок. Эта, теперь уже каменистая, пустыня медленно поднималась вверх, постепенно превращаясь в отроги Неприступных гор.

Соловей тихонько подгонял дирижабль, а вместе с ним уже ненужное облако. Включив горелку на полную мощность и выбросив практически весь балласт, мы поднимались все выше, а солнце — наоборот, опускалось все ниже, так что воздух вокруг становился все прохладнее. Когда под нами проносилась очередная каменистая гряда, то прямо по курсу вырастала новая, еще выше прежней и каждый раз казалось, что это — последняя гряда, в смысле самая высокая, а за ней горы начнут понижаться. Но едва мы приближались к ней, как выяснялось, что за этой грядой вздыбливается другая, еще выше и еще круче прежней. Мы поднялись уже на самую максимальную высоту, на которую только был способен наш аппарат, но и горы тоже не дремали — они росли как на дрожжах и каждая следующая гряда казалась выше, чем высота нашего полета, даже создавалось впечатление, что мы вот-вот неминуемо должны врезаться в скалы. Но впереди вырастали новые вершины, а те, что возникали раньше, проносились в нескольких метрах под корзиной. Так продолжалось где-то в течение часа. Мы уже начали замерзать и надели на себя все теплые шмотки, какие только взяли с собой. А впереди показались вершины, покрытые снегом и ледниками.

— Стой, тормози! — крикнул я Соловью-разбойнику. — Мы не сможем там пролететь!

— А я вас приподниму.

— Точно? А то смотри, шандарахнешь нас прямо фейсом об айс.

— Не боись, все будет тип-топ!

Он подул немного снизу, как бы создав восходящий поток. Наш воздушный шар снова стал набирать высоту, но вдруг из-за снежных вершин выпорхнула огромная птица, во много раз крупнее самого большого орла. Она взлетела высоко вверх и, спикировав прямо на баллон дирижабля, начала клювом и когтями дырявить его. В это время мы уже находились почти над самой седловиной перевала между двумя высокими хребтами, образующими как бы ворота, в которые гнал нас Соловей. Мы пытались криками прогнать глупое животное, принявшее нас за врага,

— Ну дайте ж скорее рогатку! — нервничал я. — Она же весь шар сейчас раздерет! Как мы его починим?!

Но рогатки в нашем снаряжении не имелось. Соловей свистел все сильнее, поддерживая восходящим потоком наш летучий корабль в состоянии полета, но оболочка шара беспомощно трепыхалась и все сильнее теряла форму, превращаясь в обычное полотнище. Силы ветра, создаваемого нашим помощником не хватало для борьбы с земным притяжением, тем более, что и расстояние до ледника сокращалось, у Соловья просто уже не получалось дуть снизу, мы вот-вот должны приземлиться в снега. Битва шла за сантиметры, главное — дотянуть до высшей точки перевала, чтобы не съехать назад и не подниматься потом в гору пешком.

Пернатая тварь, сделав свое пакостное дело, улетела прочь, но нам, все-таки, общими усилиями, удалось проскочить перевал. Гондола опустилась на ледник, но перевести дух мы так и не сумели, поскольку она тот час же начала спуск, а нас накрыло шелком баллона. Слава Богу, Лешек успел погасить горелку, он стоял к ней ближе всех. Иначе, мы бы просто превратились в летающий факел. Впрочем, нет, уже не в летающий, а скользящий по льду, потому что дальше начался сплошной бобслей.

Мы неслись вниз по леднику, все увеличивая скорость, как на бобе-четверке, причем совершенно неуправляемом. Соловей-разбойник даже не пытался нас затормозить ввиду полной бесполезности этой затеи, максимум, что он смог для нас сделать — сдуть с нас обмякшую оболочку баллона. Но лучше бы он этого не делал. Мы разогнались уже, наверно, до скорости под сто пятьдесят километров в час, ледяной ветер обжигал щеки и свистел в ушах, корзину крутило во все стороны, и если на пути нашему снаряду попадется хоть маленькая скала, хоть камушек, хоть снежный ком — нам хана. Даже если мы зацепимся за что-нибудь волочащимся за нами полотнищем, лучше от этого не будет, будет только хуже. Оставалось только зажмурить покрепче глаза и надеяться на чудо. Но какое тут может быть чудо, ведь ледник рано или поздно кончится, тогда нас вынесет на этой бешеной скорости прямо на острые камни, корзина перевернется и…

Внезапно скрежет льда и толчки в днище гондолы прекратились, а мы оказались как бы в состоянии невесомости. Оказывается, умирать совсем легко — никаких мучений, просто ощущение легкости и полета. Усилием воли я заставил себя открыть глаза. Мы летели над морем. Точнее, мы падали в море. Ледник закончился крутым, почти вертикальным склоном. Позади нас была стена, которая уходила вниз, не берусь сказать точно, на километр или даже на два, а под нами — море, наверно тот самый море-окиян. Что ж наша жизнь затянулась еще на пару минут. Упасть с такой высоты, пусть даже в море, и остаться в живых — это явно из области фантастики.

Но я совсем забыл про нашего фантастического спутника, Соловья-разбойника, а он не оставил нас в беде. Он снова нарушил тишину своим свистом и создавал снизу восходящие потоки. Шелковое полотнище продырявленного баллона оглушительно хлопало и трепыхалось на ветру, не давая корзине перевернуться, а заодно и парусило как нераскрывшийся парашют и в какой-то степени замедляло наше падение. Надо сказать, что несмотря на страх, вызванный этим экстремальным спуском, как с ледника, так и с обрыва, никто из нас не орал, не вопил, вообще не издавал никаких звуков. Не то, что в диснеевских мультиках, где и в менее опасных ситуациях герои визжат, словно резаные поросята, хоть затыкай уши. Впрочем, вряд ли мы смогли бы перекричать свист Соловья-разбойника и хлопанье шелка. Катька лишь крепко вцепилась в меня и уткнулась мне головой в плечо.

Шмякнулись об воду мы все равно прилично, подняв целый фонтан брызг, но корзина выдержала, лишь немного зачерпнула воды. Вот теперь мы дали выход эмоциям. Мы обнимались и орали, будто бы выиграли в лотерею миллион или целый год скитались по темному лабиринту и выбрались, наконец, на свет божий.

Наша гондола уверенно держалась на воде. Пара кольев, прихваченных нами еще от Емели, послужила материалом для мачты. Из обрывков совершенно растрепанного шелка нам удалось соорудить парус, и Соловей потихоньку подгонял нашу посудину. Солнце давно уже село, но небо ярко освещали звезды и щербатый месяц, а в глубине вод переливались разными цветами диковинные рыбы. Некоторые всплывали на поверхность и даже выпрыгивали из воды. Одна такая светящаяся рыбка запрыгнула к нам в корзину, забила хвостом, прыгая по дну с выпученными глазами и беззвучно открывала рот, глотая воздух. Было большое желание сделать из нее фонарь, подвесив на мачту, но мы сжалились и отпустили бедняжку в море.

— Зря, — с сожалением в голосе произнес Герман, — Надо было хоть желание какое попросить ее исполнить.

— Да чего с ней говорить, — возразил я, — она же все равно немая. Да и не золотая она вовсе.