В Стольнограде Лешек не захотел тащиться через весь город пешком, дом Емели, все-таки, находился в деревеньке на совершенно противоположной окраине. Мы взяли извозчика на открытой таратайке, который с ветерком прокатил нас через центр. Вид города немного изменился по сравнению с прошлым годом. Меньше стало игорных заведений, вместо вывесок «Saloon» появились «Кабакъ» и «Трактиръ». Исчезли уродливые статуи, их место заняли нормальные человеческие скульптуры в античном греческом стиле, вполне облагораживающие облик города. В самом центре, возле правительственного здания, похожего на Капитолий, забил фонтан, напоминающий нашу «Дружбу народов» на ВВЦ.

Узнать дом Емели нам удалось не сразу. Если метаморфозы, произошедшие с жилищем Бабы-яги, впечатляли со знаком «плюс», то здесь оказалась полная тому противоположность. Изба покосилась, труба покривилась, крыша прогнулась. Едва мы приоткрыли калитку, она тут же рухнула с петель. Водрузить ее на место не удалось, поэтому мы просто аккуратно прислонили ее к забору, чуть не повалив последний.

Емеля и все его семейство искренне обрадовались нашему появлению. Мы еще не успели со всеми перездороваться, как на пол повалилась входная дверь, а в столбе поднятой ею пыли возникли фигуры Вольфа с экс-принцессой Даяной.

— Иван! До чего же я рад тебя видеть, черт побери! — воскликнул бывший оборотень, стискивая меня крепкими ручищами.

— Не чертыхайся, рогатого накличешь!

— Да брось ты! До Рождественского сочельника ему на земле делать нечего. Так что ближайшие полгода хоть обчертыхайся. Как жизнь-то, рассказывай. Да, прости, забыл представить: вот моя жена, — он обнял за плечи и выдвинул вперед Даяну.

— А это — моя, — я обнял за плечи Катьку.

— А моя ждет меня дома, — угрюмо напомнил Лешек.

— Что ж, жизнь продолжается, — философски, но без всякого оптимизма произнес Емеля.

— Старина, что происходит?! — удивленно воскликнул Вольф. — Я у тебя не был всего неделю, а ощущение такое, что тут просто вековое запустение! Ты попал в опалу? Не получаешь жалования? Тебя задушили налогами?

— Да нет, все нормально. Я сам не понимаю, что происходит. За что ни возьмешься — все валится из рук. Гвоздь забить — и то не получается. И у Марьюшки все сыплется, то горшок разобьет, то молоко прольет. Степан дрова рубил, полпальца топором оттяпал. Муська с Дуськой — то шишку наварят, то ошпарятся, то животами маются. Изба вон — в одночасье покосилась. И что такое, ума не приложу. Сглаз какой, что ли? Государь-батюшка предлагал нам еще перед Рождеством в хоромы царские перебраться, с Марьюшкой они в мире теперь, да мы отказались, говорим, что тут, мол, нам привычнее. Так ведь полгода все нормально было, а тут вдруг началось… А я же и ваше поручение доделать не успел, не построил летучий корабль. Может, и впрямь осерчал на нас царь, велел порчу напустить?

— На батюшку не греши, — сказала Марья. — Не мог он такого сделать. Он Эдича прогнал, и тебя Главным царским механиком сделал, так что к нам он хорошо относится. Это мы чем-то Бога прогневили. Почаще в церковь надо ходить, да грехи замаливать.

— Боюсь, что молитва здесь тоже не поможет, — сказал Герман. — Ты вот что, Емеля, попробуй-ка дверь на место приладить.

— Да разве получится? — Емеля поднял входную дверь, попытался установить ее на петли, прищемил палец, чертыхнулся, выронил ее, придавил себе ногу.

Герман подхватил дверь, пока Емеля прыгал на одной ноге, и прислонил к стене.

— И давно это с вами творится?

— Да нет, второй день всего. А результат — что Бабай прошел!

— У тебя тулуп есть овчинный?

— Есть.

— Выверни наизнанку и надень.

— Да на фига? Лето ж на дворе…

— Давай-давай, делай, что говорят, — вмешался Вольф, похоже догадавшийся, в чем дело.

— Точно-точно, — подтвердил Лешек. — Это оно!

Емеля достал тулуп из сундука, встряхнул, вывернул мехом наружу и надел.

— Пробуй еще раз, — подавая ему дверь, сказал Герман.

На этот раз дверь стала на место с первого раза без всяких проблем.

— И что это значит?

— Лихо Одноглазое у вас побывало. Оно и сглазило.

— Батюшки! И что ж нам теперь делать?

— Идти в лес, — сказал Лешек, — типа искать Лихо, да в глаз ему дать. Прям сегодня ночью. Могу проводить.

Время приближалось к ужину. Чтобы не побить оставшуюся посуду, Марьюшка надела наизнанку тулуп и в таком виде накрывала на стол. С наступлением темноты Емеля с Лешеком ушли в лес на поиски Лиха. Мы же засиделись за беседой у самовара. Поделившись с хозяйкой главными событиями прошедшего года, стали обсуждать проблемы нынешние и предстоящую экспедицию.

— Ежели удастся одолеть Лихо, — сказала Марьюшка, — мы этот летучий корабль быстро доделаем. Только Емелю я с вами не отпущу. Он и в возрасте уже, да и я тут как одна с хозяйством-то…

— А я что, уже не помощник? — пробасил Степан с перевязанным пальцем.

— Помощник, но у тебя своих дел хватает.

— Каких еще дел, каникулы же…

— Ничего, дела всегда найдутся.

— Качели нам обещал сделать, — напомнили Муська с Дуськой. — И бычка соломенного.

— Вот, видишь, а у отца все руки не доходят. Да и погулять тебе надо, за девушками поухаживать. Что, век бобылем прожить хочешь? Жениться тебе пора уж. Вон у соседей Янина — девка справная, красавитая, чего б не поухаживать?

— Не люба она мне…

— Не люба. А краше-то где найдешь?

— В таких вопросах спешить не надо, — вступился я за покрасневшего Степана.

Стесняется парень, значит лукавит, что не люба.

Лешек с Емелей вернулись после полуночи.

— Йес! — сказал Лешек, сопроводив восклицание характерным жестом, Емеля потирал тем временем правый кулак.

— Чаю! — сказал Емеля, подкинул вверх пять баранок и ловко поймал все, по одной на каждый палец, надев как кольца.

— Папа, еще так! — захлопали в ладоши Муська с Дуськой.

— А ну спать! — прикрикнул на них Емеля. — Время — скоро час ночи, а они все еще не в постели!

— Кто же, интересно, наслал на вас Лихо? — спросил Герман. — У вас есть завистники, недоброжелатели?

— Да нет, вроде бы. Разве что Эдич, да только он никак не связан с нечистой…

Девятое июля, резиденция Черноуса, вечер — Так. Ну и видок у тебя! — Черноус захлопнул свой черный фолиант, оторвался от рукописи и положил на конторку перо. — Что ж, проходи, давай, рассказывай. Пилигрим!

И зачем он ее переписывает, эту книгу? Тренируется в каллиграфии что ли? Или так, чтоб время скоротать? Вслух этого Фрол, конечно же, не сказал. Он скинул монашескую рясу прямо на пол и снял платок в синюю горошину, повязанный на пол-лица как у человека, мающегося зубной болью. Огляделся по сторонам — присесть было некуда, а он так устал за эти дни! Четвертые сутки толком поспать не удается. Все эти дни — постоянные перелеты, поездки, хождения. Еще до рассвета полетел на остров Буян, едва прибыл — оседлал метлу и пустился в обратный путь с острова в Стольноград. Зелье Черноуса сначала взбодрило на несколько часов, но потом по душе разлилась какая-то тревога, а после нее — полная апатия. Не помогла даже хорошая доза виски, принятая там, на острове. Только голова разболелась и в животе стало тяжко, да потянуло в сон.

К полудню он уже оказался на берегу Синявы у своего тайника, забрал оттуда остатки алмазов — про них он Черноусу ничего не сказал, а то ведь тот еще вчера потребовал с него кучу денег, как он выразился, на представительские расходы. Решил прихватить с собой и припрятанный там же, на всякий пожарный, автомат. Солнце поднялось уже высоко и клонилось за полдень, когда его загородила огромная тень. Глянув наверх, Фрол увидел парящего в небе трехглавого дракона. Ага, вот они, голубчики, явились — не запылились. Он поспешил к реке и пригляделся к приземлившейся на том берегу группе ящеронавтов. Точно, они! Бойцы невидимого фронта, как окрестил их Петрович. И Герман с ними, и лешачок. Пальнуть что ли по ним из автомата, достанет или нет? Должен достать, а ну-ка! Но этот Иван-болван, вскочил вдруг на Змея Горыныча и полетел прямо на него. Фрол выпустил всю очередь в пернатого, но даже не поранил ни ящера, ни седока. В тайнике есть еще запасной магазин, да некогда перезаряжать, улепетывать надо, дракон уж близко, а у этого придурка, что на нем сидит, морда злая, ведь поколотит, а то и прибьет не задумываясь! Оставалось только вскочить на метлу и скрыться в чаще леса, лавируя между деревьями. Этому чертову ископаемому сюда ни в жисть не сесть!