— Технологией изготовления зиги — поделишься? А то тебя кто-нибудь следующий поймает — и секрет вместе с тобой умрёт. Обидно.
Кто поймает, объяснять не стал. Эти бедные дураки сами все додумают. Их пугают категорией — и ранней смертью — а они напоказ гордятся, а внутри…
У пацана дрогнуло лицо — но лишь на миг.
— А тебя поймают, что будет? Ты что, такой крутой? Или твоя жена толстожопая круче тебя?
— У него не жена. Он сам жена, — сказал тот же басок. Принадлежал он евнухоидного вида юноше с масляными узкими глазами.
— А я в школе хорошо учился, — сказал почти правду Эней. — И вел здоровый образ жизни.
— И чего? — переспросил подросток.
— И того. Я надеюсь, ты не думаешь, что если тебя захотят съесть, ты отобьешься метким словом? На них это впечатления не производит. Никакого.
— А тебе что надо? — юнец как-то съежился, будто внутри себя присел на задние лапы. — Чего ты сюда прилез?
— Мне надо, чтобы у моих друзей не было проблем. Если для этого нужно решить ваши проблемы — я могу попробовать.
— Спасатель нашелся. Тебя кто спасет?
— Я сам себя спасаю. И у меня хорошо получается. Как видишь, я стою тут перед тобой, а не лежу на уютном зеленом кладбище.
— И чего? — ещё один подросток поднял голову, и Эней узнал девицу. И по тому, как стихли перешептывания остальных, понял — она здесь главная. — Если захотят, рано или поздно они тебя достанут. Они всех достанут.
— Может быть. Но лучше поздно, чем рано. И все, что у меня есть, моё. Совсем мое.
— Ты не крути, — пробасил евнухоидный пацан. — Ты сразу скажи: нужны таньга. Ты ж не бесплатно нас учить хочешь, так?
Эней показал пальцем в здание аркады:
— Сколько вы каждый день оставляете здесь? Больше полсотни в месяц? Больше сотни? Аркада стоит три в час. Я беру два в час.
— А что ж не бесплатно-то?
— А вы ценить не будете.
Он заметил промельк внимания в глазах девицы — и вспомнил Зойку Зервандову, свою одноклассницу, которая старалась остервенеть, чтобы стать «невкусной». Где-то она сейчас и что с ней? Забыл. Даже не о ней, а… об этом чувстве беспомощности. Полной, беспросветной.
— Вот моя карточка, — он положил плотную картонку на отделанный гранитом парапет.
— Приходите в додзё. В любой день, кроме воскресенья.
Придут. Придут обязательно. И начнут учиться. И освоят территорию. А потом постараются ограбить. И желательно кого-нибудь при этом покалечить и сильно унизить. Чтобы не смели тут подаяние раздавать. Это было записано в воздухе, на стенах домов. Четкие хвостатые буквы на дорожном покрытии — мина, мина, шекель и полмины. Исчислено, взвешено, разделено, как и сказал потом Шаталов.
Но мы посмотрим. Мы обязательно посмотрим…
* * *
— И они пришли, — спросила-уточнила Эмма Карловна.
— Да. Поначалу все. Потом их с каждым занятием становилось всё меньше… Так что теперь в группе осталось трое.
— Но вы поддерживаете контакт с остальными?
— Ну… скорее, они со мной.
— Но внести в группу раскол вам удалось.
Эней вздохнул.
— Я не преследовал этой цели. Специально не преследовал, то есть. Мне хотелось, чтобы друзьям дали спокойно жить. Раз уж они начали работать в этом баре… И это, в общем, получилось. Даже для тех, кто не остался, мы теперь чумные по всей форме, но свои.
— Но вы думали, что удержите больше?
Эней поставил чашку и развел руками.
— Лишних денег не бывает.
— Попытаетесь убедить меня, что дело только в деньгах?
— Нет… Мне досадно, что большинство из них так и не поняло, как искать опору внутри себя. Я это считаю своим проколом.
— Вы позволите несколько бестактный вопрос?
— Да?
— Что у вас с лицом?
Эней провел ладонью ото лба к подбородку.
— Родовая травма. Случайность, в общем. Родителям предлагали вживить искусственные нервы, когда я вырасту — за государственный счет, конечно, но они подумали, что решать лучше мне, а я никак собраться не мог.
Травма была настоящей, и записи о ней имелись. Еще одна причина, по которой из десятка подходящих «мертвых душ» Ростбиф некогда выбрал Горецкого.
— А потом я стал изучать кэндо… И решил, что так удобнее. Боевые искусства немного похожи на покер.
И не только боевые искусства, добавил он про себя.
— Да и эмоциями вы владеете мастерски, — сделала комплимент госпожа Тон. — У вас очень… я бы сказала, рабочая ненависть. Она помогает?
— Когда как, Эмма Карловна. Когда как. На самом деле я так реагирую на людоедство во всех его проявлениях. Не делая специальных исключений по видовому признаку.
— В принципе логично, — кивнула женщина, — но эмоции редко текут по каналам, проложенным логикой. Вне зависимости от видовой принадлежности.
— Вопрос привычки, — Эней позволил себе гадко усмехнуться.
И почему ему не пришло в голову так усмехнуться, когда он разговаривал с Никой. Может, на нее это произвело бы должное впечатление…
Осёл, в который раз сказал он себе. Песталоцци хренов. Это даже не Цумэ, это Санька заметил, что девчонка влюблена в своего тренера. А он искренне полагал, что Ника «окапывает корни» ради Антона. И порадовался даже, остолоп.
Вот так оно все и происходит — случайная влюбленность, мелкая ревность, идиотская месть…
— Женя! — Оксана в ужасе отпрянула, пропуская в дом Енота и Веронику. — Что с тобой?!
Все оказалось и наполовину не так страшно, как выглядело — просто Енотище приложил к разбитому носу снег, первый снег этой зимы — и тот растаял весьма живописными потёками, уделав кровью и лицо юноши, и, насквозь — куртку, свитер, рубашку.
— Что произошло? — не дав ему разуться, женщина протащила «брата» в кухню, усадила на стул и, намочив полотенце, бросила Нике, чтобы она вытерла Еноту лицо.
— Я сам, — попробовал взбрыкнуть тот, но Ника не отдала полотенца.
— Ты же себя не видишь, — резонно возразила она.
— Да там ничего страшного, честное слово. Ёлка, брось лёд, кровь не идёт больше.
— И правда не идет, — подтвердила Ника. — Это Вырыпаев, сука. Решил что я с Жекой хожу. А я просто зашла в его зубрильню, мне же на тренировку по дороге, так просто… Подождал, пока снитч за угол свернет, и… Трое их было. Знали, скоты грёбаные, что два на два мы их сделаем…
— Вероника, придержите язык, — строго сказала Ёлка. — Женя, тебя избили? Что ещё, кроме носа?
— Его избили? — Ника закончила вытирать лицо юноши и положила окровавленное полотенце на край раковины. — Ха! Это мы им врубили. Я что, зря к вам целый месяц хожу? И Жека тоже молодец. Просто Вырыпаев, гов… скотина такая, когда от нас рванул, напоследок ледыхой запустил. А он кидаться здоров. Его в полный мах надо было бить, а Жека пожалел — даром, что их трое было. У меня бы он побросался — и побросается ещё. Встречу, руки оторву и… обратно вставлю.
За языком ребятишки следить начали быстро. И не из-за Энея, из-за Оксаны. «Ёлку» в компании уважали — большая, быстрая, сильная, всем подзатыльников навешает, но в обиду никого не даст. Сразу видно, что сама такая же — из какого-нибудь «района», только после армии и — теперь — с образованием.
И доказывать никому ничего не надо было — после того, как Ёлка в буквальном смысле слова вынесла Нику из бара.
— Ну что, богиня победы, — Ёлка скрестила руки на груди. — Раз все здоровы — может, чаю заваришь?
— Можно, — согласилась Ника. — А где Саша?
— Забирает Сашу-младшего из школы.
— Ага… — Ника полезла на сушилку за чашками и тут только разглядела, от какого занятия оторвала «мадам Безопасность». — Ух ты, забес какой!
— Правда? — женщина осторожно обвела кистью контур губ ангела. — Руками пока не бери, ещё краска не высохла.
— А что это?
— Вертеп. Школьная затея. Там узнали, что мы с малым Сашей с Украины, а его классная дама некогда, видимо, обчиталась Гоголя… Захотела на Рождественский вечер настоящий вертеп с колядками.
— А что такое вертеп? Я слышала, один мент про нашу хату сказал «вертеп».