А я уже наловчилась работать с этим заклинанием. Конечно, в общежитии не надо было спускаться во двор, чтобы принести воду, артефакты в мыльне и постирочной работали исправно. Но это же надо было идти куда-то, тащить ведро… Проще призвать.

Что я и сделала. При виде того, как бочка наполняется водой, взявшейся словно бы из ниоткуда, у матери округлились глаза. После этого я призвала воду в медный кувшин, сжала его в ладонях. По-хорошему нужно было согреть всю бочку, и, наверное, у меня даже хватило бы сил, но бока ее были деревянными, и я боялась, что если неправильно направлю силу, подпалю ее.

Я вылила кувшин кипятка в бочку, сотворила еще.

– Ты… вы… Не надо, госпожа, не утруждайтесь, – сказала она.

– Мама, ты с ума сошла? – От неожиданности я едва не выронила кувшин. – Какая я тебе госпожа?

– Может быть, вы просто решили посмеяться над старой нищенкой? Не может быть, чтобы у меня…

Магия. Похоже, там, на улице мама, хоть и поверила, что я действительно маг, но как-то… не осознала, что ли. Одно дело слышать, другое – видеть своими глазами, пусть даже простейшие бытовые заклинания, которые среди старшекурсников за «настоящие»-то не считаются.

Маги – дворяне, все поголовно. Просто потому, что незаконных детей вроде меня некому учить. Если бы мне не наняли наставника в приюте, магия бы либо исчезла через какое-то время, либо я однажды убила бы себя, потратив слишком много силы.

– Не может быть, чтобы у меня на самом деле… – Она снова не договорила.

– Раз уж ты дала мне господское имя, приходится соответствовать, – неловко пошутила я.

Но мама по-прежнему смотрела на меня недоверчиво. Вздохнув – который раз за этот вечер – я вытащила из сумки бумаги.

– Ты грамотна?

– И читать, и считать умею, – обиделась она. – Мои же кофейню держали, и к господам меня выпускали, пока… – Она осеклась.

– Извини.

Я развернула бумаги.

– Смотри, вот моя грамота на жительство. Лианор Орнелас. Фамилию я придумала, но это неважно. Это я. Вот договор о найме. На сезон, до весны. Лианор Орнелас отвечает за состояние жилья и за то, что жилица, Маргарет, дочь Роберта, – фамилии у мамы не было, как у почти всех простолюдинок, – не будет чинить безобразия. Еще есть расписка, что я заплатила за месяц, и обязуюсь в течение недели оплатить жилье до конца сезона, то есть до весны. После этого хозяин даст домовую книжку, где записывают плату, и он вклеивает марки, подтверждающие, что он платит налоги за жильца. Я отдам тебе эту книжку, чтобы ты могла предъявить ее, если что.

Она вздохнула, обхватив себя руками за плечи.

– Мне все время кажется, что это сон. Или что я заболела и брежу.

Я обняла ее.

– Это не сон. Твоя дочь выросла и может о тебе позаботиться. И я тебя не брошу, пока жива.

Она вытерла глаза рукавом. Мои тоже были на мокром месте. Кажется, сегодня я наревусь на пару недель вперед.

– Давай, я помогу тебе промыть голову, – сменила я тему.

Волосы у нее были, пожалуй, длиннее чем у меня, правда, косу не переплетали, кажется, несколько дней.

– Я справлюсь. У меня даже гребень есть. И вшей нет, ты не думай. В Летнем саду много ведьминой травы[11], а зимой я покупаю керосин. – В ее голосе прозвучало нечто вроде гордости.

– Хорошо. – Я улыбнулась ей. – Тогда я пока сбегаю к старьевщику. Тебе нужно будет теплое платье, и плащ, и чулки, и домашняя утварь…

– Сапоги у меня почти новые. – Она приподняла подол. – Какая-то барышня днем подарила. Мехом подбиты.

Сапожки в самом деле выглядели почти ненадеванными, без заплат.

– Сказала, ей трут, и ни один сапожник не смог исправить. И чулки подарила, почти нештопанные. Милая такая барышня, светленькая, тоненькая…

Оливия? Да нет, не может быть. Когда бы она успела сегодня? Да мало ли в столице светленьких тоненьких барышень.

– И одежду я постираю. Прокипячу, вон, в тазу на печке, и сгодится. Ты и так на меня потратилась.

– Все равно нужна посуда, и еще постель застелить, и…

Голова кругом идет, честное слово.

– Тогда погоди.

Она завозилась в своих лохмотьях. Высыпала на стол горсть мелочи. Потом достала тканевый узелок, развязала его.

– Вот. Это сегодня за день насобирала. Ты не думай, я обузой не стану.

Я растерянно посмотрела на нее, потом на деньги. Так сразу и не поймешь, много ли – россыпь самых мелких медяшек.

– Мама, я не хочу, чтобы ты просила подаяние.

– Я поняла, – кивнула она. – Я не буду тебя позорить, правда. Но это – возьми, не обижай меня. Не хочу у тебя на шее сидеть.

Пришлось взять.

У старьевщика я купила плащ, и теплый платок, пару чулок и шерстяную нижнюю юбку. Чайник, кастрюльку, сковородку, пару мисок, две чашки, кухонный нож, полдюжины свечей. Еще нитки и иголки – мама просила, чтобы зашить ее одежду. На мой взгляд, то, что было на ней, проще сжечь, чем зашить, но спорить я не стала.

– Вы на паперти, что ли, это набрали? – фыркнул старьевщик, когда я развязала узелок с мелочью.

– Да. – Я ответила без тени улыбки, но он расхохотался.

Конечно, этого не хватило, чтобы расплатиться, и я добавила свои. В мелочной лавке по соседству купила на первое время круп, хлеба, масла и чай. Надо было бы еще хоть курицу какую взять, но мясная лавка закрылась, хозяин распродал на сегодня весь свой скоропортящийся товар.

В итоге набрался здоровенный мешок, который я кое-как дотащила до квартиры.

– Зачем? – ахнула мама. – Ты же пирог принесла, вкусный. Мне хватит до завтра.

– А завтра еда сама в ларе народится? Ты обещала, что больше не будешь… – Я хотела было сказать «попрошайничать», но осеклась. – Просить милостыню. Так откуда возьмутся деньги на еду?

– Придумаю что-нибудь.

Она успела вымыться и переодеться. Удивительно, до чего наряд меняет человека! Совсем недавно передо мной было неопределенного возраста и пола существо, в котором лишь по косе и голосу можно узнать женщину. Сейчас, в моем платье, стало видно, какая она худенькая и хрупкая. Откормить бы… Завтра постараюсь вырваться пораньше, чтобы застать мясника.

Лицо на первый взгляд осталось прежним – вода не смыла многолетний загар, неровный, пятнами, и морщины – и в то же время изменилось. Стало мягче, расслабленней.

Пока меня не было, мама натаскала воды – хотелось обругать ее за то, что с мокрыми волосами выскакивала во двор, этак и простыть недолго – и растопила печку. Сейчас на этой печи в тазу отмокали ее лохмотья. Я мысленно поморщилась, представив, какой будет запах, когда вода нагреется.

– Давай я все же выброшу.

– Не твое добро, не тебе и выбрасывать, – огрызнулась она.

– Извини.

Мама посмотрела на меня и добавила уже мягче.

– В морозы поддеть все сгодится.

Я хотела сказать, что до морозов куплю ей еще нормальных вещей, и осеклась. После того, как я расплачусь с хозяином за остаток сезона, деньгам барона придет конец, а стипендии, даже новой, не хватит на двоих. Все же ее рассчитывали исходя из того, что еду и одежду студенту предоставляет университет.

Хоть бы получилось с артефактами! Но если не получится…

«Что-нибудь придумаю», – как сказала мама?

Как же Дейзи справлялась с парализованной матерью на руках? Справлялась и мне советовала не торопиться с работой до второго курса, чтобы не вылететь. Или по своему опыту советовала?

Сейчас-то она зарабатывала участием в боях. Что ж, не получится с артефактами, попрошу ее похлопотать за меня. Я оставила этот вариант на самый крайний случай – не потому, что боялась хорошей драки. Просто понимала: с моей комплекцией быть мне девочкой для битья. Это же не Бенедикту физиономию начистить. Долго я там не продержусь, никто не станет ставить на бойца, который постоянно проигрывает. Но, может, удача улыбнется, я ведь везучая. А там, глядишь, еще что-нибудь соображу.

Нет, не буду сейчас думать об этом. Дейзи выкрутилась, хотя ей пришлось куда хуже, чем мне. И я выкручусь.