— С господином Лантером я спорить не рискну. Он не сказал, когда освободится?

— Не могу знать, ваше императорское высочество.

Дик кивнул. На душе снова заскребли кошки: почему так долго? Неужели все было зря, и он только все испортил? Нет, нельзя так думать. Все обойдется.

Он вернулся в свои покои, взялся за книгу, но тут же отложил ее: глаза скользили по строчкам, а мозг вовсе не выхватывал смысла. В таком состоянии, как сейчас, помогла бы тренировка на полигоне: занять тело упражнениями, а разум — боевой магией, но едва Дик попытался коснуться магии, накатила дурнота. Не зря, видимо, целитель велел ему отсыпаться, восстанавливая силы. Но заснуть он тоже не сможет. Значит, медитация. Только не здесь.

Он поднялся на крышу, как совсем недавно. Столица раскинулась внизу, озаренная розовым закатным светом, и от мысли, что ему никогда больше не воспарить над городом, защипало глаза.

Как же так вышло, что он все сделал неправильно?

Родерик заставил себя вздохнуть, сев на крыше, уставился в розовое закатное небо. Выровнять дыхание получилось не сразу, отрешиться от мыслей, позволив им скользить, точно рябь по поверхности воды, не получилось вовсе и потому он услышал, как открылась и закрылась тщательно смазанная дверь. Обернулся.

— Мама!

Родерик рванулся к ней, как в детстве, когда прибегал со всеми своими бедами. Вот только спрятать лицо в юбках не получилось — сейчас он был выше почти на голову. Теперь не она, а он должен закрывать его от всего мира. Но все же объятья матери согрели его.

— Что с папой? — спросил он, сморгнув слезы.

— Думаю, скоро придет. Он пытается примириться с мыслью, что сын спас жизнь нам обоим. — Мама задумчиво покачала головой. — Мне самой пока трудно с этим примириться. Родители должны защищать своего ребенка, не наоборот.

— Мам, ну какой же я ребенок, я выше тебя!

Она рассмеялась, взъерошила ему волосы.

— Значит, все было не зря? — с надеждой спросил Дик.

Если он в самом деле помог… может быть его простят?

Мать ответила не сразу, задумчиво глядя мимо него и внутри у Дика снова все смерзлось.

— Когда погибает дракон, выброс магии развеивает все заклинания вокруг. Вообще все — в том числе и саму сущность тварей. Так что прорыв бы закрылся, так или иначе. И все же третий дракон стал той каплей, что склонила чашу весов в нужную сторону. Ты спас жизнь своему отцу… возможно нам обоим, ценой своего дракона. Стоило ли оно того? — мама посмотрела Дику в глаза. — Тебе жить с этим.

«Ценой своего дракона».

— Что с Сайфером?

— Не знаю. Драконы говорят, что он жив, но не могут его дозваться. Он словно… ушел в себя, отгородился от всего мира.

— Жив — это уже хорошо, — обрадовался Дик. — Может быть, я сумею его дозваться.

Мама снова покачала головой.

— Вряд ли. Он не хочет слушать ни Ирму, ни Эрвина. Был бы он человеком, я бы сказала, что он не хочет жить, но…

— Не хочет жить? Дракон?

Могучее, величественное создание, которое может жить вечно?

— Что случится с новорожденным младенцем, если бросить его в гущу битвы?

— Но Сайфер не младенец!

— Ему было меньше часа от роду.

Это «было» резануло по сердцу. На миг Родерик даже забыл, что он сам теперь изменник и участь его не решена.

— Что случится если все твои знания, весь твой опыт разом закинуть в Рика и выставить его на поединок, не дав времени и возможности осмыслить их? — задумчиво продолжала мама.

— Он сойдет с ума, — прошептал Родерик. Горло перехватило.

— Обычно у дракона есть время освоиться, осмыслить чужую память и собственную личность, но в этот раз… — она помолчала. — Ирма говорит, такое случалось. Не в нашем мире. Два или три раза. Те драконы так и не вернулись к своим сородичам, пребывая ни живыми ни мертвыми. Лишенными разума — по крайней мере, так считают остальные.

— И ничего нельзя исправить?

Горло саднило и жгло глаза. Еще немного, и он разрыдается, словно ребенок.

— Не знаю, — вздохнула мама. — Драконы все еще надеются, что время лечит.

— «Все еще». Сколько лет?

— Сколько веков, ты хочешь сказать?

Родерик криво усмехнулся. В самом деле. То, что для дракона «недолго», для человека — длиннее жизни. Снова потянулся внутрь себя. Пустота. Словно вырвали клок души, на месте которого осталась дыра. Если бы оба дракона не сказали, что Сайфер жив, сам Родерик ни за что бы в это не поверил.

— Ох, Дик. — мама порывисто шагнула, обняла, притягивая к плечу его голову.

Родерик стиснул зубы, сжал кулаки так что ногти впились в ладони.

— Мам, пусти. Не надо. Я. — не удержавшись, все-таки всхлипнул, отвернулся, часто моргая. — Уйди, пожалуйста.

— Папа идет. Мне сказать ему, что ты хочешь побыть один?

Он зажмурился так, что заныли глаза.

— Нет. — Незачем оттягивать неизбежное. — Но ты все-таки уйди. Головомойку лучше получать без свидетелей.

Мама кивнула, взъерошила ему волосы прежде чем шагнуть к двери.

— Кто из вас меня поймал? — спросил Родерик ей вслед.

— Папа.

Дверь закрылась и снова открылась. Родерик заставил себя поднять голову и выпрямить плечи, глядя на отца. Даже если он все сделал не так, он не станет вести себя точно нашкодивший мальчишка, который пытается разжалобить родителей, чтобы избежать наказания. Вот только взгляд никак не хотел подниматься, остановившись на отцовском подбородке.

— Сперва твоя мать едва не заставила меня поседеть раньше времени, а потом ты добавил. — усмехнулся император.

— Говорят, седины украшают мужчину. — в тон ему ухмыльнулся Дик.

На самом деле в черных волосах отца до сих пор не было ни одной серебристой пряди. И едва ли они когда-нибудь появятся, если, конечно, дракон не решит покинуть своего человека.

Все же набравшись смелости, Родерик заглянув ему в глаза. Но вместо едва сдерживаемого гнева, что ожидал там увидеть, обнаружил растерянность и горечь. И пока он стоял столбом, пытаясь осознать это, отец сгреб его в объятья.

— Спасибо. — проговорил он.

Выпустив, отвернулся, уставившись на город, и Дик не понимал — то ли отец дает ему время взять себя в руки, то ли ему самому нужно справиться с эмоциями.

Сильным мира сего подобает вести себя сдержанно и с достоинством. Родерику пришлось напомнить себе об этом, прежде, чем снова заговорить.

— Лучше бы ты меня обругал.

Император обернулся, смерил его задумчивым взглядом.

— Давай-ка присядем.

Он опустился на крышу, скрестив ноги, и Дик вдруг понял, что свою любимую позу скопировал с отцовской. Сел рядом, точно так же уставившись на город.

— Знаешь, чем ребенок отличается от взрослого? — задумчиво проговорил отец.

Родерик покачал головой. Очевидные варианты вроде возраста, роста и пробивающейся на лице растительности не годились.

— Для ребенка последствия его действий или бездействия заканчиваются после нотации или наказания. Взрослому приходится самому разбираться результатами собственных решений — иногда всю оставшуюся жизнь. Ты стал взрослым, Родерик.

«Самому разбираться с последствиями». Дик сглотнул.

— Получается, теперь я — изменник?

Император усмехнулся.

— Когда читаешь законы, не забывай про дополнения и примечания. — Пункт шесть точка три, подпункт «ар» от две тысячи тридцать пятого года. «Все вышесказанное не распространяется на членов императорской семьи и тех, кого император таковыми объявит».

Родерик медленно выдохнул. Интересно, бабушка знала об этом пункте, подпункте и так далее? Скорее всего знала: императрица-мать прекрасно умела недоговаривать.

— Даже если бы ты не был моим сыном. — отец снова посмотрел в глаза Дику. — Когда ты появился, я здорово разозлился. Я и сейчас очень зол. Но не буду врать — мне гораздо больше нравится жить дальше, чем войти в историю еще одним героически погибшим ради своей страны императором.

Он едва заметно хмыкнул.

— Хотя, в конце концов, так и случится.