– Ты ранен?! – Даже нагота его перестала меня смущать, осталась лишь тревога.

– Нет. Уже нет. Ты меня исцелила.

Когда это? Наверное, не я, а сила, что я смогла передать.

– Да уж… – Робин взъерошил волосы, и на пол посыпалась земля и мелкие веточки. – Забыть обо всем от страсти, конечно, звучит красиво, но…

Он вдруг снова подхватил меня на руки и двинулся к ближайшей двери.

– Куда ты меня тащишь? – возмутилась я, задрыгав ногами скорее для порядка, чем в самом деле желая освободиться.

– Я же не дикарь какой, чтобы набрасываться на барышню, не отмывшись от грязи и крови.

Робин пинком распахнул дверь, и моему взору открылась ванная комната. С виду такая же непритязательная, как спальня, вот только во вмурованной в пол ванной можно слона вымыть, а над одном из бортиков нависала изогнутая трубка, рядом с которой были вделаны две полусферы, покрытые эмалью – синей и красной. Две такие же полусферы выступали из стены, откуда торчала лейка, – это водные артефакты, чтобы не тратить магию, наполняя ванну, и не ждать, пока слуги натаскают воду ведрами. Дядя рассказывал о таких артефактах и думал, стоит ли устанавливать в доме подобное чудо – маг, что изобрел их, немедленно оформил патент и задрал цену до небес.

– Но и заставлять барышню скучать в ожидании кавалера тоже неприлично, – делано серьезным тоном продолжал Робин, ставя меня на пол. По очереди коснулся стопой полусфер – из крана полилась вода. Снова вернулся ко мне, бесцеремонно разворачивая спиной. – Так мы убьем двух зайцев. – Он притянул меня за талию, коснулся губами шеи у края волос. – Я приведу… – еще один поцелуй, чуть ниже, и еще, – себя… в порядок… и не дам тебе заскучать. – Говоря так, он добрался до выреза платья на спине. Выпустив мою талию, взялся за шнуровку. – Возражения не принимаются.

Даже если бы я и собиралась возражать – все мысли вылетели из головы, когда он начал меня целовать. От каждого прикосновения его губ кожи словно касалась маленькая молния, рассыпая искры по телу. Умом я понимала, что он предлагает мне нечто чудовищно неприличное для незамужней девушки. Ладно бы просто в постель уложил, там можно и шторы задернуть, если что. Но сердце – то есть не сердце, но все же явно не голова – хотело быть с ним.

Интересно, как это можно делать в ванной?

Робин хрюкнул, давясь смехом.

– Как-нибудь покажу. Но не в первый раз. Сейчас мы просто искупаемся и…

– Ты что, как Эрвин, читаешь мои мысли?! – возмутилась я.

– Только самые громкие. – Он стянул платье с моих плеч, распустил завязки нижних юбок, позволив всему этому вороху ткани упасть к ногам. – Извини, я не хотел тебя обидеть.

– Я не обиделась. – Я повела плечами.

Было неловко, немного стыдно; и одновременно в животе разливалось тепло, а сердце колотилось как ненормальное. Я облизнула губы, которые словно кололи сотни мелких иголочек. Глубоко вздохнула, почувствовав, как начал слабеть корсет. И где, спрашивается, Робин научился так ловко управляться с дамскими туалетами?

– Ты же не думаешь, что я отвечу? – шепнул он мне в ухо, горячо и щекотно.

Я дернулась, по коже пробежали мурашки, но высвободиться мне не дали. Меня притиснули к сильному телу, и я ойкнула, поняв, что именно уперлось мне в крестец. Прежде чем я успела опомниться, одна рука Робина легла мне на грудь, а вторая нырнула под сорочку, прямиком в вырез кружевных панталон. Я ахнула, но вместо того, чтобы вырываться, прильнула к нему еще теснее, одновременно подставляясь под его прикосновения. Пальцы нашли чувствительную точку, закружили, то усиливая напор, срывая стоны, то ускользая – и я тянулась за ними, забыв обо всем, пока напряжение внизу не стало невыносимым, не разлилось по телу, пульсируя, вырываясь из груди протяжным стоном.

Я обмякла и упала бы, не поддержи меня Робин. Он опустился вместе со мной, помог развернуться, обнял, прижимая к груди. Камень пола был теплым, тело Робина – горячим, и мне захотелось свернуться клубком, точно кошке.

– Вот так. – Он коснулся губами моих волос. – Теперь раздевайся окончательно и лезь в воду.

Я потерлась щекой о его плечо. В той блаженной истоме, что окутала меня, вовсе не хотелось шевелиться. Робин тихонько хмыкнул, потянул вверх сорочку, и я подняла руки, позволяя стащить ее с себя. Куда-то пропало все стеснение, хотелось прижаться к нему всем телом, кожа к коже, и не отпускать.

Робин тем временем помог мне избавиться от последней детали белья, и я соскользнула в ванну. Устроилась у стенки, подтянув колени к груди. Лениво подумала – хорошо, что волосы собраны наверх, не помешают. Подняла взгляд на Робина и обнаружила, что он все еще напряжен.

– А… ты?

Он улыбнулся.

– Не волнуйся, я свое не упущу. Отдыхай.

***

Робин

Смерть – отличная приправа. Проходя рядом, она придает остроту ощущениям, и после боя как никогда хочется жить. Будь его воля, он сделал бы Мелани своей еще в той хижине, где они оба очнулись. Как был, в крови и грязи, все еще ошалелый после путешествия в Морок. Но кроме желания у него были еще и мозги, и хватило разума понять, что не стоит портить ей первый раз воспоминаниями о месте, где она едва не умерла.

Но кто бы знал, чего ему стоило держать себя в руках!

Мелани соскользнула в ванну, обхватила руками колени. Зарделась под его взглядом. Странная смесь знаний – все-таки она училась на целителя – и неискушенности будоражила кровь не хуже вина.

Он с трудом отвел взгляд от округлых коленок, торчащих над водой. Шагнул к стене, под лейку водных артефактов, чтобы смыть основную грязь прежде, чем лезть в ванну к Мелани. Выключив воду, обернулся, убирая с лица мокрые волосы.

Мелани смотрела на него снизу вверх, лицо ее порозовело, взгляд потемнел. Она изучала его: нахально, беззастенчиво. Вот ее глаза остановились на груди, животе, ниже…

– Будешь на меня так смотреть, – в его голосе прорезалась хрипотца, – рискуешь не добраться до спальни.

Она послушно опустила ресницы. Разжала руки, медленно распрямила колени, открывая грудь. Снова вскинула взгляд, улыбнулась – одновременно смущенно и призывно.

– Разве не за этим ты меня сюда привел?

Эти нежные холмики, наполовину погруженные в воду, этот взгляд снизу вверх, темный, зовущий, эта улыбка лишили его остатков разума. Робин одним рывком выдернул ее из воды – голую, мокрую, скользкую, как лягушка. Игнорируя возмущенный визг, завернул в простыню и поволок обратно в спальню.

Мелани вдруг притихла в его объятьях, и на миг ему показалось, что он напугал ее. Но когда он опустил ее на кровать, девушка поймала его руку, притягивая к себе, и он ухнул в страсть, как в омут, окончательно потеряв голову. Последним сознательным усилием поставил барьер между собой и Эрвином – нечего подглядывать! – и потерялся в поцелуях, тихих вздохах, стонах. Она трепетала под его руками, металась, тянулась к нему – и неумелые ее ласки дурманили сильнее объятий самой искушенной прелестницы.

– Моя, – выдохнул он, нависая над ней.

Ни с чем не сравнимое ощущение отступающей под его напором преграды. Упругое тепло, сжавшееся вокруг него. Короткий полувскрик-полувсхлип.

Робин замер, давая ей время привыкнуть. Поцеловал ресницы, кончик носа, накрыл своими губами ее припухшие от поцелуев губы. Ее бедра качнулись навстречу, немного, лишь обозначая движение, и Робин двинулся, медленно и осторожно, вглядываясь в ее лицо, вслушиваясь в дыхание. Чуть изменил угол, подлаживаясь, и, когда с ее губ сорвался стон – не боли, но страсти, – наконец отпустил себя, подчиняясь телу, которое рвалось к ней, ускоряя ритм. Мелани прикусила губу.

– Кричи, – шепнул он. – Моя.

И она закричала, забилась под ним, сжалась вокруг, еще и еще, выгнулась. Он сбился с ритма. Несколько неровных, почти судорожных движений, и сам он замер, тяжело дыша и не торопясь отстраняться. Приподнялся на локтях, глядя на ее лицо, сейчас такое мягкое, расслабленное, любуясь, как сияет ее взгляд под полуопущенными ресницами.