Мое занятие заняло довольно много времени, но хотя я и боялся, что не успею все написать и зашифровать до того, как мы доберемся до Бердичева, но реальность дала это сделать. Мы все ехали и ехали, вернее больше стояли на каких-то полустанках, чем двигались. Не зря Родзянко ругал железные дороги, движение было организовано безобразно. Я тоже к вечеру начал про себя материть железнодорожное начальство. Прапорщик Хватов, давно вернувшийся из штабного вагона бронепоезда, когда докладывал мне, сказал, что штабс-капитан не может даже приблизительно ответить, когда мы прибудем в Бердичев. Плюнув на это мучительное ожидание, я, перекусив тем, что припас Первухин, опять завалился спать.
Когда проснулся, мы еще ехали, а на улице между тем уже начинало светлеть. Когда пошел умываться, мы остановились на каком-то перегоне. Завтракал уже под стук колес. А когда потребовал у Первухина подать еще чаю, бронепоезд опять встал вблизи какой-то станции. Тут я уже не выдержал, не дождавшись денщика с чаем, вскочил и быстрым шагом направился в тамбур. Решил узнать у собравшихся невдалеке от железнодорожной насыпи зевак, рассматривающих бронепоезд, какая это станция и далеко ли до Бердичева. Рядом с вагоном находилась ватага пацанов. Конечно, сомнительно было, что они знают, как далеко находится Бердичев, но я все равно решил их спросить. Выбираться из вагона и идти к стоящим в отдалении взрослым людям совершенно не хотелось. Вот я и крикнул ребятам, чтобы они подошли поближе, а когда подошли, я удивился тому, что они сказали. Оказывается, это была окраина Бердичева, а штаб находится в двух верстах от этого места у реки Гнилопять. Все знали пацаны, за это и получили гривенник, который я кинул самому старшему мальчишке. Это послужило как бы сигналом машинисту, и бронепоезд тронулся. А я направился в свое купе – нужно было облачаться в форму и готовиться к встрече с командующим Юго-Западным фронтом генералом Брусиловым.
После того как переоделся в полевую генеральскую форму, еще раз решил просмотреть материалы, собранные на Брусилова, в бундовской папке, которая уже не раз помогала выбрать линию поведения при встрече с самыми крупными деятелями этого времени. По крайней мере, позволяла не выглядеть полным профаном и поддерживать разговор на интересующую людей тему. На Брусилова материалов у бундовцев было очень мало, видно собирались материалы еще до того, как он стал широко известным. И, пожалуй, самым популярным генералом Российской империи.
Вот что было написано о командующем Юго-Западного фронта – характер у генерала Брусилова непростой. Он очень прям и суров в оценках, часто обижает коллег резкими отзывами и суждениями. Педантичен и требует от других предельной точности и конкретности. Мягкость и деликатность к его достоинствам не относятся. Брусилов не стесняется докладывать о просчетах своих прямых командиров вышестоящему начальству, за что многие генералы его считают интриганом и карьеристом. С начальством, в особенности из монаршей семьи, он учтив, по мнению некоторых, даже подобострастен. По этому поводу приводится выдержка из письма протопресвитера русской императорской армии Г. И. Шавельского. «Когда великий князь Николай Николаевич, только что на маневрах разнесший Брусилова (тогда начальника 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии), за завтраком обратился к нему с ласковым словом, то Брусилов схватил руку великого князя и поцеловал ее. То же проделал он, когда в апреле 1916 года под Перемышлем государь поздравил его генерал-адъютантом». Честолюбия у Брусилова в избытке, что свойственно всем настоящим карьерным офицерам.
То, что Брусилов учтив с представителями монаршей семьи, меня очень даже устраивало. По крайней мере, не будет относиться ко мне как к мальчику для битья, когда я ему предъявлю приказ об откомандировании в Петроград сводного полка 2-го кавалерийского корпуса. А вот то, что Брусилов отличный кавалерист, меня пугало. Не дай бог заведет разговор о кавалерии, и тогда я поплыву, как куча дерьма. И не только в теории действий кавалерии, но и умении верховой езды. Можно сказать, из-за этого и пошел заниматься джигитовкой в Петроградский конный клуб. Знание тактических действий кавалерии для великого князя не так уж и обязательны, но сидеть в седле он был обязан. Конечно, что я занимался джигитовкой, это громко сказано, но, по крайней мере, хоть как-то восстановил навыки великого князя к верховой езде. Когда обучался в манеже, мне все время казалось, что я был худшим из наездников, но, однако, с лошади не падал. А пошел туда после разговора с Натальей, которая передала рассказ одного полковника, который заглянул в ее салон. До этого он побывал в штабе Юго-Западного фронта и много чего плел о чудачествах Брусилова. А так как Брусилов был и мой непосредственный начальник, я со вниманием выслушал светские сплетни про него. Так вот Брусилов не признавал людей, не умеющих обращаться с лошадью. Он организовал прозванные офицерами курсы «Лошадиной академией Брусилова». Она была известна своей строгой подготовкой и дисциплиной. Его подчиненные умели всё: начиная от манежа, заканчивая парфорсной охотой – погоней за зверем, когда группа всадников загоняет животное в условиях пересеченной местности. Брусилов добился внедрения этого нововведения повсеместно в русской кавалерии. Кроме того, он добился того, что офицеры-генштабисты, служившие в кавалерийских частях, должны были пройти практическую переподготовку в возглавляемой им школе. Некоторые изрядно попортили себе карьеру в результате этого обучения. Сам Брусилов в вопросах кавалерии был непреклонен. Узнав эту информацию, я и пошел восстанавливать навыки кавалериста. Это, конечно, было нужно и у себя в корпусе, но больше я это делал, чтобы выглядеть легитимным в глазах начальства.
Все эти мысли роились у меня в голове, не в купе – оттуда я уже вышел, а на улице, когда выбрался из вагона, и стоя рядом с командиром бронепоезда, наблюдал процесс снятия «Форда» с платформы. Штабс-капитан Овчинников покинул свой штабной вагон, конечно, не для того, чтобы наблюдать, как происходят такелажные работы, он просто ожидал появления представителя штаба фронта. Вестовой с рапортом о прибытии был уже направлен в штаб, и вскоре должен был появиться офицер с дальнейшими приказами для командира бронепоезда. О моем прибытии штабс-капитан сообщил в штаб, так что я тоже ждал появления офицера. Конечно, не для получения приказа о дальнейших действиях, а информации, когда можно явиться к командующему фронта с рапортом, что командир 2-го кавалерийского корпуса прибыл после лечения для прохождения дальнейшей службы.
«Форд» уже спустили с платформы, а представителя штаба все не было. Я уже собирался на автомобиле спецгруппы отправиться в штаб Юго-Западного фронта, но как только подозвал к себе прапорщика Хватова, чтобы дать соответствующее распоряжение, появился черный автомобиль. Вышедшего из него генерала я узнал, его образ присутствовал в долговременной памяти великого князя. Это был начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Клембовский. Но узнавание произошло не только из-за того, что великий князь с ним встречался, будучи командиром корпуса, нет, он был приятелем Михаила Александровича еще со времен учебы того в Михайловском артиллерийском училище. После начала войны великий князь с ним неоднократно встречался, и даже пару раз устраивалась дегустация шустовского коньяка.
Я сразу же, как узнал приятеля великого князя, направился к нему. Когда шел, напряженно думал, как же мне здороваться со старым знакомым. Проблема решилась сама собой, Клембовский сам обнял меня, а когда завершил этот ритуал, заявил:
– Миша, я так рад тебя видеть живым и здоровым! После посещения петроградских докторов ты просто расцвел. В глазах появилась уверенность и жажда жизни – узнаю прежнего любителя погулять и задрать у какой-нибудь особы юбку. Настоящий гвардеец – ей-богу! Как там в столице?
– Да ничего хорошего! Люди озлоблены, а тут еще сухой закон! Работягам даже нечем залить свою тоску по сытой жизни. Сидящих по ресторанам купцов ненавидит, пожалуй, весь Петроград. А тут еще социалисты, да и думцы тоже, капают своими речами на мозги простых людей. Давление растет, и взрыв общественного неудовольствия вполне возможен. Я думаю, что если бы не наше успешное наступление, то взрыв в Петрограде уже бы произошел. Как воздух нужны успехи на фронте, а то в тылу все начнет разваливаться.
