Вспомнив науку старого лиса Пителина о том, что у начальства, для подстраховки, нужно брать письменные приказы и распоряжения, я, нагло глядя в глаза Болдину, сказал:

– Товарищ генерал-лейтенант, у меня, кроме радиограмм из Генштаба, нет никакого другого подтверждения, что эти полки подчиняются приказам штаба бригады. По координации действий соединений, входящих в конно-механизированную группу, тоже не ясно. Приказа нет, и на каком же основании командиры 11-го мехкорпуса и 6-го кавкорпуса будут выполнять мои распоряжения? Чтобы не было пререканий, требуется письменный приказ.

Деваться генерал-лейтенанту было некуда, поэтому, глухо бухча что-то о «глупом формализме даже в такой тяжелый период», Болдин все же внял моим словам, и мы отправились в штаб САК для оформления нужных приказов. Перед самым входом в блиндаж Болдин остановился, повернулся ко мне и спросил:

– А где твой трофей, где пленные гитлеровцы?

Я без заминки доложил:

– Пленные находятся под усиленной охраной и ждут своей участи в кузове грузовика, на котором мы и прибыли. Там же лежат подготовленные для передачи в вышестоящие штабы секретные немецкие документы.

Генерал лейтенант кивнул и, обращаясь уже к Черных, который стоял позади меня, спросил:

– Товарищ генерал, как обстоят дела с самолетом, которым должны перебросить трофеи в Москву?

– Транспортник готов, ждет приказа на вылет, только вот сопровождать его сможет всего один МиГ – больше истребителей на этом аэродроме нет. Подготовленная для сопровождения транспортника пара МиГов была, по вашему приказу, задействована в обеспечении проезда конвоя. В результате отражения атаки немецких самолетов на конвой генерала Черкасова один из этих истребителей потерян.

– Хм, а что, нельзя использовать для сопровождения истребители с ваших полевых аэродромов?

– Никак нет! Все они в настоящее время в воздухе, ведут бои, и отозвать их сейчас невозможно. Неизвестно, сколько самолетов вернется на аэродромы, а те истребители, которые вернутся из боя более-менее неповрежденные, нельзя сразу поднимать в воздух – требуется их заправить, перезарядить оружие, провести необходимые регламентные работы, а это время – и раньше, чем часа через два – три они не смогут подняться в воздух.

– Ладно, будем обходиться тем, что есть! Приказываю: выдать ЛПС полетное задание и пусть начинают загружать в транспортник пленных и документы. Скоро начнет темнеть, немцы снизят авиационную активность, вот тогда мы и вылетим. Пилоты транспортника и МиГа обучены ночным полетам?

– Так точно! Люди опытные.

– Хорошо!

Обращаясь уже ко мне, Болдин заявил:

– Товарищ Черкасов, сейчас оформим приказы, и вы незамедлительно выезжайте в штаб мехкорпуса. К сожалению, генерал Петров, которого я вызвал сюда, застрял недалеко от Волковыска. Как он оттуда радировал, шоссе забито, колесной технике не пробиться. Хорошо, что у тебя есть трофейный вездеход, на нем можно объехать эти пробки. Бронеавтомобили лучше оставь здесь, они там не пройдут. Петров, вон, тоже отправился сюда на бронеавтомобиле и смог доехать только до Волковыска. В штабе 6-го мехкорпуса уже знают, что ты назначен вместо погибшего Хацкилевича, поэтому никаких проблем, даже и без письменного приказа, у тебя с представлением не будет. К тому же ты известный в корпусе человек, да и погибший Михаил Георгиевич тебя очень уважал.

Болдин начал вспоминать, каким грамотным и ответственным товарищем был бывший командир 6-го мехкорпуса. Слова были стандартные и особо не цепляли меня. Я и без генерал-лейтенанта знал все сильные и слабые стороны Михаила Георгиевича. Он, например, наверняка бы воспользовался советом Болдина и оставил здесь свои броневики, ну а я вот ни за что не отпущу от себя две боевые машины. А заместитель по строевой части мехкорпуса генерал-майор Петров, которого я тоже очень хорошо знал, просто не дождался моей колонны с пробивающими путь танками КВ. Его броневик встал еще до их подхода. Ну, а я поеду до Волковыска по следам колонны Лыкова и, может быть, как раз и встречусь с бронеавтомобилем Петрова. Вот Михаил Петрович удивится, что Черкасов, которого он должен вводить в курс дела и сопровождать в штаб мехкорпуса, не сидит, дожидаясь манны небесной, а уже на полпути к новому месту службы. А еще больше он удивится, когда узнает, что именно люди Черкасова проторили дорогу сквозь эти, казалось бы, непробиваемые заторы.

Между тем Болдин закончил пространные рассуждения о человеческих достоинствах Хацкилевича, сменив их на тему о том тяжелом положении, в котором сейчас находятся соединения корпуса. Главная проблема, по его словам, заключалась в нехватке горючего и боеприпасов в танковых дивизиях. Также он сообщил, что в последнем их разговоре по рации, Хацкилевич даже просил разрешение на уничтожение танков, у которых закончилось топливо. Одним словом, удар на Гродно застопорился – дивизии корпуса завязли в боях по линии Кузницы-Подлипки-Старое Дубово, тяжелый встречный бой с немцами усугубляется практически непрерывными бомбардировками. Против мехкорпуса и 6-го кавкорпуса был брошен 8-й авиакорпус пикирующих бомбардировщиков люфтваффе, при этом кроме авиабомб немецкие самолеты применяют специальную фосфорную смесь. А еще меня неприятно резанули слова генерал-лейтенанта, что связь с 11-м мехкорпусом установить все еще не удалось. Потом, чтобы хоть как-то обелить свои недоработки, он заметил:

– Я очень надеюсь, что посланные нами делегаты все-таки свяжутся со штабом 11-го мехкорпуса, и на перспективу совместных с ним действий приказал расположить в районе Крынки 36-ю кавалерийскую дивизию. Но на всякий случай ты считай, что 11-й мехкорпус числится в КМГ чисто номинально.

После этих слов Болдин прервал монолог. Опытный аппаратчик наконец понял, что выставляет себя в не очень выгодном свете. Получается, что он оставляет меня капитаном терпящего бедствие корабля, а сам в такой отчаянный момент улетает в Москву. Генерал-лейтенант даже и не мог предположить, что меня это обстоятельство очень даже устраивало. Конечно, не само положение с критичным состоянием нашей обороны, а то, что именно мне предстояло выправить его; ясным было только одно – способы ведения обороны стандартными методами здесь не пройдут. И это совершенно очевидный факт: резервы на нуле, централизованное материально-техническое снабжение отсутствует, связь неустойчивая или ее вообще нет, управление развалено, морально-психологическое состояние военнослужащих ниже плинтуса… Генералам, доведшим армию до такого состояния, впору стреляться, а не бежать, как вот теперь – подальше от проблем.

Но это только для генералов академической школы теперешняя ситуация на фронте представлялась катастрофой, но никак не для меня, прошедшего в иной реальности обучение в особом Эскадроне. В том моем прежнем мире бойцы русского сопротивления действовали и в гораздо худшей обстановке, когда вокруг одни враги – умные, хорошо подготовленные, к тому же вооруженные до зубов; и ты против них, практически безоружный, обязан выполнить поставленные задачи. Только один-единственный плюс был у нас в той реальности – никто не капал на мозг тупыми руководящими циркулярами, не было над нами никаких генералов, и могли мы надеяться только на свое чутье. Вот и я сейчас не нуждался в этих, никаких, генералах. Улетают – и скатертью дорога; теперь я сам генерал, а от Болдина мне нужны только письменные подтверждения моего нового статуса.

Радиограммы радиограммами, но только правильно оформленная бумажка имеет большую власть над людьми и в конечном итоге здорово сэкономит мне время; без нее пришлось бы ломать или нагло обманывать некоторых людей, особенно одного со мной звания, а так – мандат под нос, и аллюр три креста, бегом выполнять приказ.

Пользуясь молчанием генерал-лейтенанта, можно было, не прерывая его монолог, уточнить кое-какие детали. Командир 9-й САД спросил:

– Так, товарищ генерал, можно, значит, не вызывать дополнительно истребители сопровождения?

– Нет, не нужно, полетим ночью! Вот ты, товарищ Черных, как опытный авиатор, скажи, может, нам вообще без истребительного сопровождения вылететь? Ночью вроде бы «мессеры» не летают, а твой последний МиГ в темноте нас наверняка потеряет.