Хотя мне было и приятно общение с Валерой, но нужно было всё-таки заняться делом и уже окончательно принять командование этим немалым скопищем людей, которое уже сейчас, смело называть себя бригадой. Я решил немедленно приступать к делу и сурово брать власть в свои руки. Посмотрев на всё ещё пребывающего в лёгкой прострации Валеру, я совершенно официальным тоном приказал:

— Товарищ капитан, займитесь немедленно оповещением всех командиров и красноармейцев бригады, что в 14–30 на плацу перед штабом бригады состоится общее построение.

Потом уже менее официально добавил:

— Ты уже более-менее познакомился с командирами, поэтому, давай, действуй. Пителина на это дело я не хочу отвлекать, нам нужно многое обсудить, а другое командование бригады, ещё не прибыло. Официально меня должен представлять заместитель командующего округа генерал-лейтенант Болдин, но он прибудет только третьего мая. Поэтому сегодня я сам себя представлю, а третьего мая придётся повторить эту процедуру. Да, и ещё, Валера, в каком кабинете сидит Пителин?

Сомов молча, рукой показал на дверь, из которой он десять минут назад вышел. Я кивнул и произнёс:

— Спасибо, Валера! А теперь, капитан, приступайте к исполнению моего поручения.

Сомов козырнул и направился в дальний конец коридора. А я пошёл к указанной Валерой двери.

Попав в кабинет к начальнику моего штаба, я поразился похожестью этого нынешнего места обитания Пителина, на тот вагончик, в котором находился штаб нашего батальона во время Финской войны. Казалось бы, комната была раза в четыре больше вагончика, стояла богатая мебель, доставшаяся от поляков, но каким-то необъяснимым образом Пителин перенёс в эту обстановку ауру нашего полевого штаба. Сам Михалыч тоже не изменился — такие же воспалённые от недосыпа глаза, то же выражение вечного недовольства на лице, та же аккуратность и подтянутость, несмотря на его возраст.

При моём появлении, Пителин подскочил и по- уставному доложился. Потом, так же стоя, начал докладывать о положении в бригаде. Он ничем, даже выражением лица, не показал, что хорошо меня знает. Ведь, когда я был ещё лейтенантом, он уже был начштаба батальона и довольно часто вставлял мне, так сказать, фитиль в задницу. Да, всё-таки это был настоящий профессионал, бывший офицер царской армии — дело не шуточное. Вот именно на таких людях и держится традиция и дух нашей армии. Он не сбежал после революции за рубеж, а с достоинством и упорно тянул свою лямку, сберегая армию для России.

Внимательно выслушав доклад майора, я, как бывало, говорил Сипович, произнёс:

— Спасибо, Михалыч, за службу! Чувствуется закваска старого служаки. Я очень рад, что мы опять будем служить вместе.

Потом подошёл к начштаба и крепко пожал ему руку. Этим я как бы проводил черту под нашими бывшими отношениями — когда он был ведущим, а я ведомым. Теперь я поставил себя на уровень Сиповича, и Борис Михайлович достойно воспринял это — спокойно и довольно позитивно. По крайней мере, моё обращение на ты, воспринял как должное, и когда пожимал мне руку, я чувствовал, что это было искренне и от души.

Из доклада майора вырисовывалась печальная картина положения в частях, из которых и должна состоять бригада. Оба артиллерийских полка на данный момент времени представляли собой только номера воинской части и полевой почты. Ни в одном из полков не было ни командира, ни комиссара, ни начштаба. В 681 артиллерийском полку было по списочной численности всего 82 человека, из них 12 средних и младших командиров. Исполнял обязанности командира полка — капитан Пузанов. Матчасть полка состояла из нескольких лошадей, повозок, полкового знамени и сейфа. Из оружия было: 27 самозарядок, 41 винтовка Мосина, 12 пистолетов ТТ и один ручной пулемёт Дегтярёва. Примерно так же выглядел и 724 артиллерийский полк. А в 171 автотранспортном батальоне было всего 4 полуторки и одна эмка, которая сейчас была закреплена за Пителиным. Чуть лучше обстояло дело в 402 минно-сапёрном батальоне. Хоть там и было 25 процентов общей штатной численности, но средних и младших командиров было 60 процентов штата, а матчасть закрывала почти половину потребности батальона полного состава. К тому же, батальон имел командира, который командовал этой частью уже больше трёх лет — это капитан Пузанов Михаил Семёнович.

Благодаря собственному опыту и опыту деда я понимал, что, скорее всего, из передаваемых нам полков были выведены самые лучшие кадры. Во-первых, переводимые из этих частей командиры наверняка перетащили с собой самых лучших бойцов. Какой же нормальный командир отдаст за просто так лично воспитанных им бойцов. Я бы точно постарался оставить их у себя, сплавив на сторону самый отстой и всякую другую бестолочь. А вот в сапёрном батальоне точно остались самые лучшие, так как командир остался старый, и кровно заинтересован сохранить костяк части.

Из всех слов Пителина я понял, что бригады как таковой нет, и штаб её состоит из трёх человек — это он, и ещё два его подчинённых, которых он перетащил с собой из 100 стрелковой дивизии, один из них стал начфином бригады. Почувствовав в тоне моего старого наставника так присущие ему брюзжание и недовольство сложившимся положением дел, я рассмеялся и заметил:

— Михалыч, так это же прекрасно, что мы получили почти пустые части! Это значит, что можно подбирать людей, руководствуясь их деловыми качествами, а не за выслугу лет. И ещё подумай, старый ты служака, эти, да и вновь прибывающие командиры, наверняка не имеют никаких волосатых лап наверху, значит, жаловаться и надеяться им не на кого. У кого имелись связи, или склочный характер, наверняка перебрались в более тёплое местечко. Прямо сказать, только дурак пожелает служить во вновь формируемой части. Здесь, какой бы ты ни был вёрткий и хитрый, всё равно придётся пахать как лошадь.

Я посмотрел на часы, было уже 13–00, до общего построения бригады оставалось полтора часа. А голод не тётка, нужно было и о себе позаботиться. А то, как говорится — от работы и кони дохнут. Поэтому я, сняв фуражку, расстегнув шинель, бесцеремонно уселся на свободный стул и сказал Пителину:

— Слушай, Михалыч, я тут на 14–30 назначил общее построение бригады. Поручил заняться организацией его капитану Сомову, но ты продублируй это дело. Всё-таки, ты же у нас начальник штаба. А потом, давай вместе пообедаем. Как у вас тут, штабная кухня начала уже функционировать? Если нет, тогда я свистну Асаенову, чтобы он тут всё организовал, у меня в машине полно консервов.

— А что, вы и этого бугая с собой привезли?

— Да куда же я без Шерхана денусь, — хмыкнул я, — со мной ещё и наш «зоркий сокол» Кирюшкин.

Лицо Пителина озарила улыбка, и он заметил:

— Да, чувствую, что старые времена роты Черкасова возвращаются, только в увеличенном многократно варианте. Наверное, задумывается и проведение более масштабных авантюрных операций?

— Прав ты, Михалыч, только теперь тебе придётся быть и самому в первых рядах этих авантюристов. Правда, ты можешь себя успокоить тем, что послужишь хорошим сдерживающим фактором, чтобы Черкасов совсем уж не потерял голову. Как тебе такая перспектива?

Майор на секунду задумался, потом, глядя прямо мне в глаза, очень серьёзным тоном произнёс:

— Да понял я уже всё, Юрий Филиппович. Ещё когда пришёл приказ о моём переводе в 7-й ПТАБР, и я узнал, кто будет там командиром. И если уж я здесь, знай, что поддержу тебя в любой ситуации. Если бы я тебе не верил и не считал бы за выдающегося командира, только бы ты меня здесь и видел. Я — хитрый лис и всегда нашёл бы способ уклониться от приказа из Москвы. Тем более, генерал-майор Руссиянов, командир сотки, уговаривал меня остаться. Обещал, что в ближайшее время мне повысят звание, и я стану начальником штаба его дивизии. Так что, Юра, я выбрал свой путь, можешь на меня рассчитывать. Я человек старый, повидавший много, а с тобой мне просто интересно служить. Заскучать не дашь.

От этих его слов на сердце полегчало. Я до последнего момента боялся, что Пителин так и будет меня всегда считать мальчишкой, волею случая вознесённым на такой высокий пост. И, соответственно, ставить палки в колёса всем моим задумкам, выходящим за пределы принятой практики армейской жизни, а тем более, за директивы высшего командования и действующие уставы. Подыскать кого-нибудь посговорчивее я не мог, не было времени, да и не знал я более грамотного специалиста штабного дела, и, чтобы ко всему прочему, он был настоящим патриотом России. Особо порадовало меня ещё и то, что Пителин наконец-то перешёл со мной на «ты».