— Лечить инфлюэнцу.

— Что?

— Ну, инфлюэнца — это ведь болезнь. Заразная. Чтобы ты никого не заразила, тебя надо положить в больницу.

— В какую ещё больницу? — насторожилась Света. — Не надо в больницу!

— Что поделать. Так положено.

Света напряженно засопела. Я прибавил скорости.

— Костя… У меня, кажется, нет инфлюэнцы.

— Уверена?

— Да-да! Это мне показалось.

— Хорошо. Значит, вместо больницы поедем к месту возможного прорыва.

Света обиженно надулась.

Через несколько минут трасса сменилась городской улицей, и мне пришлось снизить скорость.

С Троицкого моста Петропавловка была видна, как на ладони. Сверкающий шпиль и купола собора, крыши бастионов, крепостная стена — и выстроенный возле неё снежный городок.

— Костя! — Света восторженно смотрела на него. — Посмотри, какая прелесть! Там точно такая же крепость, только из снега!

Тот, кто возводил снежный городок, действительно постарался на славу. Постройка из снега и льда в точности повторяла очертания Петропавловки. А возле городка уже вовсю шли гулянья.

Люди скатывались с ледяных гор, водили хороводы. Перед длинными столами с дымящимися самоварами и стопками горячих блинов плясали скоморохи. Музыка гремела так, что слышно было даже через закрытые окна.

Тучи разошлись, Петропавловку заливало уже почти весеннее солнце. Сверкал белизной снег, сияло золото шпиля и куполов. Всё было таким праздничным, радостным и нарядным, что последнее, о чём хотелось думать — прорыве Тьмы.

Переехав мост, я остановил машину. Вышел сам, подал руку Свете.

— Ничего не замечаешь?

— Как это — ничего? — возмутилась она. — Я всё замечаю! Это так красиво… И так вкусно!

Света повела носом. В воздухе плыли ароматы травяного чая, сбитня и блинов. Я на всякий случай взял аватарку за руку. Если рванёт сейчас угощаться — могу и не догнать.

— Я про Тьму, — пояснил я.

— Тьму? — Света присмотрелась.

— Костя!

Я обернулся раньше, чем меня успели дёрнуть за рукав. Незнакомая тощая девчонка в полушубке, валенках и пуховом платке, намотанном по самые глаза. Позади девчонки топтался канцелярист.

— Доставили, господин капитан, — доложил он.

Я пригляделся.

— Риито?

Девчонка сдвинула платок вниз и знакомо широко улыбнулась — белозубой вспышкой на чернющем лице.

— Так точно, господин капитан! — вытянулся в струнку канцелярист.

— Зачем так замотали? Не могли маскировку наложить?

— Не успели. Маскировка — дело не быстрое.

— Ясно.

В кармане у меня завибрировал портсигар-передатчик. Витман.

'Иванъ Сѣмѣновъ — Монѣтный дворъ, учётчикъ. Зависть?

Иванъ Сѣмѣновъ — Трубѣцкой бастiонъ, смотрiтѣль. Лѣнь?

Ибрагимъ Сѣмѣновъ (по матѣрi — арабъ, называетъ сѣбя Иваномъ) — служитѣль прi полудѣнной пушкѣ. Прѣдположѣнiй нѣт.

Дѣйствуйтѣ по обстоятѣльствам'.

— Предположений нет, — убирая передатчик в карман, буркнул я, — действуйте по обстоятельствам! Можно подумать, у меня предположений — воз… Света! Так что там с Тьмой?

Света неуверенно покачала головой:

— Я её не вижу. Но и не могу сказать, что Тьмы здесь нет…

— Это как?

— Тьма ушла в пески, — подал вдруг голос Риито.

— В пески? — я обернулся к нему.

— Так говорят у нас в деревне, — смутился пацан. По-русски он изъяснялся уже вполне сносно, уроки Нины давали о себе знать. — Это означает, что хищник ушёл не потому, что напугался.

— А почему же он ушёл?

— Чтобы набраться сил.

— Ясно, — вздохнул я, — что нихрена не ясно… Ну, вариантов у нас в любом случае немного. Идём искать Семёнова, чтоб его черти сожрали.

Полуараба Ибрагима я решил оставить на закуску, для начала проверить стопроцентных Иванов Семёновых.

Мы с Риито и Светой направились к воротам крепости. На мосту бойко шла торговля.

— Чай!

— Сбитень!

— Блины горячие, с пылу с жару!

— А вот кому баранки? Свежие баранки!

— Угощайся, красавица!

Во мне торговцы чуяли аристократа и беспокоить опасались. Свету, разодетую по последней моде, гордо вышагивающую рядом со мной, тоже не трогали. Зато Риито так и норовили дёрнуть за полушубок, привлечь внимание к товару. Пришлось взять пацана за руку.

Учётчика Ивана Семёнова, сотрудника императорского монетного двора, на месте не оказалось. В монетном дворе вообще не оказалось работников.

— Закрыто, ваше сиятельство, — с интересом разглядывая нашу троицу, поведал дюжий детина-охранник. — Праздник нынче. Никого нету.

— Ну, на нет и суда нет. Одного Семёнова вычеркиваем… Трубецкой бастион — там?

Охранник кивнул.

— А у них-то открыто? Или тоже — никого?

— Обязательно открыто, — оскорбился охранник. — Когда ж музею работать, если не в выходной?

— Логично, — согласился я.

Мы поспешили к бастиону.

Историю Петропавловки я знал — как успел узнать многое о городе, в котором волею судеб оказался.

Изначально планируемая как военное сооружение, по факту в этом качестве Петропавловская крепость не выступала ни разу. На протяжении почти трехсот лет в Трубецком бастионе крепости находилась тюрьма. Содержались в ней важные политические заключенные — лица дворянского звания, обвиняемые в покушениях на действующую власть. Участники дворцовых переворотов, и тому подобное. Однако с течением веков попыток переворотов становилось всё меньше. Старые заключенные, отбыв срок, выходили на свободу, новых почти не появлялось. И лет сорок назад отец нынешнего императора решил, что содержать в Петропавловке тюрьму нецелесообразно. Держать на балансе целый бастион, рассчитанный на две сотни заключенных, кормить его охрану и надзирателей — при том, что сидельцев в камерах едва ли десяток — нерентабельно.

Тюрьму закрыли, в бастионе устроили музей. Любознательных граждан водили по сырым, холодным камерам, показывали карцер, орудия пыток, другие интересные вещи и рассказывали, как увлекательно проводили здесь время устроители дворцовых переворотов. Убивали таким образом двух зайцев — получали доход с продажи билетов и лишний раз напоминали гражданам, что с властью шутить не стоит. Отец нынешнего императора на политическую прозорливость определенно не жаловался.

Музей пользовался популярностью. У окошка кассы собралась группа, поджидающая экскурсовода. В дверях стояла важная дама с приколотым к платью значком: «Контролёръ».

— Тайная канцелярия. Мне нужен Иван Семёнов, — подойдя к даме, сказал я.

— Э-э-э, — обалдело сказала дама.

Подвисла, пытаясь решить, на что ей интереснее пялиться — на сидящего у меня на плече Джонатана, светящуюся в полумраке коридора Свету, или на выглядывающую из-под платка чёрную физиономию Риито. Интересная компания собралась, что и говорить.

— Государю императору — ура! — рявкнул на даму Джонатан.

Контролёрша едва не подпрыгнула. И захлопала глазами с удвоенной скоростью.

Я понял, что толку здесь не добьюсь. Отодвинул даму в сторону. Шагнул в длинный каменный коридор и громко позвал:

— Иван!

Света и Риито поспешили за мной.

— Проверьте в той стороне, — я махнул рукой в противоположную сторону коридора. — Без меня ничего не предпринимать!

Коридор плавно выгибался дугой. Каменные плиты под ногами, каменные стены, низкий сводчатый потолок. С одной стороны — голая стена с крошечными, закрытыми решётками окошками под потолком. С другой — железные двери камер.

Одна дверь стояла распахнутой настежь: привинченная к ней табличка сообщала, что внутри камеры всё сохранено в точности таким, каким было при последнем сидельце. В камеру предлагалось зайти и ознакомиться с предметами обстановки. Я, скользнув по обстановке взглядом, прошагал мимо.

Одиночка как одиночка, видал и похуже. По сравнению с теми местами, где доводилось бывать мне, вообще рай земной. Усмехнулся про себя. Интересно, хоть кто-нибудь из моих однокашников посещал Трубецкой бастион? Сомневаюсь. Тюрьма для политзаключенных — не та штука, которая может заинтересовать юного аристократа. А зря. Зашли бы, примерились — глядишь, перестали бы называть свои комнаты «кельями»…