— О, ну что вы. В особняке Барятинских места вполне достаточно.

И удар хватит другого человека, ага. Но это — ладно. Как-нибудь переживём. Надеюсь, Нина не разучилась загружать в мозг иностранные языки. Ломаный английский Риито меня здорово утомлял, и я надеялся, что тётушка сможет помочь с этим вопросом.

— Если у вас ко мне — всё, то я бы прямо сейчас отвёз Риито в наш особняк.

— Почти всё. — Витман взял со стола конверт. — Вот, прошу ознакомиться. Принесли час назад

На конверте твёрдым каллиграфическим почерком было выведено:

«Князю Константину Алѣксандровичу Барятинскому въ собствѣнные руки».

Заклеен конверт не был. Взглянув на подпись внизу листа, который вытащил из конверта, я понял, почему. Письма, которые писал этот человек, перед отправкой наверняка просматривали канцеляристы.

— И что это значит? — быстро прочитав единственную строку послания, спросил я у Витмана.

Письмо не отличалось многословием. Между формальным вежливым обращением и таким же формальным вежливым прощанием поместилось всего шестнадцать слов: «В вашихъ интѣрѣсахъ было бы навѣстить мѣня сразу, какъ только вы посчитаетѣ это возможнымъ».

— Он хочет вас видеть, — просто сказал Витман.

— Я полагаю, он много чего хочет, но получит — гораздо меньше. Мне это всё зачем? Вы думаете, у меня без того забот мало? Пару дней назад у нас тут чуть мир медным тазом не накрылся, если вы не заметили.

Я бросил письмо Жоржа Юсупова на стол, сам не понимая, откуда во мне столько злости и раздражения. Наверное, просто накипело.

Битва в Париже, расставание с Кристиной. Витман — который с порога принялся возмущаться из-за Риито. Предвкушение разговора с дедом по поводу размещения в особняке Барятинских негритенка…

В общем, одна половина моего разума говорила: «Жорж ни в чём не виноват», а вторая орала: «Ни в чём не виноват? Жорж⁈ Да этот недоносок мне костью в горле стоит с самого начала! И Тьму в себя призвал он сам! В каком месте это означает „ни в чём не виноват“?»

Наверное, так оно и должно быть, когда твоя жемчужина симметрично разделена на белую и чёрную части.

— Понимаю ваше негодование, — примирительно заметил Витман. — Однако прошу выслушать и мои доводы. Во-первых, с момента заключения под стражу господин Юсупов ведёт себя безупречно и не делает ровным счётом ничего такого, что выглядело бы странно, опасно или хотя бы раздражало обслуживающий персонал.

— Полагаю, ничего хорошего он тоже не делает, — буркнул я.

— У него, скажем так, весьма ограничены для этого возможности, — выкрутился Витман. — Что, по-вашему, он может делать, сидя взаперти? Шить штанишки для детей из Чёрного города?

Представив Жоржа над выкройками, я фыркнул. Да уж, вот бы посмотреть разок — и помирать не жалко будет.

— Господин Юсупов много читает. В основном — литературу религиозного толка. Недавно ему разрешили получать прессу.

— Даже не знаю, что может быть более интересным, чем общение с религиозным фанатиком, начитавшимся газет, — покачал я головой.

— Капитан. — Витман подался вперёд, упрямо пытаясь заглянуть мне в глаза. — В чём дело, скажите честно? Почему вы так противитесь этой встрече?

— Не знаю, Эрнест Михайлович, — честно сказал я. — Мы с Юсуповыми, как вы знаете, никогда друг другу валентинки не слали. По милости Жоржа в мир пришла та тварь, что сейчас исполняет всю эту свистопляску с прорывами. Я понимаю, что лично он виноват только в том, что дурак. Допускаю, что Жорж исправился или хотя бы пытается исправиться. Но это — его путь. При чём тут я? На свете есть множество прекрасных людей, о существовании которых я даже не подозреваю, равно как и они о моём…

— В последнем — сомневаюсь, — неожиданно развеселился Витман. — Мы стараемся быть в курсе всех новостей. Так вот, к вашему сведению: даже в Австралии у вас есть своя база поклонников. Молодёжь активно перенимает вашу причёску, в ряде учебных заведений даже введён запрет на неё.

— Дебилы. — Я был категоричен. — Если бы они знали, что означает эта причёска…

— А кстати говоря, — заинтересовался Витман, — давно хотел спросить, что она означает?

Я молча посмотрел в окно. Опять серость, опять дождь… Хоть бы уж скорее превратился в снег, что ли. То-то Риито удивится — небось, в жизни таких чудес не видел.

— Я заеду к господину Юсупову сегодня, — сказал я.

— Как неизящно вы уходите от ответа…

— Уж как умею. — Я встал. — В общем, обещаю, что закрою этот вопрос. Только сначала доеду до дома, передам Риито деду.

— Могу себе представить, как обрадуется Григорий Михайлович, — хмыкнул Витман.

— Да уж. Я тоже могу.

— Сил вам, Константин Александрович! И мужества. После того, как вы посетите господина Юсупова, вернётесь домой?

— Нет, поеду в академию. Мои Воины, насколько понимаю, снова — на своих постах?

— Да, совершенно верно.

— То есть, продолжаю обучение в Императорской академии я один?

— Обижаете, Константин Александрович, — Витман, кажется, и впрямь обиделся. — Каждому из ваших бойцов ежедневно доставляются лекционные конспекты, контрольные работы и домашние задания. Все ваши люди продолжают учёбу. И закончат семестр, полагаю, не хуже других. В этом плане вам не о чем беспокоиться.

— Ну, хотя бы в этом не о чем, — усмехнулся я. — Что ж, считайте, что успокоили. Приеду в академию — лягу спать. Это лучшее, что мы все сейчас можем сделать: как следует выспаться. Если снова проморгаем прорыв, он грянет никак не слабее этого. И тогда — дай нам бог выстоять.

— А вы ведь терпеть не можете играть в обороне, Капитан Чейн? — усмехнулся Витман.

— Ненавижу, — подтвердил я. — И знаете, почему? Никто ещё не победил, обороняясь. Почему я так и стремлюсь к тому, чтобы перейти в нападение.

Свою машину я забрал в гараже Тайной канцелярии. Пока беседовал с Витманом, кто-то из сотрудников заботливо её пригнал.

Джонатан забираться в салон отказался, полетел впереди. Риито сел на пассажирское сиденье рядом со мной. С первым страхом он справился на удивление быстро и сейчас с интересом разглядывал внутреннюю отделку машины.

Подвигал занавески на окне. Поковырял пальцем кожаное кресло. Коснулся клавиши, открывающей бардачок. Тот открылся. Риито вздрогнул и с опаской посмотрел на меня.

— Если лезешь куда-то — будь готов к тому, что может произойти что-то, — посоветовал я. Захлопнул бардачок.

Говорил по-английски, но Риито вряд ли понял такую сложную фразу. Что-то сказал.

— Мы — едем — ко мне — домой, — наугад ответил я.

Ответ пацана удовлетворил. Впрочем, он тут же задал новый вопрос:

— Почему — холод?

За те пять минут, что мы пересекали внутренний двор, направляясь к гаражу, Риито, в своём пиджачке, успел промерзнуть насквозь.

— Хотел бы я знать, — вздохнул я. — Сам постоянно задаюсь вопросом: почему температура по всему земному шару не может быть постоянной, зимой и летом? Градусов, скажем, двадцать пять… Но ты об этом не волнуйся. Мы тут, в России, не первый день живём. Знаем, как в холода одеваться. Справлю тебе тулуп, валенки. Шапку-ушанку. Не замёрзнешь.

— У-шан-ку, — повторил Риито.

И вдруг улыбнулся — во все свои белоснежные зубы. На чернющем лице улыбка выглядела, как вспышка. Вряд ли Риито что-то понял, скорее просто понравилось звучание слова.

Крюссен был прав — паренек попался смышленый и любознательный. Ну, хоть какие-то плюсы.

— Не боишься? — спросил я. Кивнул на дорогу.

Вопрос Риито понял. Вцепился в кресло обеими руками, но мужественно помотал головой:

— Нет. Риито — не страх.

— Ну, держись, если не страх, — улыбнулся я. И вдавил клавишу подключения магической тяги.

В особняке Барятинских появление Риито произвело ожидаемый фурор.

Дед, Надя и приглашенный к ужину Вова сидели в столовой. Но когда лакей доложил, что прибыли Константин Александрович с гостем, в холл высыпали все. И остановились, как вкопанные, глядя на Риито.