На экране нарисовалась обстановка семейной квартиры с красно-чёрными обоями и паркетом, женщина в сером халате стояла и гладила бельё. На голове у неё была маска кролика с ушами. В комнату с закадровыми аплодисментами вошёл мужчина — в точно такой же маске.

Некоторое время между ними происходил диалог не то на польском, не то на украинском, не то на каком-то вымышленном славянском языке, после чего главная героиня скинула халат, оставшись полностью обнажённый, только в маске, и принялась заниматься с вошедшим оральным сексом. Музыка сменилась за трагическую, заиграли скрипки. Затем в комнате позади героини раскрылся шкаф, где оказался ещё один мужчина в маске кролика, только уже абсолютно голый. Он бодро шагнул к «крольчихе», и примерно на этом моменте Полянский переключил на следующее видео.

Всё ясно. Порнография. Мы провезли «запрещёнку». «Интересно», — подумалось мне. — «Кому за это может больше влететь — нам или Корнею Константиновичу?»

На титрах на этот раз отобразилось «Grüner Elefant». После титров возникли кадры не то замызганного подвала, не то вытрезвителя, но долго мы смотреть не стали. Полянский пробормотал что-то вроде:

— Не при дамах… нет, потом… skomplikowane, то есть, сложное кино.

— Я люблю сложное кино, — тихо сказала Вероника. — Но должна заметить, Роман Мойзешевич, что…

Я выразительно посмотрел на неё, и она замолчала.

— О, нет, не в том смысле, там… есть неприятные сцены. Вы позволите — я проверить оставшиеся два ленты?

— Конечно, это вполне вписывается в процедуру проверки товара, — кивнул я.

— Вообще-то не вписывается, — заметила Вероника. — Мы вообще не знали, что внутри будут фильм-датэи, да ещё и подпадающие под закон о нераспространении…

Мне хотелось бы поскорее закончить процесс, и я, хоть и предпочёл бы не командовать, но тут уже вынужден был перебить.

— Простите, ваше сиятельство, она у меня стажёр… первая командировка. Нет опыта работы с клиентами вроде вас.

Я взглянул на Веронику, мимикой изобразив не то сожаление, не то недовольство. Она замолчала. Полянский кивнул, переключил дальше. Высветилось что-то на сербском, и он снова тут же выключил, прокомментировав:

— Это новый фильм… тоже не стоит, там слишком… натуралистично.

Четвёртый фильм оказался чёрно-белым, зазвучала музыка, характерная для старинных триллеров. Хорошо поставленный дикторский голос зачитал:

— 'Доктор и карандаш, режиссёр Юрген Хаарбемастер, тысяча девятьсот семьдесят второй год".

— О… странно… — сказал Полянский. — Странно, зачем они добавили это сюда? Безусловно, шедевр, но это совсем другой жанр, к тому же — я это смотрел. Так, так, ладно, дальше.

Пятый, последний фильм оказался не то французским, не то на китайском — титры были на двух языках. Причём китайские иероглифы я прочитать не сумел. Правда, тут же прозвучал перевод на русском — гнусавым бубнящим голосом, так знакомым мне по эпохе видеокассет, которые я застал в некоторых постсоветских мирах.

— «Капризное арбузное облако. Фильм-мюзиклэ. Произведён Париж-ню-нуар-синема и Государственной кинокомпанией Государства Ся, город Синин».

На первых же кадрах показалась маленькая голая азиатка на кровати, вся облитая чем-то липким и сладким, не то поющая, не то стонущая от удовольствия Зазвучала этническая музыка, и на горло песни главной героини наступили, грубо воткнув в глотку здоровенный кусок арбуза.

Вероника сидела вся раскрасневшаяся, потупив взгляд. То ли она в принципе никогда не видела раньше такого «кина», то ли сама ситуация, что её заставляют это смотреть, её крайне смущала.

А может — и не смущала, а возбуждала. На экране в это время голые азиатки в заброшенном особняке продолжали есть арбузы и заниматься свальным грехом во всех возможных позах и разнообразным составом. Наконец, Вероника снова не выдержала.

— Ваше сиятельство, вы не боитесь, что ваша супруга войдёт и увидит, что вы тут занимаетесь просмотром… просмотром…

Поланский рассмеялся и отошёл к барному столику, оставив нас сидеть на кровати вдвоём.

— О! Мы с моей дражайшей супругой в молодости пережили столько разные приключения, с которыми не сравнятся нынешние кадры. Сколько их сейчас в кадре, раз-два-trje… втроём? Вчетвером? Знаете, были бы мы чуть моложе, а вы — чуть раскрепощённей… Шарония! Мон шер, tu ne veux pas voir (ты не хочешь посмотреть?), — крикнул он куда-то в сторону комнат, но ответа так и не дождался и обратился к нам. — Позвольте спросить, мой дорогой гости… а вы не пара? — расплылся хозяин в улыбке.

— Нет, ваше сиятельство! — вспыхнула Вероника.

— Я почти слышу у вас промежду строк слово «увы». Да, а жаль… такая красивая пара. И вы же наверняка нравитесь друг друг. Поверьте моё… моё чутьё. Может… вы станете пара? Хотя бы на один час?

Я поймал его взгляд и тут же почувствовал лёгкое жжение в области затылка. Зажгло палец на руке под перстнем, но это я понял только потом. Следующим действием я обнял Веронику за плечи и поцеловал в губы.

— Эльдар, ты точно хочешь этого?… — я услышал словно сквозь сон, в то время как расправлялся с последними пуговицами её блузки. Какая же противная у Курьерской Службы летняя женская форма — очень долго снимается.

Мы снова поцеловались, тут уже целовала она первой, моя рубашка уже тоже была расстёгнута, она сдёрнула расстёгнутый лифчик вниз. Наступило время нам обоим избавиться от лёгких летних брюк, как вдруг…

В глазах помутнело, затем голова резко закружилась, и я упал на пол. Нахлынула целая гамма чувств — тошнота, головокружение, судороги в конечностях, онемение затылка. Нечто подобное, только слабее, я чувствовал рядом с Елизаветой Петровной, сейчас воздух в гостиной буквально искрился от сенситивного напряжения. Я не сразу понял, что лежу рядом с барной стойкой, в трёх метрах от кровати, на которой спешно одевалась смертельно-испуганная Вероника.

Рядом валялся халат хозяина, рядом крутился упавший на пол нож для фруктов. Откуда-то не то снаружи поместья, не то с балкона раздался крик жены Поланского:

— Роман! Роман! Uratuj go! Jest w rzece! On się utopi! Спастите его! Он в реке! Тонет!

И только тогда я понял, что произошло.

— Телепортация. Грёбаный браслет…

Взглянул на руку — и точно. Во-первых, кожу слегка жгло, а во-вторых — браслет, до этого сливавшийся с рукой, как хамелеон, и казавшийся едва заметным выступом на коже, теперь сверкал матовой чернотой.

Вот тебе и «Пилигрим». Вот тебе и миллионы. Это вполне очевидно «ложное срабатывание», которое случается, например, с компьютерными.

Вся прислуга в поместье тут же высыпала наружу. Я даже представить не мог, что их так много в здании.

— Что, чёрт возьми, случилось? — спросил я.

— Мы… поцеловались, — сказала Вероника, поспешно поправляя одежду.

— Я понял, что дальше! — резко сказал я, и тут же решил смягчить. — Прости… Мне правда очень неудобно, что так вышло.

— Мне так стыдно, так стыдно… — она закрыла руками лицо. — Что мы наделали? Это… это твой паразитный навык, да? Я видела, что он применил внушение, чтоб мы… занялись этим, я могла предотвратить, но…

Но ей это самой хотелось, продолжил я фразу. Я не стал спорить и рассказывать правду про браслет — по крайней мере, пока. Посмотрел в окно, прислонился к стеклу. В сумеречных водах Вислы, подсвеченных фонарями набережной, в нескольких сотнях метрах бултыхался в волнах, борясь с течением, всемирно известный режиссёр Роман Полянский. На миг мне стало страшно — не утонет ли он? Ведь насколько мне было известно, браслет должен не только телепортировать, но и усыпить. К своему стыду я понял, что страшно даже не столько за гибель клиента, сколько за судебные тяжбы и общественный резонанс, который бы за этим последовал.

К счастью, я увидел, что к нему уже спешит катер речной охраны и отошёл от окна.

— Почему он сработал… что не так? Он же не представлял угрозы? — рассуждал я вслух.