Общение с красивыми скромными девушками всегда приятно само по себе независимо от планов, установок и ограничений. Конечно, жаркая летняя погода в и без того жарком климате неуклонно добавляла пикантности беседе. На время перелета мы оба облачились в шорты, на мне была легкая рубаха, на ней — короткий спортивный топик.

А ещë пикантности добавляли отчетливо заметные признаки симпатии ко мне. Наука о языке жестов, микровыражениях и невербальном общении в этом мире то ли была недоступна широким массам, то ли вообще не была толком изобретена и структурирована: и действительно, зачем, если у небольшого процента есть навык чтения мыслей. Во время перелета Вероника залезла с ногами на сиденье, повернув колени в мою сторону, и наматывала волосы на палец.

— Я думала, вы… ты старше. А я для тебя, получается, вообще старуха. Мне двадцать шесть… уже почти двадцать семь.

— Ты очень, очень старая. Люди столько не живут, — кивнул я.

— А можно немного бестактный вопрос? Мне показалось, или у тебя что-то есть, или было с Аллой?

— Не показалось, было. Не стоит об этом, — я подмигнул. — На самом деле, у меня есть девушка, только она в Санкт-Петербурге.

Конечно, называть так Нинель Кирилловну в текущей ситуации было немного самонадеянно, но показалось, что будет верным.

— Любовь на расстоянии? А у меня в Москве так никого и нет. Правильно говорят, что Москва — город для работы, а не для свиданий.

Два часа полета прошли быстро. Случаев, когда Варшава в начале XXI века оставалась российским городом, за всю мою многовековую карьеру Секатора можно было пересчитать по пальцам одной руки. В лучшем случае — это была какая-то форма восточноевропейского союза с «нашими» (кажется, иногда и называемого Варшавским), но чаще всего — это была соседствующая и оттого настроенная весьма негативно держава.

Впрочем, здесь независимая Польша тоже имелась, да и сам город был сильно другой. Варшава располагалась по противоположным берегам вытянутого эстуария Вислы, соединённого километровым мостом. Западная Варшава, сформированая из речных островов и пригоррдов, являлась одной из двух столиц Республики, а восточная, историческая — одной из столиц Царства Польского в составе Империи.

Я понял и прочитал об этом достаточно поздно: Империя и называлась федеративной именно из-за трёх царств, входящих в неё — Русского, Польского и Финляндского. Каждое из царств имело независимые парламенты, кабинеты министров и долю экономической независимости. Конечно, более глубинным было деление и на уровне дворянских кланов, стоявших у власти, но в эти дебри я пока не лез.

По сути, это были две Варшавы, нечто подобное я видел пару раз с Берлином в мирах шестого Суперствола. Правда, здесь, судя по всему, власти поняли, что разделенные поляки — бомба замедленного действия. Потому старались удержать и тех, и других в зоне своего влияния, а жителям обеих Варшав позволялось свободно перемещаться через границу. Более того, здесь даже имелась работающая в особом режиме ветка метро, соединяющая обе половины города — правда, на ней мне в тот раз не удалось прокатиться.

Подобная практика здесь была распространена. Нечто подобное, насколько я мог судить по картам, было и с Киевом, и со Стамбулом, и с Вильнюсом.

В аэропорту позвонили Поланскому. Я уже привык, что по указанному телефону отвечает слуга, но тут ответил приятный мужской голос с сильным не то французским, не то польским акцентом:

— Так, так, Роман Полански у аппарата. Przy telefonie!

— Вас беспокоит подпоручик особого отдела императорской Курьерской Службы, моя фамилия Циммер.

— О, так-так, вы где? Под Варшава?

— Tak, — кивнул я. — Когда вам будет удобнее принять заказ?

— В любой удобный для вас время! — пропел он. — Улица прославленный герой Третьей Японской Войны Гжегожа Бженчишчикевича — на одной ветке метро от аэропорта, в микрорайон Каменек.

Уже было восемь часов вечера по местному времени, но я решил рискнуть и согласился отправиться прямо сейчас, «с колёс».

Пока ждал Веронику, переодевающуюся в туалете в форму Курьерки, решил на всякий случай посмотреть что-то в сети про нашего клиента. Телефон, подключившийся к Сети Царства Польского, торжественно сообщил об этом на двух языках вместе с извещением о конском повышении тарифа. Но я всё-таки заглянул в энциклопедию, чтобы подтвердить свои опасения.

«Романъ Мойзешевичъ Поланский, род. 4 августа ‎1933‎ (76 лет), г. Краков, Великая Польская Империя. Графъ Царства Польского (съ 1993 г.). Всемирно-известный кинорежиссёръ, известный по картинамъ 'Ребёнокъ Розалии», «Убийство», «Балъ Вампировъ», «Ханьский Кварталъ» и пр.

Родился въ семье иудеевъ, бежавшихъ изъ Парижа на волне роста антисемитизма, отецъ Мойзешъ Либлинхъ сменилъ фамилию на Поланский. Въ детстве после распада кратковременной Польской Империи, и последовавшей въ ходе оккупации северныхъ регионовъ Нормандией бежалъ сперва въ Вильно, затемъ — въ Вену.

…

Во время съёмокъ въ Холливуде, Калифорнийская респ., познакомился со своей второй женой, Шаронией Тейтъ. Шарония во время беременности пережила покушение сектантовъ-социалистовъ во главе съ Карломъ Мейсономъ, которого Романъ Мойзешовичъ лично застрелил изъ дробовика. Въ последствии по мотивамъ покушения былъ снятъ полудокументальный боевикъ «Однажды въ Холливуде».

…

Сенситивные способности Романа Мойзешевича характеризуются какъ «средние», среди публично-оглашённыхъ навыковъ присутствуетъ бителепатия и иллюзионизмъ. Въ кинематографическихъ кругаъ известенъ своимъ экстравагантнымъ нравомъ. Романа Мойзешевича характеризуют какъ «бабника, склонного къ групповымъ оргиямъ», утверждается, что со студенческихъ летъ онъ владеетъ искусствомъ очаровывать женщин, называя такой сортъ бителепатии «инкубизмомъ».

— Мда уж… Опять «парадокс», — пробормотал я, а затем наклонился к уху коллеги, чтобы перекричать шум метро. — Вероника, что ты знаешь про инкубизм?

— Ты хотел сказать — про суккубизм? — переспросила она. — Ну… Да, я им владею, говорят… только плохо. А кто рассказал?

— Ох… весёлая встреча ожидается.

Дальше был путь до небольшого таунхауса на берегу Вислы, и дверь открыла пожилая, но молодящаяся и улыбчивая дама.

— Проходит-те, Рома вас примет. Чай, кофе?

— Спасибо. Не откажемся от чая.

В гостиной, неброско, но со вкусом обставленной, были развешены не то репродукции, не то оригиналы полотен времён ренессанса с обнажёнными девами. Немного странной и неуместной показалась внушительных размеров кровать, стоявшая в углу помещения. Мы с Вероникой переглянулись.

— Дорогие гости! — получатель явился в расписном халате, распахнул руки, не то для объятий, не то просто в странном жесте, затем указал на кровать. — Присаживайтесь. Там будет удобней распаковать.

Супруга принесла чай на столик рядом с нами, зачем-то подмигнула и удалилась. Поланский присел рядом — сила, действительно, в нём чувствовалась, но несколько слабее моей. Впрочем, я заметил кольца у него на руке. Распаковали коробку — это оказалась странная бронзовая статуэтка кабанчика, которая совсем не выглядела антиквариатом.

— Так, так… всё на месте! — Полянский нащупал на заднице кабана крышечку, под которым оказался уже знакомый треугольный универсальный разъём. — Прошу вас, можете подвинуться?

Над нишей кровати в стене открылся лючок, за которым оказался компактный рихнер, провод от которого воткнули кабану в пятую точку. Тут же погас свет, а на противоположной стене открылся проектор.

«Инфотрагер», как здесь называли флешки, как это было вполне ожидаемо, содержал видеофайлы, а точнее, «фильмо-датэи», подписанные просто — 1-вид, 2-вид, 3-вид, 4-вид и 5-вид.

Он нажал на первое видео.

Зазвучала мрачная, неритмичная музыка. На кадре появились не то выцветшие, не то стилизованные под старину титры:

«Давидъ Линчукъ. Кролики».

— Восемьдесят девятый год… — расплылся в ностальгической улыбке Полянский. — Мой старый знакомый. Как давно это было!