Калиновский честно предложил ей предоставить помещение на этаже у девочек. Но Свету это не устроило, и она объяснила, почему: Костенька не сможет её навещать, когда захочет. Калиновский, очевидно, подумал, что снимать для Костеньки запрет на посещение дамского этажа — это уже перебор даже для Костеньки. И умыл руки.

— Итак? — спросил я, оставшись с великим князем наедине.

— Это опять случилось? — спросил Борис шёпотом.

Я поставил глушилку — чисто на всякий случай.

— Прорыв Тьмы? Да.

— Но это ведь был не просто прорыв, верно? — Борис побледнел от одних воспоминаний. — Это… было сильно, как никогда. Я думал, что умираю. Оно рвалось через меня.

Я, в общем-то, не удивился. Великий князь изначально был самой главной «закладкой» Юнга. Теми вратами, через которые Тьма должна была хлынуть вовсе без всяких ограничений, этакий магистральный Тьмапровод.

Мы вовремя подсуетились и заблокировали врата амулетом. Не то чтобы это кардинально решило проблему, однако Борис был жив, и Тьма через него не лезла. На какое-то время, возможно, даже отступила, взяв в оборот Юсупова. Теперь же, когда мы уничтожили эту лазейку, Тьма вновь сосредоточилась на Борисе.

— Но ведь всё обошлось? — спросил я.

— Пока — да. Только… Вот.

Борис поднял руку. Поморщившись, отодвинул манжету рубашки и продемонстрировал мне ожог.

«Ни хрена себе», — едва не вырвалось у меня.

Ожог был серьёзный. Не как у Жоржа, конечно, но кожу повредило основательно.

— Ты почему в медпункт не пошёл? — нахмурился я.

— Боялся…

— Чего? Тётю с уколами? В клинике постоянно дежурит маг-целитель, залатали бы вмиг!

— Я боялся рассказать постороннему человеку, что со мной происходит.

Я заставил себя задушить порыв обложить великого князя нехорошими словами. Прикусил язык и вспомнил, что про его сложное положение и вправду мало кто знает. А если всем станет известно, что Борис — это, по сути, неразорвавшаяся бомба, — вряд ли такая репутация поможет ему обзавестись множеством друзей в академии.

— Ну и что с тобой делать? — вздохнул я. — К Клавдии везти?.. Хотя, стоп! Знаю. Пошли.

Мы спустились вниз на один пролёт и остановились у коридора, ведущего на этаж девушек. Я взмахнул рукой. Коридор отозвался чередой красных вспышек, искренне недоумевая, чего я хочу. Войти ведь не пытаюсь.

Сигнала тревоги не было, но через секунду после того, как я взмахнул рукой, ко мне устремилась дежурная наставница. Коридор девушек патрулировали женщины.

Будь на нашем месте другие курсанты, они, вероятно, полетели бы с лестницы кувырком. Но на площадке стояли Константин Барятинский и Борис Александрович Романов. Представитель рода, входящего в Ближний Круг и наследник императорского престола.

— Ч-что вам угодно, господа? — пролепетала наставница.

Н-да, а к непростым ситуациям они тут готовы — откровенно так себе. Уже прям расстелилась вся: «Что угодно?»

Я сперва хотел попросить позвать к нам Аполлинарию Андреевну. Но вдруг почувствовал, что меня вот-вот оставят последние силы и я попросту упаду — измотался, оказывается, даже сильнее, чем думал.

Резко сменил тактику:

— Нам к госпоже Нарышкиной. По важному государственному делу.

Что характерно — не солгал ни единым звуком.

Наставница обдумывала ситуацию секунд пять. Чувствовалось, что она бы предпочла достать из ножен самурайский меч и вонзить его себе в живот, чем принимать какое-то решение. Однако меча у неё не было. И женщина, видимо, рассудила, что лучше уж вылететь с работы, чем навлечь на себя гнев императорского наследника.

— П-прошу вас, — пролепетала она и шагнула назад.

Наставница приложила к небольшой рамке на стене жетон, который извлекла из кармана форменного платья. По невидимой поверхности перед нами вновь пробежали всполохи, на этот раз белые. Проход был свободен.

— Вы не волнуйтесь, это не станет традицией, — улыбнулся я, шагнув на запретный этаж.

Дверь в комнату Полли оказалась сразу у входа. Напротив комнаты, в которой раньше жила Кристина.

Наставница деликатно постучала. Полли открыла дверь. Увидев нас с Борисом, совершенно неаристократично открыла рот. Уставилась, как на призраков.

— Г-госпожа Нарышкина — к вам, — тихо доложила наставница. — По важному государственному делу.

К чести госпожи Нарышкиной, она быстро взяла себя в руки. Упавшая челюсть вернулась на место, а через мгновение обалдевшее выражение на лице Полли сменилось любезной улыбкой.

— Прошу, господа, проходите. Не обессудьте — я не была готова к визиту. Сию секунду распоряжусь, чтобы подали чай…

— Не беспокойтесь, госпожа Нарышкина, мы ненадолго, — сказал я.

Мы вошли в комнату, я закрыл за собой дверь. И, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на кровать. В голове плыл туман.

Полли посмотрела на меня неодобрительно.

— Чем обязана визиту?

— Борис Александрович, покажите Аполлинарии Андреевне, что вас привело сюда, — с трудом удерживаясь от того, чтобы закрыть глаза, сказал я.

Борис, которого ситуация очевидно смущала, закатал рукав и продемонстрировал ожог.

— Ничего себе, какой огромный! — ахнула Полли во весь голос. — Но… Константин Александрович, я ведь сегодня уже делала это с вами. Два раза в день для меня — это слишком, а тут такой размер… Даже не знаю, получится ли…

Тут мне почудилось движение. Я поднял голову и увидел над межкомнатной перегородкой лицо соседки Полли. Екатерина Алексеевна Долгополова собственной персоной. Большую часть лица Екатерины Алексеевны занимали глаза. Они готовы были вывалиться из орбит.

— Здесь частная вечеринка, — сказал я. — Не припомню, чтобы вас на неё приглашали, госпожа Долгополова.

Долгополова залилась краской и исчезла, не проронив ни звука. Перед исчезновением, мне показалось, у неё на лице появилось разочарованное выражение.

Полли досадливо поморщилась и поставила глушилку.

— Сделай всё, что можешь, — попросил я. — Убери ожог хотя бы до первой степени.

В степенях ожогов Полли разбиралась, она одно время даже подвизалась в академической клинике в качестве медсестры.

— Хорошо, — сказала Полли. — Присаживайтесь, ваше высочество.

Борис сел на указанный стул. А я прилёг на подушку.

— Ничего не обещаю, — говорила Полли. — Но хуже точно не сделаю. Возможно, пощиплет.

— Я умею терпеть боль, — отважно сказал Борис. — Вы, вероятно, не слышали об этом, но я провёл почти всю жизнь на грани между жизнью и смертью.

— Вы такой сильный человек, ваше высочество… — Полли, как опытная актриса, произнесла это без тени иронии, совершенно искренне. И Борис залился краской от удовольствия.

А я всё-таки прикрыл глаза. Подумал, что просто полежу с закрытыми глазами буквально минутку, а потом встану — и мы с Борисом уйдём.

Больше подумать ничего не успел. Всё куда-то пропало, и меня окутала тьма. Не та, которая с большой буквы, а хорошая. Спокойная и целительная. Та, в которую было приятно окунуться.

Проснулся я от осознания, что сплю.

Да, такое бывает, когда привыкаешь делать паранойю частью своей жизни. Осознать себя во сне — пара пустяков. Проснуться, когда надо — тем более. Только тут есть нюанс: для осознания себя во сне должен сниться сон. А я чёрт знает сколько времени провёл, по ощущениям, в полной темноте, в небытии.

Но зато сразу как начались какие-то смутные образы, рывком сел и открыл глаза. Сердце припустило с места в карьер, будто стараясь компенсировать несколько минут покоя… Впрочем, минут ли?

За окном было темно. В комнате, соответственно, тоже. Только над столом лампа давала пятно жёлтого света. За столом сидела Полли и что-то писала, мурлыкая себе под нос мелодию.

— Ты чего меня не разбудила? — буркнул я и потёр лицо ладонями.

Ощущение было такое, будто в лесу прошёл через паутину, натянутую меж деревьями.

— Вообще-то мы пытались, — повернулась ко мне Полли. — Все втроём.