—…Для подковёрных интриг! — перебил Вольдемар, резко вывернув руль на повороте. Вечно эти господа устраивают всякое…

Остаток дороги мы слушали различные тезисы оппозиционных масс-медиа о коррупции в высших эшелонах власти. Меня многое позабавило. Во-первых, в тезисах чувствовалась уже давно знакомая мне уверенная рука революционера-пропагандиста, взывающего к оскорблённым чувствам народных масс, а во-вторых, даже если факты и имели место быть — в нынешней системе власти называть такое коррупцией было как-то по популистски-наивно.

В общем, под конец пути я немного успокоился и даже успел подлечить наиболее-заметный синяк под глазом.

Мы прошли «эрмитажные залы» Зимнего — музей здесь, как и во многих иных мирах в начале XXI века уже имелся, правда, в части помещений остались и кабинеты министерств. Достаточно любопытно было наблюдать очень знакомые лица с портретов и сюжетных картин XVIII столетия, в которых вместо привычной флоры были апельсиновые деревья и съедобные кактусы опунции.

Наконец, мы прошли несколько степеней защиты и встали у входа в приёмной — здоровенные старинные двери с не менее здоровыми охранниками-мулатами. Простояли молча около десяти минут.

— Заходите, — сообщил церемониймейстер.

В конце крупного зала за приличных размеров дубовым столом сидел министр по делам дворянства.

Средних лет господин в рубашке — пиджак висел на спинке кресла — листал и подписывал привычных размеров стопку документации. На нас он даже не взглянул, церемониймейстер выразительным жестом остановил нас в паре метров от стола, заставив прождать ещё какое-то время.

Не знаю, сколько точно продлилось подписание бумаг — может, пара минут, может, полчаса, но по ощущениям прошло несколько суток. Я с трудом стоял на ногах — после переломов и экспресс-лечения всё тело ломило, а от монотонных движений министерских пальцев с зажатой ручкой клонило в сон. Я едва не зевнул, но Алла заметила, тайком схватила меня за мизинец и ущипнула.

Наконец, министр соизволил поднять глаза.

— Так… Это что такое? — твёрдым, но властным тоном произнёс он, взглянув мне в глаза.

— Подпоручик особого отдела Курьерской службы Циммер Эльдар… — начал я, щёлкнув ботинками.

— Это что такое? — повторил министр. — В каком виде вы явились? У вас помятая форма и фингал под глазом. Вы подрались в подворотне?

— Никак нет, ваше сиятельство. Возникло некоторое недоразумение по дороге сюда.

— Недоразумение? Это вы называете недоразумением? Мало того, что вас двое, а не трое. Как ваша фамилия?

— Циммер Эльдар Матвеевич.

Министр нахмурился.

— Матвеевич, значит. Всё ясно. Думаете, если ваш отец выполняет столь важную для государства функцию — вам позволено являться к министру в подобном виде?

— Никак нет, ваше сиятельство. Я потратил много сил для тренировки своих сенс-навыков и профессиональных качеств. Мне очень обидно, что первый в моей карьере инцидент произошёл именно перед визитом к вам. Прошу от лица организации принять искренние извинения.

— Довольно. Вижу, что язык у вас подвешен. Однако это не отменяет того, что вы проявили непрофессионализм, который достоин порицания. А теперь распаковывайте телефон и производите парную настройку.

— Каждый?

— Разумеется, каждый! У вас фамилии совпадают, насколько я понимаю, вы родственник разработчику. Должны понимать.

Он снова уткнулся в записи, сделав непонятный жест церемониймейстеру. Тот указал гвардейцам принести в угол пару стульев и крохотный столик, на котором мы еле разместились. Алла бросилась помогать распаковывать коробки, я с трудом разобрался с изначальной настройкой и только с её подсказки понял, что значит «парная»: телефоны увязывались в что-то вроде рации, доступной для прямых звонков друг с другом безо всяких вышек — что-то вроде квантовой связи, которая в большинстве миров появилась в мобильных устройствах только к 2050-м.

— Молодые люди, поторопитесь, — скомандовал министр, когда мы делали третью пару из пяти. — Вы выбиваетесь из графика.

Дальше следовала демонстрация звонков, проверка каждой пары, составление описей, перерыв на несколько важных звонков по внутреннему телефону, во время которых нас попросили покинуть помещение, и, наконец, мы получили долгожданную подпись.

— Ну, свой комментарий по поводу качества вашей работы вы получите. Проводите их, — скомандовал министр в конце.

На обратной дороге я прочёл. Оценка — «1», «Рекомендуется депримировать всю команду и отстранить отъ работы либо отправить на переквалификацию Циммера Эльдара Матвеевича за проявленный непрофессионализмъ при выполнении служебных обязанностей».

По дороге в аэропорт я безуспешно пытался дозвониться Нинель Кирилловне. Написал несколько сообщений, возможно, излишне эмоциональных и невыдержанных

Перед самым самолётом поступил звонок от Корнея Константиновича. После объяснения ситуации он вздохнул:

— Ну, старик, сам понимаешь. Руководство спросит. На тебе ещё расследование по уральской истории висит. Депремирую — это однозначно. Увольнять не хочу. Выбирай — или курсы повышения квалификации, или отпуск без содержания до разбирательств.

— Отпуск, — кивнул я. — Я хотя бы в институт поступлю.

Прилетел ночью, все спали, я не стал никого будить и тоже завалился спать.

А утром ко мне в дверь затарабанил Сид.

— Дарь Матвеич… Во-первых, ангажирую тебя на нашу с Софией свадьбу. Во-вторых, приезжал твой отец…

— Я в курсе.

— И в третьих… мой батя спит в конуре Славика. Потребовал пузырь коньяка, я…

— Так, сейчас разберёмся.

На участке ухаживал за деревьями и филиппинец Эрнесто, он приподнял шляпу, поприветствовал меня, а затем, увидев, куда я направляюсь, попытался меня остановить.

— Здравствуй, барин! Не иди туда, барин! Там злой мужик!

— Знаю. Он вам что-то сделал, Эрнесто?

Тот указал на плечо — видимо, там был синяк.

Я направился в пристрой. На маленькой кровати племянника Сида прямо в одежде лежал, отвернувшись к стене, здоровенный мужик.

Длинные слегка седые волосы, кожаная «электроджазовая» безрукавка с шипами, кожаные же штаны. Бутылка на столике рядом была выпита лишь на четверть.

Я бесцеремонно толкнул его в бок.

— А? — он обернулся.

Они были с Сидом на одно лицо, только вот папаша был куда старее, наполовину беззубым, щетинистым и со слегка раскосыми глазами. Ну и что-то не то шотландское, не то норманнское в физиономии проступало куда более чётко.

— Василий Исидорович, стало быть? — спросил я.

— Ну, — кивнул он. — А ты?…

— Барин твой будущий.

— А, — кивнул батя и снова отвернулся к стене, пробурчав. — Молодой какой-то барин, пошёл ты нахер.

— Понял, — кивнул я.

Сид в каморку так и не рискнул войти. Я редко видел своего камердинера испуганным — тут был именно такой случай.

— Набери ведро из скважины, поледянее, и принеси сюда.

— Может не надо, барь?

— Надо, Сид, надо, — кивнул я.

Спустя минуту ведро воды опрокинулось на голову моего нового крепостного.

Василий Исидорович мигом вскочил, взревел, расплескав по стенам брызги с мокрых волос. Затем бросился на меня с кулаками.

— Ах ты! Сука!

Я оказался проворнее: увернулся, врезал ребром под грудину, нырнул под кулаком, сделал подсечку, отчего противник повалился на кровать. Но противник вырывался, успел вмазать мне локтём. Я рявкнул Сиду:

— Хватай!

После недолгих раздумий Сид присоединился ко мне на моей стороне — росту и весу в нём было почти столько же, и вскоре его папаша перестал дёргаться. Эрнесто поднёс верёвку, мы скрутили буяна и посадили на кровать, продолжая удерживать за плечи.

Некоторое время он рыпался, пытаясь освободиться, затем расплылся в беззубой улыбке и хрипло расхохотался:

— Хэ…хэ… хэ! А баря-то не промах! Не промах, да! Да и отродие дало жару. Ладно, чего хотите?

— Значит, так, — я решил перейти на «ты». — Кормить я тебя не буду. Готовь и питайся сам. Жить здесь тоже не будешь — это комната племянника Сида. Я знаю, что после выхода из тюрьмы дворянский дом даёт стартовое пособие, это так?