Мы прошли дальше, прошагали по голой, без перил, лестнице вниз. Там, в пеноблочных стенах без отделки уже были установлены бронированные двери с характерной прорезью и маленьким окошком. Рядом в кресле дежурил ещё один боец.

От вида этих перегородок кровь стыла в жилах. Камера. Меня ведут в камеру, понял я. Суммарно я провёл за решёткой, наверное, сотню-полторы лет жизни за мои двадцать с чем-то тысяч. Я знал, что это не конец, но ни за что, ни при каких условиях не пожелал оказаться там снова.

Может, ещё остался последний шанс сбежать?

— Не следует, — сухо сказал Голицын-старший. — Прошу, не надо. Не требуется!

Дверь камеры распахнулась. Неприятно заныло в ушах — как от ультразвукового отпугивателя грызунов, хотя я предположил, что причина в работе защитных артефактов. Внутри горел свет, стояла грубая кровать с загаженным матрасом. Самодельный столик, грязный стул, весь в строительной пыли. Ещё один стул с дыркой в сиденье…

Я вздохнул с облегчением, поняв, что камера уже занята. На кровати лежал, отвернувшись к нам спиной, пожилой мужчина в одной футболке.

— Поднимись, — приказал Голицын-старший.

Мужчина поднялся и обернулся. Это был тот самый лысый старик, который пытался загипнотизировать меня. На его лице были синяки, на конечностях — ссадины и многочисленные кровоподтёки. Признаться, в этот момент я мог бы испытать жалость к нему. Если бы не знал, что он — мой враг.

— Он? — спросили почти дуэтом старший и младший Голицыны.

— Он, — кивнул я.

Дверь камеры с грохотом захлопнулась.

— Пойдёмте отсюда, — скомандовал старший. — Да, очень мощный старик, рецидивист. Работал на английскую разведку, потом был в бегах, потом отсидел восемь лет… Сейчас вышел, и, видимо, совсем туго с деньгами. Не представляете, какую смешную сумму эти… “Единороги” ему заплатили. Восемьсот рублей! Ради такой мелочи рисковать свободой…

— Полагаю, я теперь вам больше не нужен? — спросил я.

— Увы, юноша, нет. У нас к вам есть ещё один разговор. Пройдёмте.

Мы проследовали в соседнее помещение. Всё та же черновая отделка, всё те же узкие потолочные окна. И одинокий колченогий стул по центру комнаты.

— Садитесь. Присаживайтесь.

— В чём дело?

— Пока ни в чём, — сухо ответил Эрнест Васильевич Голицын. — Но есть одна маленькая деталь, которую нам следует уточнить.

— Общество, — как-то само вырвалось у меня.

— Уйдите. Все! — скомандовало Голицын-младший охранникам.

Те послушно удалились в дальний конец коридора.

— Господин, которого мы взяли, сообщил, что интересовался вашей персоной вовсе не с целью приобретения высоко-сенситивной крепостной. Это прикрытие. Настоящая цель операции — вымогать у вас некий дневник. Как выясняется, вы с юных лет интересовались деятельностью отца во благо… Империи. И собирали некоторые данные. Которые, благодаря высокому проценту сечения не могли быть так просто изъяты из вашего сознания. Итак, что вы знаете?

— Я очень мало знаю про… вашу организацию. Признаться, я понятия не имею, где дневник, и что в нём…

— Вы лжёте, юноша, — ещё более резким тоном сообщил князь и подошёл ко мне почти вплотную.

— Коснитесь моих висков, ваша светлость. Я всё равно вижу, что вы собираетесь это сделать. Сейчас, погодите…

С этими словами я выудил из-под одеяния цепочку и бросил на пыльный пол. Голицын-младший коротко хохотнул.

— Эльдар Матвеевич, это бижутерия. Ну, многие дворянские особы не сильно разбираются в матрицированных предметах, вы же это изучали, я вчера смотрел ваши оценки. Сглаживающий аккумулятор силы. Весьма слабенький. Толку от него…

— Юноша пытается показаться честным, — кивнул Голицын-старший, разминая и растирая сухие пальцы. — Запиши это плюсом в его… личное дело, сынок.

Пальцы коснулись моих висков. События последних недель пронеслись как в бешеном калейдоскопе — суд, стычка со спортивными фанатами, перелёт, мать, собеседование, Нинель Кирилловна, фотография Нинель Кирилловны в нижнем белье, Алла, поцелуй с Аллой, жена контр-адмирала…

— Хм, — хмыкнул князь. — Полная каша. Какие-то рихнер-игрушки, девушки. Эльза Юлиевна?.. Неплохо. Но самое неприятное, я вижу работу Светозара Михайловича Гастелло. Его почерк. Весьма неприятная личность. Почему вы не сказали, что взаимодействовали с ним?

Леонард кивнул.

— Мы присылали вашей матери точные инструкции, что от него следует держаться подальше. Почему она их проигнорировала?

— А я знаю? — немного резко ответил я. — Вы же видели, что этот Светозар что-то сделал с моей памятью. Я половину знакомых не узнаю. Да и матушка моя не производит впечатления последовательного человека. Он принадлежит к враждебному… клану?

— Тëмная лошадка, — сказал Леонард. — Мы следим за ним, он — за нами. Его воздействие на вас представилось нам крайне интересным. Говорите, его случайно предложила вам ваша матушка?

Отец с сыном переглянулись. Затем князь усмехнулся и обернулся к сыну.

— Знаешь, как там всë было, Леонард? Я предполагаю. Этот индус напросился к ней в клиенты, приобрел парочку картин, попутно прорекламировал свои услуги. Специалистов его уровня и с его навыком по Москве — пара десятков. Не удивительно, что госпожа Циммер вспомнила и нашла в записной книжке именно его.

— Так он же не индус, а мулат? — сказал Леонард.

— Да? Да какая разница. Ладно, — Голицын-старший повернулся ко мне. — Итак, продолжим. Молодой человек, вам известны… истинные причины развода ваших родителей?

— Я был ребёнком, — сказал я. — Догадываюсь, что причиной были супружеские измены. Отца, а возможно, и матери тоже.

Я уже догадывался, что причина несколько сложнее и как-то связана с происходящим, но озвучивать не стал. Князь кивнул.

— Хорошо. Тогда, полагаю, вам следует рассказать небольшую историю.

Голицын-старший несколько угрожающе прислонился к дверному косяку, уперев руки в боки.

— В общем, супружеская измена была лишь предлогом, официальной причиной. Как будто иные дворянские пары на рубеже сорокалетия не погуливают налево! Главной причиной была информация, которой он с вами поделился. Он рассказал слишком много лишнего. Того, что нельзя рассказывать не то, что ребёнку, не приученному хранить секреты — вообще никому. Даже близким людям.

— Но как это могло послужить причиной развода?

На лице князя появилось раздражение.

— Не перебивайте, юноша. Когда факт передачи информации несовершеннолетнему, да ещё и лицу с высоким процентом сечения стал нам известен, мы предложили несколько вариантов. Во-первых, глубокая очистка памяти — примерно то, что совершил с вами Светозар Михайлович.

На этот раз он выдержал паузу. Я промолчал про то, что память у моего реципиента стёрлась совсем по другой причине и парой дней ранее, произошедшего и всё же озвучил:

— Полагаю, отец был против и предпочёл второй вариант?

— Именно. Подобная операция весьма опасна для неокрепшей психики. Он выбрал второй вариант — минимизировать общение с сыном, а сына включить в число кандидатов на вступление в Общество. Под его ответственность. Именно тогда он начал чаще ездить по дальним командировкам.

Я усмехнулся.

— Но как это могло вызвать развод?

— Случилась ещё одна оказия. Оказалось, что, помимо прочего, вы вели некий дневник. В который весьма подробно записывали весьма интересные знания. Причём дневник, судя по всему, являлся матрицированным предметом, иначе бы мы смогли его выявить в ходе удалённого обыска. И ещë более неприятным явилось то, что ваша мать эту информацию прочитала.

Мурашки пробежали по спине. Я представил, что могло произойти после. При всем уважении к обществу светских львиц — умение хранить государственные тайны у дам из этой среды было минимальным.

— Ясно, и вы стёрли ей память. Так?

Голицын-старший резко развернулся.

— Не мы. Ваш отец сам ей стёр. Вернее, заблокировал. Возможно, пока она спала, возможно, поймав нужный момент. И, как он нас заверил — уничтожил дневник. Но вскоре она поняла. Догадалась, в общем, что у неё есть пробелы в памяти и кто это мог сделать. Возможно, он дополнительно заблокировал ей ещё какие-то воспоминания. Так или иначе, это всё хорошо легло на почву измен и очередного кризиса отношений.