Судя по выражению лица, Сид был удивлён.

— Ты чего?

— Сколько на концерты хожу, ни разу дури не видел! Я думал, это только в прошлом веке такое было!

— Здесь другие порядки, получается, — сказал я.

Следующей выступала группа “Тролль пьёт эль”, игравшая на волынках и прочих дуделках под гитарные риффы. Музыка и тексты про средневековые пирушки показались знакомыми, возможно, где-то в прошлых жизнях уже подобное слышал. Хотя сами музыканты выглядели совершенно незнакомо. Творческие идеи имеют свойство странствовать между реальностями и без привязки к человеку-парадоксу. Народ водил хороводы и устраивал лёгкую толкотню у сцены, которую я знал как “слэм”.

Затем выступали “Сто мучеников за демократию” — достаточно заунывный квинтет, после которого многие из зала рассосались по барным стойкам. А вот следом народ стал скандировать: “Двор, двор!”, но ведущий сказал:

— Да-да, всё понимаю! Многие пришли на Игоря Фёдоровича. Маэстро задерживается! Да-да, народ. Он будет! Всё будет, честно! Но позже, через пару часов… А пока… “Кровавые! Охотники! За! Бюрократами!”

Зал заорал, загалдел — похоже, что группа в кругах любителей независимой сцены была более чем известная. Я тоже вспомнил пару мелодий и песен, услышанных по дороге в Дальноморск. Стиль вокала напоминал гроулинг, музыка — что-то вроде блэк-металла из “Основного пучка”, а тексты, прямо скажем, были крамольные: про дворян, с упоминанием владетельных фамилий и магии.

На втором треке Сид сдался.

— Не, я не могу. Пошли к сцене, Андрон, тут скучно, — сказал Сид и потащил его вниз. — Барь, можешь с нами, но я б по неопытности поостерёгся. Лучше здесь останься!

— По неопытности, говоришь? Ладно, пошли.

Во-первых, мне было скучно оставаться одному, во-вторых, мне показалось, что Сид берёт меня “на слабо”. Конечно, учитывая, в какие переделки мы попадали и как много мутных парней могло быть в зале — это было верхом безответственности, но я поддался. Спустились по лестнице, без боя прошли через подвыпивших особ, толкавшихся в задней стороне зала, и пошли пихаться локтями, пробиваясь ближе к сцене. Музыка становилась всё громче, заложило уши, народ тряс волосатыми головами, врезался плечами в соседей. Возраст и раса были разными: и двадцатилетние, и пятидесятилетние. И русские, и эскимосы, и мулаты, и несколько метисов. Но почти все — мужчины. Женщин почти не было, а кто был — напоминали либо боевых валькирий, либо голодных вампирш. Сиду было хоть бы хны, он напоминал несгибаемый утёс, который никак не могут опрокинуть волны бушующего шторма.

Но следующий трек оказался ещё быстрее и злее. Сид пробился вплотную к ограждению у сцены, Андрон стоял рядом с ним, а я отвлёкся, вслушиваясь в текст, и оказался в третьем-четвёртом ряду. “Слэм” неумолимо переходил в “мэш”, когда народ начинает трясти не только волоснёй, но и раскидывать кулаки в процессе, а затем всё перерастает в хаотичные разборки и даже лёгкий мордобой. Если бы я не побывал на подобных концертах в других мирах, то мог бы подумать, что происходящее безумие от сенситивного пси-воздействия, но нет — впечатление от тяжёлой музыки и эффект толпы работают и безо всякой магии.

Народ вошёл в боевой раж, причём каждый был сам за себя, ну, или, максимум, за себя и друга. Когда я задел плечом здоровяка в кожанке, он нахмурился и толкнул меня обеими руками в грудь, отчего я привалился спиной на другого парня, тут же получив удар локтём под лопатку. Развернулся, уже готовый врезать, но парень совсем не выказывал агрессии, в его глазах было, скорее, диковатое вдохновение музыкой.

А вот стоящий рядом решил зачем-то съездить мне не то по щеке, не то по плечу. Ему это не удалось, удар скользнул по одежде, зато я развернулся и врезал ему локтём в солнечное сплетение. Удар вышел хороший — как будто я сделал его случайно, либо инстинктивно. Он на миг выдохнул, скорчившись, но тут же разогнулся.

— Вали обратно в свою ложу! — разобрал я слова.

На меня посыпался град ударов, часть которых я парировал рукой, часть — телами стоящих рядом. Главное — не причинить серьёзный ущерб, всё время я держал в голове. Меня не пытались опрокинуть или серьёзно избить, скорее это напоминало разновидность кулачных боёв, только вот весовые категории у нас были весьма разные. Сид обернулся, заметил, что происходит, и поспешил на помощь. Я успел пару раз врезать обидчику в ответ, прежде чем мой комардин встал между нами.

— Всё окай?

— Окай! — презрительно скривившись, сказал парень.

Сид развернулся ко мне.

— Барь! Иди лучше обратно в ложу! Потолкался — и хватит!

— Не. Я вернусь.

Признаться, мне понравилось. Поразмыслив, я решил подняться в номер, чтобы одеться поудобнее — я понял, что всем было плевать на мой пиджак. Более того, у многих он вызывал неприязнь, отторжение.

Я зашёл в лифт, нажал кнопку четырнадцатого этажа. Створки лифта принялись закрываться, но тут между ними легла рука. Створки разъехались, за ними оказался паренёк лет восемнадцати в чёрной толстовке с капюшоном, на котором был нарисован логотип “ДвОР”, и патлатое лицо в очках, показавшееся мне знакомым.

— Можно? Какой? — спросил он высоким голосом.

Мальчишка, подумалось мне. Мне едва удалось расслышать его после шумного зала — сказывался эффект лёгкой контузии.

— Четырнадцатый.

— Мне тринадцатый, — нажал он этаж и отвернулся к двери.

Створки закрылись. Мы ехали, молча, в голове крутилась строчка из последней песни: “Бей дворян, спасай Россию”. Так часто бывает, что строка из припева заедает в голове, и бесконечно пытаешься вспомнить текст куплета. Лифт щёлкнул, на шкале загорелось число “13”.

Парень развернулся, в его руке сверкнул нож.

— Бей дворян, спасай Россию! — рявкнул он и воткнул мне его в живот.

Затем врезал по носу и выбежал из лифта. Я инстинктивно зажал двухсантиметровую глубокую рану у себя в животе, пытаясь остановить кровь, которая уже упала на пол. И знаете, какая у меня была первая мысль, после того, как это произошло?

Удовлетворение. Я вспомнил, что должен был окропить своей кровью пол любого подходящего лифта ещё пару недель назад. Потому что только кровь Секатора может создать портал и открыть путь Лифтёрам из Бункера. И только после этого я сполз по стенке лифта, цепляясь за кнопки и пытаясь нажать свой этаж.

Чаще всего я открывал двери в Бункер сам. И чаще всего делал это ближе к концу второго месяца пришествия в мир, чтобы иметь возможность освоиться и побыть в одиночестве, без назойливых коллег. Укалывал себя в кончик пальца, капал по углам лифта. Я никогда не задумывался, каков механизм этого процесса — просто помнил, что это работает.

Но иногда мне помогал неожиданный счастливый случай. Разумеется, «счастливый» следовало заключить в кавычки — вряд ли можно было радоваться ножевому ранению в живот.

Сознание плыло — не то от болевого шока, не то от чего-то ещё. Ноги были ватными, как у до смерти напуганного ребёнка или у теряющего сознание больного. Может, неожиданно плохо сработала та минимальная доза алкоголя, а может — я незаметно для себя словил пси-воздействие.

— Всё идёт по плану, — пробормотал я. — Всё идёт по плану.

Двери закрылись. Корчась от боли, я приподнялся и нажал кнопку лифта, попав на седьмой. Лифт неспешно двинулся вниз, остановился. Был мизерный шанс, что Великий Секатор через толщу времен заметит моё состояние и откроет двери, чтобы подлечить. Такое случалось несколько раз, когда я по неопытности допускал особосерьёзную кровопотерю. Но показывать слабость и совершать ещё одну ошибку в глазах моего вселенского руководства сейчас было непозволительной роскошью. Поэтому я был рад, когда дверь открылась в гостиничный холл, и я увидел знакомое лицо. Знакомое, но совсем не то, которое я ожидал бы увидеть.

Потому что буквально только что я видел его же на толстовке моего несостоявшегося убийцы.

— Летов?.. — пробормотал я.