Помолчав, Борис нерешительно сказал:

— Мне кажется, что это из-за неё.

— Что и из-за кого?

— Моя жемчужина. Тьма. Я общаюсь с Агатой и от этого становлюсь… хуже.

— Так! — повысил я голос. — Во-первых, чёрные маги не хуже белых. Уж это-то вы должны бы знать на первом курсе императорской академии.

— Я знаю! Но я не то имел в виду. Выражусь иначе: от общения с Агатой я становлюсь чернее.

— И вам это не нравится?

— Совсем не нравится. Я — белый маг, я чувствую себя таким. Но Агата осуществляет мои желания, и… Не знаю. Я живу только для себя. Мне кажется, нам с нею придётся расстаться.

— Нахрена?

— Что? — посмотрел на меня Борис.

— В смысле… Эм… Зачем вам расставаться? Вы друг другу нравитесь, Агата из благородного семейства. Вообще никаких препятствий не вижу. Это от вашей сестры ждут определённого решения, а вы, как я понимаю, более свободны.

— Ты меня не слушаешь! Агата делает из меня чёрного мага. А я… Я, конечно, не настолько смел в мыслях, чтобы занять место моего отца, такого совершенства я, наверное, никогда не достигну. Но я хочу быть белым магом!

— А теперь — задачка на засыпку, — усмехнулся я. — Чёрный маг — тот, кто действует в первую очередь в своих интересах. Использует в своих интересах других. Так?

— Ну… одно из определений, с одной точки зрения — да, — важно кивнул Борис.

— Ваш интерес — быть белым магом. Вы для достижения этой цели используете Агату — собираетесь её бросить. Внимание, вопрос. В итоге ваша жемчужина посветлеет или потемнеет?

Борис замер с открытым ртом, глядя на летящее под колёса автомобиля влажное полотно дороги.

— Что, злой плохой Костя пришёл и всё испортил? — спросил я. — Привыкайте, ваше высочество. Арифметика — может, и полезная наука. Но в жизни два плюс два не всегда равняется четырём.

Вскоре мы въехали в город, затем — в Чёрный Город. Автомобиль сопровождения прижался ближе. Наверное, ребята уже вспотели кровавым потом от напряжения.

Обеспечивать безопасность великому князю — та ещё задачка, я им даже посочувствовал. Два самых опасных человека сейчас сидят рядом в моей машине: один может уничтожить весь мир в любую секунду, а другой вертит баранку. Вот и защити тут кого-нибудь…

Когда мы въехали на территорию лечебницы, Борис удивился:

— Мы что — к Клавдии Тимофеевне? Но зачем? Госпожа Нарышкина залечила ожог, я полностью здоров…

— Вершить великие дела, — пробормотал я.

Впрочем, на великого князя уже не обращал внимания. Я заметил, что в больничном дворике как-то уж слишком людно. Судя по всему, весь персонал — врачи, медсёстры, санитары — все выскочили наружу. Наблюдалось даже несколько человек в больничных пижамах. Все они стояли, задрав головы, и смотрели куда-то вверх.

Остановившись, я опустил стекло, высунул голову и тоже посмотрел вверх.

На крыше четырехэтажной лечебницы у самого края стоял человек.

Человек стоял молча, неподвижно. Казалось, он вовсе не замечал собравшейся толпы. Смотрел вниз, готовился.

Мы с Борисом выбрались из машины и присоединились к толпе. Я не успел начать расспросов — ко мне протолкалась Клавдия.

— Костя! — выдохнула она. — Ты как будто чувствуешь, когда необходим!

— Служу Отечеству, — пожал я плечами. — А что случилось-то? Пациенту не понравилось лечение?

— Если бы я знала! Его привезли с разбитой головой вчера вечером. Мы оказали помощь. А сейчас он… вот. — Клавдия показала на крышу. И спохватилась: — Здравствуйте, ваше высочество! — присела в реверансе. — Прошу прощения, не заметила вас сразу. Это всё из-за нервной ситуации…

— Не стоит извиняться, ваша реакция вполне объяснима, — пробормотал Борис, неотрывно глядящий на будущего самоубийцу.

В моём мире тут было бы уже полно полиции и прессы. Концерны категорически не одобряли попытки сведения счетов с жизнью — в отличие от зевак. В этом мире, в этот его район полиция и пресса добирались по остаточному принципу.

— Кто этот человек? Что о нём известно? — спросил я.

— Ничего, — пожала плечами Клавдия. — Его принесли бесчувственного. Как мне рассказали, принесли те же, кто избил. После лечения он сразу уснул, а утром мы не успели поговорить. Я даже имени его не знаю.

Вдруг самоубийца вздрогнул и повернул голову. В пяти шагах от него на край скользкой металлической крыши приземлилась чайка. А именно — Джонатан Ливингстон. Он ничего не предпринимал, не произносил ни слова. Просто стоял, как изваяние, и смотрел на человека, нагло вторгшегося в птичью среду обитания. «А не пошёл бы ты отсюда, дядя?» — всем своим видом говорил Джонатан. Но самоубийца был настроен решительно. Дёрнувшись, он отвернулся и вновь посмотрел вниз. Я заметил глубокий вдох — грудная клетка поднялась и опустилась. Похоже, ему вновь нужно было настраиваться — сбила с нарезки птичка.

— Ну что, ваше высочество? Наш выход, — сказал я, посмотрев на великого князя.

— А я здесь при чём? — изумился Борис.

— Ну как же. Хотите быть белым магом? Вот вам испытание. Простейшее.

— Это — простейшее⁈

— Ну да. Когда два мужика дерутся — сложно понять, кто из них хороший, и кого защищать. А вот когда человек хочет сигануть с крыши — тут вариантов уже меньше. Идёмте.

Мы с Борисом направились ко входу в клинику. Автомобиль охраны немедленно захлопал дверьми. Четверо дюжих молодцев вышли и обступили великого князя.

— Под мою ответственность, — сказал я.

Охранники не пошевелились. Угрюмо молчали.

— Ждите здесь, — сказал им Борис. — Или это будет ваш последний день на службе во дворце. Обещаю!

Вот теперь сработало. Ребята нехотя отступили.

Им было непросто принять такое решение. И смотрели они не на Бориса, а на меня. С мольбой. Понимали, что мне можно доверять, и мысленно просили, чтобы не подвёл…

Да не бойтесь, не подведу. Если Борис брякнется с крыши — мне тоже придётся несладко.

— Идём, — хлопнул я цесаревича по плечу.

Мы протолкались через толпу. Я открыл дверь, пропустил вперёд Бориса. Поднялись по лестнице, выбрались на тёмный холодный чердак, нашли дверь на крышу.

— И что мы там будем делать? — шёпотом спросил Борис.

— Спасать человека, — улыбнулся я. — У нас есть магия, на двоих — четыре руки, четыре ноги, две головы и чайка. Как-нибудь справимся, я в нас верю.

Борис глубоко вдохнул, выдохнул.

— Страшновато…

— А хорошие дела делать всегда страшновато. Вдруг не получится? Вдруг засмеют? Вдруг не поймут? Можно плюнуть и уйти, это проще. Нам-то какое дело до этого бедолаги, в конце концов.

— Но ты ведь можешь сам, один его спасти!

— Могу. Но это не у меня проблемы с цветом жемчужины. По крайней мере, я свои проблемы как таковые не идентифицирую.

— Ох, Костя… Если я не справлюсь, у меня не останется ни единого шанса!

— А вот тут вы ошибаетесь, ваше высочество. Если вы не справитесь, зная, что сделали всё возможное, шансов у вас только прибавится… Всё. Вперёд! Не будем тянуть время.

Глубоко вдохнув, великий князь вышел на крышу. Я, мысленно перекрестившись, шагнул следом.

Будущий самоубийца отошёл от выхода недалеко — шагов на пять. Но, тем не менее, нас он заметил не сразу. Смотрел вниз, всё его внимание было сосредоточено там. На грубом небритом лице то появлялась гримаса страха, то её сменяла злость. То слеза блестела в глазу, который единственный был виден нам.

Борис оглянулся на меня. Я кивнул.

— Здравствуйте! — сказал Борис. — Вы не могли бы отойти от края крыши, сударь?

Лично я бы начал разговор иначе, но для аристократа из этого мира, пожалуй, начало было — самое то. И сработало так, как нужно: «сударь» вздрогнул, повернул голову и посмотрел на нас сумасшедшим взглядом.

Помятый, с опухшим красным лицом, на половине головы — повязка, глаза налиты кровью. Тяжёлое утро. Не иначе — работал допоздна, а утром даже позавтракать не успел. Вот всё и навалилось…