Предыдущий мир представлял собой заражённую, но ещё тлеющую головню пятой по счёту Мировой Войны, четыре предшественницы которой умудрились уместиться в двадцатом веке. Во время третьей, наиболее короткой, в конце семидесятых, распался СССР. Четвёртая случилась в девяносто девятом и была ядерной, в ней погиб Вашингтон и Москва, после чего обе мировые державы «посыпались». Признаться, после такого доломать цивилизацию новым конфликтом бывает проще всего. И хуже всего, когда сломанная кость всё-таки прирастает, но криво и косо.

За последующие два десятилетия мировому сообществу на обломках старого мира удалось выстроить более-менее крепкий мировой порядок, был форсированно уничтожен практически весь ядерный потенциал, а Россия, вернее. Московия, начала собираться снова со столицей в Казани. Пятая мировая началась в двадцать пятом, после попытки присоединить Ингерманландию с Петербургом, после которой последний залп рокет по российским мегаполисам выпустили Британия и Франция, утаившие часть боезапаса. В ответ прилетело в Лондон и Берлин — как выяснилось, сибирские генералы сохранили остатки советской «Мёртвой Руки». Но и после этого мир остался живым — искорёженным, отравленным, но всё ещё живым.

Полсотни тактических ядерных ударов — это недостаточно. Это тот самый рубеж «проклятого мира», с которым очень часто сталкиваются Секаторы, когда Ветвь не смогла пересохнуть самостоятельно. Именно поэтому её нужно добить.

Я реинкарнировался в сорокалетнего в тридцать первом году, оказавшись замминистра энергетики «банановой» Красноярской республики. Далее пошёл мой путь наверх — я выбрал достаточно очевидный план по разрушению мира при помощи всё того же немирного атома, бомбардировки супервулканов и вызова ледникового периода. Исследовав военный потенциал, я обнаружил, что регионы обладают всем необходимым для этого — законсервированные шахты межконтинентальных баллистических ракет, химические заводы, выжившие инженерные кадры. А главное — центрифуги по обогащению урана и большие запасы ядерных отходов, дешёвая технология переработки которых в оружейный плутоний у меня была «в рукаве».

Пара заказных убийств, подтасовок и переговоров — и уже через пять лет я был премьер-министром объединённой Восточной Сибири со столицей в Иркутске. Далее мне требовалось найти достаточно крупную и наименее затронутую войной страну, которая могла бы мне помочь реализовать мой план.

Встреча состоялась в Иркутске. И я сделал ставку не на тех парней. Я очень редко ошибаюсь, а учитывая, насколько Секаторы везучие — мне должно было очень сильно не повезти. Турция не просто сдала мои секреты и факт возобновления ядерной программы, она при поддержке Средней Азии уже давно вынашивала планы по интервенции и захвату Сибири. Мне пришлось скрываться сначала в окрестностях разрушенного Новосибирска, потом в Сургуте — именно там меня и достала Западно-Сибирская Хунта.

— Ты какой-то очень грустный. Молчишь уже полчаса, — сказала Самира, когда мы сели поужинать.

— Просто устал. Спать хочется.

— Ничего, следующий рейс — ночной. Отоспимся! — она сладко потянулась.

Снова погрузка, снова взлёт. У этого лайнера были более продвинутые места для «двориков». Раскрывающиеся в небольшие кровати с кабинками, примерно какие я уже видел в своём первом перелёте, а в комплекте шло одеяло и ночная пижама. Кроме нас троих в дворянском классе было всего двое, в противоположном конце, и я я обрадовался — значит, удастся выспаться. Нам достались места через проход, Самира опять сверкнула кроткой улыбкой и пошла переодеваться. Я же разделся до футболки, лёг так — не особо доверяю подобному одноразовому белью, да и зачем, если весь багаж с собой, в салоне.

— Эй! — послышался голос Янко через перегородку.

— Чего тебе?

— Она ушла?

— Ну… да.

— А ты с ней спишь?

— Нет. У меня есть девушка.

— Зря, дворик. Ой, зря. Гляди, если тебе не жалко…

Я выдержал паузу и ответил:

— Знаешь, я не хочу обострять. Но я тут недавно на дуэли дрался с коллегой за честь девушки. Примерно после подобного диалога. Так что… конструктивнее давай.

— Ясно всё с вами. Вечно вы до чужого добра жадные, дворики!

Благо, на этом диалог прекратился. Самира вернулась умытая, с мокрыми волосами, и остановилась в проходе, вытираясь полотенцем. Обычно Самира одевалась в цветное или тёмное, и белая ткань очень необычно контрастировала с угольно-чёрной кожей. Пижама слегка промокла на груди, и взгляд невольно упал на очертания фигуры под тканью — проход был узкий, а я лежал ровно на уровне бёдер, всего в полуметре от неё. Да, носить нижнее бельё она не любила, понял я. И тут же отвернулся, принялся прогонять все эти мысли — всё-таки, у меня есть Алла. А где-то ещё дальше и глубже — есть Нинель Кирилловна.

И всё же, было интересно, если пижамы такие лёгкие, пассажирские места такие близкие, а дворянский салон на ночных рейсах такой пустующий — часто ли здесь происходит что-нибудь из разряда…

— Спокойной ночи. Эльдарчик, — сказала она, нырнув под одеяло.

А ещё спустя секунд десять завозилась, закрутилась под одеялом и высунулась со снятой пижамой в руке.

— Мокрая… — пояснила она. — Слушай, положи на полочку? У меня рука не достаёт.

Конечно, я неплохо разбираюсь в женской психологии, но иногда для меня является загадкой — или это обычное и привычное поведение девушки, или же она так пытается привлечь моё внимание.

При прочих равных я бы сказал, что это жирный, недвусмысленный намёк. Но следует отметить, что отношение к наготе в этом мире было несколько иным, чем я привык встречать раньше. Климат планеты располагал к куда более откровенным нарядам, а «сексуальная революция» семидесятых годов прошлого столетия, к которой приложила руку императрица Екатерина III, подлила масла в огонь.

Но, так или иначе, спать, осознавая, что всего в метре от тебя под одеялом лежит обнажённая девушка необычной наружности — серьёзное испытание, и сон был неровный.

Когда-нибудь я отосплюсь.

Прилетели в Владивосток рано утром, выгрузились и пошли искать билеты на следующий рейс. И тут Янко куда-то пропал. Совершенно неожиданно он выпал из нашего поля зрения вместе с тележкой, на которой лежал ценный груз вместе с половиной нашего багажа.

— Мне иногда кажется, что он является частью нашего испытания, — прокомментировала Самира, выйдя из очереди.

Я тоже вышел.

— Мне тоже.

— Может, разделимся? Я пойду в ту сторону, а ты в ту? Или в очереди останешься?

Аэровокзал Владивостока был огромным — через него шёл почти весь трафик в тихоокеанские, австралийские и антарктические колонии.

— Мне кажется, не лучшая идея. Я видел много фильмов, которые начинались примерно также.

— Хм… Какие, например?

— Ну, «Очень страшное кино», не помню, какая именно часть, «Пятница, 13», «Ленинград 2666», «Десять негри…»

Тут я осёкся. Мы уже медленно двинулись вдоль рядов баров и кафешек, тянущихся через зал пересадки.

— О, да, «Десять негритят» помню! Да, точно, они там разделились и все поумирали. А чего ты осёкся? Нормальное слово — «негр». Это в Луизиане и САСШ оно ругательское, они ж рабов вывозили.

— А мы — нет? — осторожно спросил я.

— Мы — это русские? Или дворяне? Ну… только отдельные помещики. Через серые схемы. Вы поздно в Африку пришли, скорее, спасли нас от работорговцев. Ладно, давай сосредоточимся на поиске нашего беглеца… Смотри, кажется, вон он!

И действительно, Янко обнаружился вместе с тележкой. Облокотившись на нее, он чинно и благородно попивал крепленое из внушительного пластикового стаканчика.

— Ты что… Да как ты можешь?.. — скорее изумленно, чем гневливо сказала Самира и потащила тележку на себя. — На тихоокеанские рейсы нельзя под градусом!

— Нельзя? А меня всегда пускали. Присоединяйтесь, молодые, — он салютовал стаканом. — Неплохое пойло.

Я вырвал стакан из рук и вылил на пол — правда, там было всего около трети.