Кристина прислонилась к перилам. Ей дорогу на этаж не перегородили, ничто не мешало отправиться к себе в комнату. Но предпочла остаться и послушать.

— Как ты? — спросил Борис. — Мне рассказали, что происходило там… Это ужасно.

— Жив, — коротко ответил я — Тьма проиграла ещё одну битву. С нашей стороны жертв нет. А значит, мы победили.

Борис растерянно кивнул. Мои слова его, похоже, обескуражили. Ну а что мне было делать — расплакаться перед ним?

— С нашей стороны потерь нет… — медленно повторил Борис сказанное мной. — А как же люди? Те, которые не Воины Света? Те, что были приглашены на помолвку? И те, которые…

— Мне очень жаль, что так вышло, — холодно оборвал я. — Мы сделали всё, что в наших силах, поверьте.

— А больше тебе нечего сказать?

Я пожал плечами.

— Увы. Как ваша сестра и остальные?

— Прекрасно, — отмахнулся Борис. — Не считая этих её страданий по поводу замужества — всё хорошо. Анна даже толком понять не успела, что происходит.

— Хорошо, — кивнул я. — А вы, ваше высочество? Как себя чувствуете?

— Я? — Борис задумался.

— Тогда, в зале, Её Величество хотела вас вытащить. Но вы предпочли остаться. Почему? Вы не Воин Света, пользы от вас не было никакой. И я говорил об этом не раз. Какой был смысл в вашем поступке?

— Константин Александрович, мне кажется, что вы придаёте чересчур большое значение своей персоне! — возмущенно вмешалась в разговор Агата. — Разумеется, она обладает очень большим значением, с этим трудно спорить. Но хочу напомнить, что войну ведёте не вы один!

— Агата! — поморщился Борис. — Не нужно меня защищать, пожалуйста. Костя прав — со стороны мой поступок выглядел по-дурацки. И я понимаю, как глупо это сейчас прозвучит, но… Пойми, Костя. Мне хотелось выстоять! Когда всё это началось, мне в голову как будто таран ударил. Тьма рвалась наружу. Кричала на разные голоса, убеждала в том, что человечество прогнило насквозь, что избавиться от него было бы благодеянием. Мне показалось, что если я убегу — Тьма победит. И я остался. Я выдержал, глядя в глаза Тьме — если можно выразиться таким образом.

— Вы молодец, ваше высочество, — сказала Кристина. — И ваш поступок вовсе не глупый.

Во взгляде, который Агата метнула на Кристину, отчётливо читалась ревность. Впрочем, Кристина не обратила на Агату внимания. А Борис Кристину, кажется, вовсе не услышал.

— Неужели теперь каждый раз так будет? — глядя на меня, бесцветным голосом спросил он. — С каждым разом всё тяжелее? Но ведь тогда… Тогда мы однажды просто не выдержим, Костя. Либо ты. Либо — я…

Да уж, две перспективки, одинаково приятные. Если сломает меня, то мир останется без одного из главных своих воинов. А вот если сломается Борис, то у одного из главных воинов не останется мира.

— Не всё так грустно, — возразил я. — Есть и хорошие новости. Мурашиха сказала, что линии вероятностей наконец показали ей какой-то финал. И если мы все хорошо постараемся, то победим.

— Победим? — переспросил Борис, глядя на меня, как на чокнутого проповедника. — Это возможно?

— Об этом я как-то не задумывался. Сказано: «победим» — значит, победим. А уж возможно оно или нет — не наша забота, — улыбнулся я. — Отправляйтесь-ка спать, ваше высочество. Вам это сейчас действительно необходимо.

Борис не стал спорить. Он и правда был очень утомлён. Он и Агата попрощались. Агата спустилась на пару ступенек, открыла дверь и оглянулась на Кристину. Та качнула головой. Пожав плечами, Агата скрылась у себя на этаже. Борис с трудом, опираясь на перила, поднялся вверх. Минуту спустя я услышал, как закрылась дверь.

— А у тебя какие планы на ночь? — спросила Кристина.

Я внимательно посмотрел на неё. У девушки порозовели щёки, она отвела взгляд. Пробормотала:

— Ну, я подумала… В конце концов, каждый из нас может погибнуть в любой момент…

— А за тобой ведь сохранили твою комнату? — спросил я. — Ты живёшь всё там же?

Кристина кивнула. Я улыбнулся.

Комната Кристины находилась прямо под моей. Соответственно, одна стена, отделяющая её от площадки чёрной лестницы, была капитальной. И хранила один секрет, о котором не знал никто из учителей и наставников. Ну или, по крайней мере, они делали вид, что не знали. А именно: сквозь эту стену можно было пройти. На неё забыли наложить запечатывающие заклинания.

— Окажете мне честь, госпожа Алмазова? — Я протянул руку.

Кристина, совершенно зардевшись, положила свою ладонь в мою.

— Государю императору — ура! — выпалил Джонатан.

О существовании которого мы благополучно успели забыть.

Кристина и я посмотрели на него. И хором сказали:

— Нет!

Оскорблённый в лучших чувствах фамильяр издал бессловесный вопль. И взлетел вверх по лестнице. Надо полагать — на чердак, к Свете. Жаловаться на горькую судьбину и подбивать в качестве компенсации совершить ночной налёт на столовую. Шансы добиться успеха у него были, прямо скажем, не нулевые.

По воскресеньям за завтраком настроение у курсантов традиционно было приподнятым. Свобода! Целый долгожданный день без лекций, контрольных работ, практических занятий и физических упражнений.

Воины Света вернулись на свои посты. Кристину Витман предусмотрительно командировал на самый дальний от меня конец города.

Я первую половину воскресенья обычно посвящал тренировкам, а во второй, вместе с Борисом, Златой и Агатой приходил к Свете на чердак. Но сегодня за завтраком мне задали неожиданный вопрос.

— Костя, — мой сокурсник Пьер Данилов придвинулся ближе ко мне и подмигнул. — Ты не думал о том, чтобы вырваться сегодня из застенков?

Курсанты императорской академии, находясь в её стенах, искренне считали себя кем-то вроде заключенных. Каждый несанкционированный выход «в мир», то есть за ворота академии, приравнивался едва ли не к подвигу. Данилову по части самоволок равных не было. Но меня он обычно в компаньоны не звал.

— Самовольный уход из академии? — фыркнула навострившая уши Долгополова. — Фи, господин Данилов! Ваше рвение в нарушении дисциплины широко известно. Однако склонять на свою сторону ещё и господина Барятинского…

— Которому, к вашему сведению, дозволено покидать академию в любое время дня и ночи, — холодно вмешалась Авдеева.

После того, как она вошла в отряд Воинов Света и приняла участие в ликвидации двух прорывов, стала моей ярой поклонницей. С некоторых пор я, кажется, по определению не мог совершить ничего такого, чего Авдеева не одобрила бы.

— О, ну конечно! — Долгополова всплеснула руками. — Разумеется! Господина Барятинского неизменно влекут государственные дела. И господина Данилова, полагаю, тоже.

— О, да! — фыркнул Абашев, ещё один наш сокурсник. — Уж этого влекут! В прошлые масленичные гулянья, помнится, так увлекли, что господина Данилова едва не заставили обручиться… Пьер! Как, бишь, её звали?

— Не уподобляйтесь городским сплетникам, господин Абашев, — с достоинством отозвался Данилов. — Скажите лучше — вы со мной?

— А как же. Должен ведь кто-то составить вам компанию — на случай каких-нибудь ваших столь же удачных действий.

— Ещё один кандидат на получение штрафных баллов, — покачала головой Долгополова.

— Да ну, — отмахнулся Данилов. — Какие штрафы? Всего-то пара часов, нашего отсутствия никто и не заметит!

Теперь уже за столом рассмеялись все.

— Ну, конечно. Такую кроху, как ты, чрезвычайно легко не разглядеть!

— Право же, господа, — осуждающе продолжила Долгополова. — Неужели это так увлекательно — кататься на санях с простолюдинами и плясать с ними в хороводах?

— С простолюдинками, — поправил Данилов. И подмигнул Абашеву.

— Ах, вот оно что, — Долгополова надменно отвернулась.

— А в чём дело-то? — вклинился наконец я. — Куда ты собрался, Пьер?

Данилов посмотрел на меня с сочувствием.

— Право же, Костя. Я понимаю — государственные дела, и всё такое. Но позабыть о том, что сегодня — широкая масленица…