Спустя пару часов мы остановились и позавтракали все вместе на наружном столике в придорожном кафе норвежской кухни в незнакомом городке на севере Вятской губернии.

— Вкусно! — воскликнула Анука, только что укусив томбургер не самой первой свежести.

Признаться, я был рад такой реакции. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, в такие моменты она задевала какие-то отеческие инстинкты — накормить, успокоить, защитить.

— Впервые такое ешь, внуча? — спросил Палыч.

Она сначала взглянула на меня, и, получив кивок, восприняла как разрешение ответить.

— Нет. Ездили… В большой город, — она чуть не сказала «Дальноморск», но сообразила, что точный адрес происхождения лучше не давать. — Два год назад. Больница. Барин приезжал. Потом ели!

Именно тогда у неё произвели измерение процента сечения, понял я.

Я успел прочитать про эту процедуру — раньше, в средние века, измеряли какими-то жуткими методами, делая поверхностные надрезы в разных частях тела, сцеживая кровь и измеряя что-то в её составе при помощи артефактов. Считалось, что таким образом определяется, сколько процентов от толщины туловища занимает некий поток силы, проходящий из центра Земли. Потом признали эту гипотезу ошибочной, однако терминология и примерные коэффициенты для обозначения показателей сенситивности остались, хотя и прыгали от страны к стране на полпроцента. Последние полвека, а то и больше, измеряли вполне медицинским образом, при помощи томографов, энцефалографов и анализа крови. А пару десятилетий назад добавился и новый метод — генетика.

После перекуса я попросил телефон у Веры. Достал бумажку, набрал номер. Трубку, к моему удивлению, подняли.

— Слушаю.

— Это я, Эльдар. Есть срочное дело. Сможешь выехать в Вятку? Сегодня. В течение пары часов.

Пауза.

— Чего не со своего?

— Не веришь, что это я? Да немчура я, немчура. Колун-то свой куда дел?

— Хм. А чего в Вятке делаешь?

— Рабочие вопросы. Возникли проблемы. При встрече всё расскажу и опишу причины. За бензин и прочее заплачу.

— Хорошо. Но я там буду не раньше часу. «Гюнтер» на Волжской, давай там.

На часах было десять, а ехать было часа полтора. Хоть запас времени был приличный, всё равно требовалось спешить. Но для начала я решил уладить некоторые вопросы. Я подозвал Ануку в сторонку.

— Скоро мы пересядем. И сегодня, если всё пойдёт гладко, ты окажешься в новом доме.

— Хорошо, — кивнула она и махнула рукой в сторону машины. — Не нравятся они мне.

— Я знаю, что ты скучаешь о матери. И я постараюсь, чтобы вы воссоединились.

Она покачала головой.

— Я понимай. Мне… меня готовили с детства. Бросить дом. Работать с силой.

— В каком… возрасте это началось? Когда открылись навыки?

— Рано. Совсем маленькая. Сон… я видела цветок. В снегу. Потом смогла делать сон… Другим. Шаман сказать, что надо найти цветок. Потом — десять лет, сбегать из дома. Потом села на Лаптев, потом долго на запад. Я нашла цветок… Люди, сказать, они прийти… Другой род, они разводить оленей. Потом приехать много военные, племя меня спрятать, сказать, что нельзя говорить. Потом — уметь мысли читать, вещи…

Я обдумал сказанное ею. Было не очень понятно, но говорила она уже чуть лучше, чем при первом нашем знакомстве. Видимо, Антонида Антоновна поднатаскала её, пока они плыли до места захвата.

Итак, получалось, что в раннем детстве ей привиделся цветок, или нечто похожее на него. И этот цветок, вероятнее всего, являлся тем самым Первичным источником или месторождением силы — иначе как объяснить столь мощные способности в столь раннем возрасте. И этот цветок, судя по всему, она нашла, по счастливой случайности не выдав себя.

В этом случае отец действительно мог не знать об истинной природе Ануки и планировать её перевозку совсем с другими целями — например, действительно обучить «ценную производственную единицу». Но вполне логично, что слух о северной девочке-«лозе» рано или поздно распространился между племенами, и что её поиском занимались. И, к сожалению, перевозка через океан распространение слуха и раскрытие тайны только ускорила.

— Двигать вещи? Ты и кинетику умеешь?

Анука кивнула.

— Много чего.

— Ты понимаешь, что из-за этого цветка за тобой теперь охотятся? Что после вашей поимки пиратами всё это вскрылось?

— Понимать. Там военные… пираты. Зашли на катер. Один хотел нас с Антонида Антоновна… плохое. Но главарь его бил, сказал, что «я та самая, та самая». Но нас спасли, кто спасли — тем не говорили.

Я покачал головой.

— Тебя ищут, возможно, тоже люди с силой. Не знаю, какие у них методы. Пожалуйста, когда мы приедем — не снимай ожерелье. Даже душ и прочее — в нём. Потому что мало ли. Я найду, как тебя защитить.

— Я верю, — кивнула она. — Ведь я нужна, чтобы мир исчез.

Холодок пробежал по спине.

— Как много ты знаешь?

Она потупила взор.

— Ты спал… Тогда. Я прочитать мысли… Ты старый очень. Много миров, я читала, что много миров. А наш мир — плохой. Я не против, чтобы его убить.

— Не рассказывай никому! — я не заметил, как перешёл на шёпот. — Ни Обществу, ни отцу, ни приёмным родителям — никому!

В этот момент нас окликнул Палыч.

— Вы чего там? Едете, нет? Мы можем развернуться, а вы уж сами.

— До Вятки. Только прошу — до часу отсидимся — дальше сами.

Ехали молча — Палыч начинал было говорить о чём-то, но я не поддерживал беседу. Учитывая пробки, ехали ещё часа три, пока, наконец, не въехали в Вятку и не нашли стоянку у того самого кафе «Гюнтер», где и остановились.

— Ну, и долго ждать? — проворчал Палыч.

— Сколько потребуется, — ответил я.

— Тогда посторожите машину, вы за едой сходим.

Анука почему-то рассмеялась, когда они вышли.

— Что смешного? — спросил я.

— Такие… глупые, — покачала она головой. — Увидишь.

Я подумал, что это просто странное замечание, но вскоре понял, что она имела в виду. Вернувшись с двумя здоровыми бумажными пакетами, от которых вкусно пахло, Вера и её отец принялись жадно поглощать бургеры и картофельные дольки.

— Идите тоже, чего, — сказала Вера. — Или ты один смотри, мы за девкой присмотрим.

Разумеется, оставлять в машине «девку» мне совсем не хотелось. К кассе отправились мы двое, и только встали в очередь, как услышали скрип шин на парковке.

На месте, где стояла машина, лежали три наших сумки. А наших извозчиков и след простыл.

— Глупые, такой смешной план, — смеялась Анука.

А мне было не до смеха.

Мне же было не до смеха. Мы остались один на один в незнакомом городе, при этом, судя по всему, не в самом благополучном районе. Через дорогу тянулись серые корпуса и заводские трубы, с нашей стороны вдоль шоссе по обеим сторонам шёл ряд старых деревянных бараков, и только где-то далеко виднелись высотные жилые дома центральной части города.

Кафе выглядело единственным островком цивилизации, при этом контингент в очереди был соответствующих сословий. Мужики-рабочие лет сорока, несомненно, пьющие, подростки-аббисы всех мастей, в основном, приезжие, парочка девушек моего возраста, юбки которых по длине едва превышали пояс, а яркий макияж и недвусмысленные подмигивания явно намекали на профессию.

Подобрали сумки, сели за столик подальше от глаз. Наличка стремительно заканчивалась, а вызвать такси без включения телефона я не мог и не собирался. Позвонить и попросить поменять место встречи — тоже. Наверное, можно было бы сделать это через кассиров или кого-то ещё, но это было бы лишним привлечением внимания. Оставалось ждать.

Первыми к нам подошла пара алкашей, попросили выпить и были отшиты. Следом подошёл совсем дряхлый старичок и попросил милостыни «на хлеб». Признаться, в других мирах и других ситуациях я на ранних этапах пути давал милостыню и занимался благотворительностью: для меня это не выглядит странным, так как вверенный мне мир и его жители должны закончить жизнь достойно. Но здесь, во-первых, у меня было не так много наличности, а во-вторых — это мог быть якуталец, то есть вполне профессиональный попрошайка.