Итачи снова прикрыл глаза.

— Изуми.

Шисуи отвернулся.

— Значит, все-таки любил ее, — тихо сказал он. — Неужели ты не попытался хотя бы ради нее…

— Хватит, — оборвал его Итачи. — Не было другого выхода.

— Об этом можно спорить бесконечно. Кажется, тебя невозможно переубедить. Даже если я прав, ты ни за что не позволишь себе согласиться со мной, потому что это сведет тебя с ума.

— Возможно. Но ты не прав.

Шисуи вздохнул.

— Прошу, позаботься о Саске.

— Это не то, о чем стоит просить, знаешь. Конечно. Только ради него самого, а не потому, что ты попросил, Итачи.

— Мне все равно. Просто… он-то ни в чем не виноват.

— Я знаю.

— Шисуи, — спохватился Итачи. — Насчет Сарады. У меня есть подозрения.

— Что?

— После того, как Мадара убил ее — тело исчезло.

— Ты имеешь в виду, она переместилась во времени? — недоверчиво уточнил Шисуи.

— Скорее всего. Просто поглядывай за кварталом. Мало ли.

— Ладно.

Клон Итачи соскользнул с камня на землю. Ткань его плаща покачивалась на ветру.

— Мне пора. Прощай.

Шисуи не ответил. Тело Итачи рассыпалось на стаю воронов, которые с карканьем разлетелись по округе.

Я оставлял другого Итачи, а этого человека я действительно совсем не знаю.

Ему казалось, что говорить с Итачи тяжело, потому что его присутствие вызывает слишком много воспоминаний, негативных эмоций и ярости. Но когда бывший друг исчез — стало только хуже.

На плечи Шисуи навалилось одиночество. Та боль, которую причинили ему новость о падении клана Учиха и беседа с Итачи, все это время замешивалась в его душе в густую тяжелую массу, и как только клон самоуничтожился — она стала рваться наружу. Дрожью во всем теле, слезами, всхлипами, которые невозможно было сдержать. Хотя к чему их сдерживать, на обрыве все равно никого не было. Брови съехались к переносице, нижняя губа дрожала. Глаза горели от соли и чакры, вновь прилившей к ним, совсем как в тот день, когда он впервые активировал шаринган. Сила, которая сама решала, когда ей оживать, и не считалась с волей своего хозяина.

Слишком густая боль, слишком много ее внутри. Ей мало было дрожи и слез, которые она выжимала из молодого сильного парня. Она рвалась наружу всхлипами, почти детскими. Так в истерике рыдают малолетние дети, обиженные на весь мир по своим личным причинам, самым серьезным причинам на свете, но голос был низкий, мужской, оттого рыдания звучали неестественно и даже жутко.

У него не осталось больше ничего. Ни клана, ни матери. Ни друга. Дома — и того не было.

«Вам выдадут квартиру…»

А пока не выдали, Шисуи, не возвращайся в квартал. Ночуй где-нибудь. На улице.

Хотя о чем это он. Он и сам добровольно не стал бы возвращаться жить в бывший квартал Учиха. Стены домов, мостовая, заборы, рисунки гербов на штукатурке и тканевых навесах, флагах — все было пропитано смертью. Это место навсегда проклято. Даже если Хокаге распорядится снести район и выстроить на его месте новый — никто не станет там жить.

****

Окно Кирэй было как всегда открыто нараспашку. Шисуи осторожно присел на подоконник и просунул в комнату плечо с небольшим рюкзаком. Он все-таки заскочил в квартал забрать кое-какие вещи, но где ему ночевать, так и не придумал.

Неважно. Где-нибудь переночует. Но вначале он хотел повидаться с Кирэй. Шисуи чувствовал, что если останется наедине со своими мыслями еще хотя бы немного, то обязательно сойдет с ума. Нужно было отвлечься, хоть как-то. Хоть чем-то. Он так мечтал о встрече с Кирэй все долгие месяцы на границе с Туманом. Думал о том, что будет с ними дальше после того прощания, отгонял тяжелые мысли о судьбе клана воспоминаниями и мечтами о девушке. Кирэй была последней нитью, что соединяла его с прошлым.

Если сейчас и она меня оттолкнет…

В комнате было пусто, а дверь в коридор — открыта. С кухни слышался грохот посуды.

Еще не хватало нарваться на ее мамашу.

Шисуи активировал шаринган и различил два очага чакры — один принадлежал молодой волчице, а другой — девушке. Больше в квартире никого не было. Он беззвучно спрыгнул с подоконника на пол и на цыпочках прокрался в коридор. Комнату Кирэй он успел изучить досконально, но в других местах ее жилища никогда не бывал. Светлый коридор с картинами — иероглифами на циновках и журавлями; клочки шерсти на чистом деревянном полу. Шисуи осторожно заглянул на кухню. Кирэй что-то готовила на плите. Вкусно пахло едой.

— Привет, Шисуи.

Не испугалась, не удивилась. Ей сказали, что он вернулся в деревню. Ждала, значит?

— Ты одна?

Он чувствовал себя преступником, который вломился в дом без разрешения. Эйга подошла и обнюхала его ногу, испачкав штанину влажным носом.

— Мама ушла в гости к тете Цуме. У них там праздник, день рождения.

— А ты чего не пошла?

— У меня скоро аттестация. Надо готовиться.

— Прости, я помешал, — тяжело вздохнул Шисуи.

Но Кирэй поспешно ответила:

— Нет. Останься. Только, гм, — она неодобрительно взглянула на его обувь. — Разуйся и руки помой.

— Э-э. Хай.

Шисуи отыскал коридор, стянул сандалии, вернулся на кухню и сполоснул руки.

— Есть будешь?

— А можно?

— Учиха, когда это в тебе проснулась скромность?

— Не знаю, — хмуро ответил Шисуи. — Я чувствую, что не должен здесь быть и… Вообще мне здесь не место. Скоро вернется твоя мать. Не хочу еще проблем.

— Ой, они будут праздновать до утра. Расслабься, — Кирэй выставила на стол тарелку с едой. — Тебе повезло попасть на день рождения, который взялась организовывать тетка Цуме. У нее всякий раз такой шабаш, что полдеревни на ушах стоит.

— А чей день рождения? — осведомился Шисуи, принявшись за еду.

— Да какая тебе разница.

Кирэй вдруг прищурилась.

— Ну-ка, взгляни на меня.

Шисуи встретился с ней взглядом и почувствовал, как в руках просыпается трепет, который он с таким трудом унял после нервного срыва на утесе. Только причина нервной дрожи на этот раз была другой.

Кирэй внимательно изучала его.

— Что у тебя с глазами?

— А что с ними не так?

— Все красные, сосуды полопались. Это шаринган?

— Сама спросила, сама ответила, — сухо сообщил Шисуи.

Не рассказывать же ей про Мангеке.

Кирэй облокотилась спиной на подоконник и сложила руки на груди.

— Ты всегда используешь шаринган, но такого никогда не было. И лицо какое-то опухшее.

— Давай не будем об этом, ладно?

— Ладно, — с неохотой, но все же согласилась Кирэй.

Она присела за стол напротив.

— Где будешь ночевать?

— Не знаю, — отвечал Шисуи, глядя в тарелку. — Где-нибудь переночую.

Глаза действительно болели. Неужто и правда настолько красные? Нет, не так он представлял их встречу все эти месяцы. Совсем не так. Он ожидал чего-то большего. Пусть это все были глупые фантазии, но надежда, что хоть одна из них станет явью, не покидала его ни на миг.

— Оставайся у меня.

Шисуи подавился.

— Ч-что?

— Тебе некуда идти, правда же?

— Да, но…

— Тогда оставайся, — объявила Кирэй тоном, не терпящим возражений, и поднялась из-за стола. — Я пошла заниматься, тарелку помоешь.

Время перевалило далеко за полночь, и Шисуи немного успокоился. Он принял душ, переоделся в чистую одежду и лежал в постели Кирэй, тщетно пытаясь заснуть. В голову снова лезли отвратительные мысли и воспоминания. Шисуи закрывал глаза, которые все еще ныли от перенапряжения, и видел посменно одни и те же картины: пятно крови на кухонном полу в своем доме, лицо Третьего, гербы Учиха по всему вымершему кварталу, лицо Итачи, слишком измученное, взрослое, как для мальчишки его возраста, потухший ледяной взгляд черных глаз, руки с темными ногтями и кольцом на безымянном пальце, и снова пятно, снова проклятые веера.