Он вспотел. Руки онемели, шея затекла от неудобного сна прямо за столом.

— Войдите! — воскликнул он хрипло.

Спросонья хотелось пить. В желудке ощущалась неприятная резь. Озабоченный отвратительным послевкусием кошмара, Конохамару не сразу понял, что к нему на аудиенцию решили заглянуть старейшины.

— Хачидайме, — с порога начала старуха. — Тебе придется объясниться.

Конохамару нахмурился, готовясь к очередной проповеди. Он с трепетом относился к этим старикам, ровесникам деда, и уже давно подозревал, что так просто управлять деревней ему не дадут. Его считали неумелым ребенком, и Конохамару честно признавался себе, что в этом старейшины были совершенно правы.

«Тебе придется объясниться».

Грядущая дискуссия не обещала ничего приятного. А Конохамару и без этого был не в духе. Он не выспался, со вчерашнего вечера хотел есть, ему приснился кошмар о любимой девушке, и все это на фоне чертовщины с биджу, грозящей расшатать хрупкий мир и вывести Великие Страны на новый виток военных столкновений.

— Дело касается Учихи Сарады, якобы возвратившейся с того света.

Он поморщился словно от головной боли.

— Как ты мог ее отпустить? Почему нечто в облике девчонки Учиха свободно разгуливает по деревне да еще и общается с джинчурики?

— Это точно Сарада, — сдержанно ответил Конохамару. — Я проверил.

— Пусть так. Ее все равно нельзя было подпускать к джинчурики, — встрял Хомура. — Шаринган Учиха способен контролировать Кьюби. Такое уже было. И мы едва выкарабкались из этого кризиса! Ты хочешь спровоцировать новый?

— Так что вы предлагаете? — жестко уточнил Конохамару. — Джинчурики живет в ее доме. Запретить ей возвращаться домой?

— Сараду необходимо было сразу же взять под стражу. Ты уже совершил несколько серьезных ошибок, и исправлять их необходимо немедленно.

Конохамару закусил изнутри щеку. Он внутренне закипал и сам не мог отдать себе отчета, что его так раздраконило: обида за Сараду или просто брюзгливая трескотня стариков, когда он был в таком неприятном расположении духа и чувствовал себя более чем отвратно.

— Распорядись выслать за ней несколько отрядов Анбу. Сараду нужно отделить от джинчурики.

Пальцы судорожно сжались, сминая попавшийся под руку документ. Конохамару впервые понимал Пятую. Она запомнилась ему буйной тетенькой, но… право же… управляться со всем этим и сохранять невозмутимое спокойствие на посту Хокаге было невыполнимым заданием.

Конохамару осознавал, что старики, в общем-то, правы, но что-то внутри него восставало против приказа старейшин взять Сараду под стражу. Она умудрилась захватить его в мощнейшее гендзюцу без зрительного контакта. Конохамару едва ли мог оценить пределы ее сил, но интуиция подсказывала ему, что Сарада Учиха — и близко не тот ребенок, каким казалась на первый взгляд. За ней нельзя было просто послать Анбу.

— Это должен быть отряд Тонэки Ёро. Он лучше всех разбирается…

— Я не стану посылать за Сарадой Анбу.

Старуха осеклась.

— Что это значит? — мрачно спросил Хомура.

— То и значит, корэ!

Конохамару отшвырнул испорченный документ, подался вперед и уперся руками в стол.

— Ты не смеешь принимать такие решения в одиночку. Тебя избрали Хокаге за твою силу, но для того, чтобы управлять скрытой деревней, этого мало. Ты обязан прислушиваться к советам старших.

В глазах потемнело от ярости. Он чувствовал себя уязвленным. Эти старики странно на него влияли. Ему хотелось устроить истерику, но он с досадой сознавал, что это лишь докажет их правоту.

«Я не имею права принимать такие решения».

За недолгий период времени они умудрились вдолбить ему эту идею в мозг настолько, что он стал сам в себе сомневаться.

Тяжелый взгляд Шикаку, воскресший в воспоминаниях, чуть остудил его пыл.

«Имеешь. Ты — Хокаге».

****

Утренняя прохлада душила. Солнце мелькало в ветвях слепящими бликами, но тепла Сарада не ощущала ни на пути к кладбищу, ни тем более сейчас, под укрытием деревьев. Она оправдывала эту раннюю прогулку тем, что все-таки стоит навестить мамину могилу, но глубинная причина была иной.

Заросли оборвались, открывая взору геометрически правильные просторы кладбища. Сарада задумалась, откуда бы начать поиски могилы матери, когда внезапно заметила вдалеке знакомую фигуру. Над пухлым воротом темно-зеленого жилета виднелся седой затылок, перетянутым позади повязкой протектора. Сарада по возможности скрыла чакру. Она не знала, как теперь показаться Какаши-сенсею. Последнее воспоминание перед смертью: Райкири, пробивающее грудь. Сарада сама не ожидала, что этот жест со стороны сенсея воспримет едва ли не с благодарностью. Успел остановить ее, помешал планам Черного Зецу, подарил ей право уйти вслед за Наруто… Вот только мир не пускал ее на покой. Возвращал в мир живых снова и снова, и Сараде начинало понемногу казаться, что ад находится на земле, тогда как ее раз за разом в него ссылают.

Она продолжала стоять в кустах, не решаясь выдать свое присутствие. Безотчетная уверенность охватила ее: Какаши-сенсей пришел к могиле мамы. Из груди к самому горлу поднялась кипучая обида. Это не Конохамару, это он — Хатаке Какаши, Седьмой Хокаге — послал Сакуру на смертельную миссию. Впрочем, стоило ли винить его настолько? Мог ли он знать? Если бы знал — верно же, не послал бы… Сарада проклинала его и себя — и в то же время пыталась оправдывать.

Она вдруг обратила внимание, что Какаши-сенсей очень уж часто смотрит куда-то вниз и в сторону, словно рядом стоял Паккун, с которым он вел беседу. Сарада тихонько выбралась из зарослей, чтобы пышный куст не закрывал обзор, и увидела рядом с ним маленькую девочку с розовыми волосами.

Сарада хорошо запомнила этот образ из прошлого: играющие дети и среди них одна розовая макушка — маленькая мама, к которой она так и не осмелилась подойти. Пожалуй, она точно сходила с ума. Запуталась в бесконечных прыжках во времени. На скале Хокаге уже поставили леса, чтобы выдалбливать лицо Конохамару, а Какаши-сенсей стоял на кладбище и держал за руку маленькую Сакуру. Сарада усиленно пыталась распутать клубок парадоксов, когда ее огорошила внезапная догадка, еще более жуткая, чем головокружительное состояние неопределенности.

Это не мама.

Со спины разобрать было трудно, маленький ребенок, розовые волосы… Но у Сакуры в детстве прическа была другой — короткая, даже не до плеч, прихваченная яркой лентой на макушке. У этой девочки волосы были длинные, небрежно стянутые в неаккуратный хвост. Наверняка сама неумело собирала волосы, или это сделал кто-то другой, тоже совершенно не смыслящий в девичьих прическах.

Это… моя сестра?

Сарада едва ли сумела заглушить чувство дурацкой обиды. К Джуни она такого не испытывала, но эта девочка была не просто сестрой. Она занимала ее место.

Я так и не родилась. И уже не рожусь. Я — это она.

Но что-то не укладывалось. Не сходилось. Внутренний голос нашептывал Сараде, что ее родные братья и сестры были бы похожи скорее на Джуни, чем на эту малышку. Или никакой не внутренний голос, а просто Орочимару?

Она выдохнула и покинула свое укрытие. Подошла совсем уж близко, но даже тогда Какаши-сенсей не повернул голову, хотя наверняка чувствовал ее присутствие.

Могильный камень выглядел почти так же, как в прошлом. Сарада от нахлынувшего ощущения пустоты не сразу поняла, что именно ее смущает. Слезы смывали четкость восстановившегося зрения. Она с силой зажмурилась и снова посмотрела на могилу. Символы прояснились.

Сакура… Хатаке Сакура.

Сарада, округлив глаза, уставилась на Какаши-сенсея, словно ожидая объяснений, и, не дождавшись, перевела взгляд на девочку. Та забеспокоилась, ощутив внимание, и немного повернула голову, чтобы искоса подглядеть, кто это ею заинтересовался.

Все неожиданно встало на свои места. Сарада с досадой упрекнула себя: как она сразу не поняла? Стал бы Какаши-сенсей возиться с чужим ребенком? О чем она только думала? Что папа ушел, а бабушки с дедушкой нет в живых? Что Какаши-сенсей взял дочь своих учеников прогуляться на кладбище?