Учиха Итачи был удивительным человеком. Да, с ним было немного сложно. Он отвечал кратко или читал длинные заумные лекции. Никогда не смеялся, не шутил. Не проявлял нежности ни к матери, ни к отцу, ни к ней, а ведь знал же, знал, что она его племянница. У него не было ни чувства юмора, ни личной жизни, ни даже друзей, кроме Шисуи. Сараду поражало уже даже то, что дядя сошелся хотя бы с Шисуи. Они были словно противоположностями друг друга: общительный веселый Шисуи, который подкалывал ее при любой возможности, и дядя — молчаливый и задумчивый, слишком серьезный для своего возраста… Что их свело, этих разных людей? Что их объединяло? Даже Изуми, пусть поначалу Сарада и приняла ее за девушку Итачи, не была с ним особо близка. Эти двое здоровались, изредка гуляли, но Изуми признавалась, что даже в такие редкие моменты Итачи блуждал мыслями в каких-то недоступных ей сферах.

Дядя стоял в прихожей и ждал.

— Ты готов, Саске?

— Иду!

Маленький папа с сумкой через плечо вылетел в коридор, плюхнулся задом на порог и стал поспешно натягивать сандалии. Взявшись за руки, они вышли из дома и отправились на полигон. Сарада молча проводила их взглядом.

Итачи преображался только в присутствии Саске. Очень странно было видеть, как он расплывается в улыбке при виде младшего брата, а в его черных глазах зажигается теплый огонек. И маленький вредный папа купался в лучах этого тепла, предназначенного только для него одного.

Саске тоже менялся с Итачи. С мамой он обращался нежно, с Сарадой хмурился и дулся, недовольный тем, что его воспитывает посторонняя девчонка; с отцом вел себя немного испуганно и с робкой надеждой, а с ровесниками — высокомерно.

С Итачи все было иначе. Всю любовь, которая копилась в его сердце под шелухой надменности, Саске отдавал старшему брату. Сарада наблюдала за этими двумя и понимала, что у дяди никогда не будет человека ближе, чем Саске, а у папы — ближе, чем Итачи. Ни Микото, ни, в будущем, Сакура, да и сама Сарада — никто не вызывал у Саске такого откровенного обожания, никому и никогда он не открывался и не открылся бы так, как сейчас открывался Итачи.

Итачи заботился о ней, Сарада это видела и чувствовала. Он понемногу учил ее, давал ценные советы. Обучил призыву и даже пытался втолковать свою модель Техники Замены Тела, которая использовала вместо полена — воронов, хоть и Сарада все никак не могла успешно повторить ее. Их общение сводилось к минимуму, но было чертовски полезным. Кроме того, дядя ведь защитил ее от Данзо и выгородил своей ложью перед отцом и Сандайме Хокаге. Она обитала в доме дедушки и бабушки, но при этом чувствовала, что живет под крылом Итачи, ведь даже за внезапным приемом в семью дедушки наверняка стоял он.

Но дядя не подпускал ее ближе. У него однозначно были секреты. Может, ему даже иногда было больно. Он наверняка о чем-то мечтал. О чем? Всякий раз Сарада натыкалась на невидимую стену, которую Итачи сам же возводил между ними. А ей очень хотелось быть откровенной с ним и рассчитывать в ответ на такую же откровенность. Она была готова хранить его секреты, разделять его боль. Иногда ей даже хотелось обнять его. Они ведь семья, почему тогда это казалось таким невероятным — обхватить руками спину Итачи, скользнув ладонями под мягкий шелковый хвостик, уткнуться носом в плечо или шею, чувствовать грудью биение его сердца, и слышать теплое невесомое дыхание у самого уха? Почему всех можно обнимать, почему Нанадайме сам при первой же возможности вис у нее на ноге, душил за шею или кидался на руки, а Учиху Итачи обнимать было категорически нельзя? Будто он не человек, а машина.

А Сарада ведь знала, что ни черта не машина. Безразличие и холодность — маска шиноби, совсем как та, которую надевали члены Анбу, чтобы скрыть свое лицо, только что не звериная и не разноцветная. Сарада же видела, как он менялся при виде брата и с него спадало набившее оскомину притворство.

Ты добрый, дядя. Я вижу твою доброту. Я даже чувствую ее, пусть от нее зачастую и веет холодом. Почему ты не откроешься мне? Носишь все в себе, хоронишь глубоко внутри свои мысли и чувства, не делишься ни с кем, только, быть может, с Шисуи. Почему?

Но сегодня Итачи вел себя действительно необычно. Окидывал взглядом знакомый дом и усадьбу, общался с семьей, будто в последний раз. Даже пошел тренировать Саске. Вот это чудо.

Что же происходит в твоей жизни, Учиха Итачи?

****

Они вернулись под вечер, только не вдвоем, а втроем. Впереди шагал вечно хмурый дедушка Фугаку, а позади него плелся Итачи, согнувшись под тяжестью Саске, обосновавшегося у него на плечах. Все трое прошли в комнату деда, закрыли бумажную дверь и долго что-то обсуждали. Оттуда слышался тонкий умоляющий голосок папы, восклицания дедушки: «Ты с ума сошел, Итачи?!», «Ты же знаешь, как завтрашняя миссия важна для клана Учиха!».

Там, за дверью, происходила недоступная Сараде жизнь, в которую был посвящен даже маленький Саске, но только не она.

Дедушка говорил о миссии. Так вот почему дядя взял выходной. Он готовился к важному заданию?

В конце концов створка двери отъехала в сторону, и из комнаты вышел дедушка. На его суровом лице читалось раздражение. Немного погодя на кухню приковылял хромающий Саске и сел на полу, прикладывая к лодыжке ломоть мороженного мяса. В его глазах читались какие-то мутные смешанные эмоции и понять, о чем он думает, было невозможно.

— Получше приложи холод, — посоветовал Итачи, проходя мимо.

Дедушка в бешенстве, папа задумчив и подавлен. Только у дяди все как обычно хорошо. Хорошо ли? Нет, скорее «как обычно никак».

****

Итачи было противно. Он не представлял, откуда отец узнал о том, что миссия назначена на завтра, но ему явно позволили узнать это. Данзо спустил ровно столько информации, сколько считал нужным. Ни больше, ни меньше. Лидер могучего клана был игрушкой правительства Конохи. Он знал о дате миссии, о том, что можно взять напарника, но не догадывался о прочих подробностях. Например, о том, что Итачи уже давно выбрал себе партнера — Шисуи.

Собрав их у себя в комнате, отец объявил, что отправится на миссию с Итачи. Он много и долго говорил о том, что вступление старшего сына приведет клан Учиха к величию и славе. И совершенно не замечал младшего…

Как же отец жалок…

Всю дорогу с полигона, сидя на спине у Итачи, Саске щебетал о том, как он мечтает работать в Военной Полиции и ждет, что папа пойдет на его церемонию поступления в академию.

…сидя в комнате напротив отца и слушая его фанатичную речь о клане и славе, Саске все порывался напомнить ему о том, насколько важный день для него завтра. А когда все-таки решился, его слабый голосок резко перебил суровый голос отца.

Отец не слышал, не замечал ничего, кроме чертового клана, даже маленького Саске. Он забыл, что завтра — церемония поступления. Также не задумывался и о том, что его старший сын может не вернуться с миссии. В мыслях отца царил только клан, а в душе Итачи закипало настоявшееся ледяное бешенство.

Ему и так было тяжело. Он морально готовился к тому, что может погибнуть. И в такой ответственный момент рядом с ним должен был быть Шисуи. Больше никто. А отец… Он снова лез. Зачем он лез? Почему он игнорировал своего младшего сына, которому был так нужен? Неужели клан был важнее?

— Знаешь, отец… Я отказываюсь от завтрашней миссии.

Итачи произнес это совершенно спокойно. И, что удивительно, от чистого сердца. Ему все надоело. Он не хотел нести на своих плечах бремя ненависти клана, шпионить за деревней, которая собиралась принять его в ряды Анбу и довериться ему. Все, чего он хотел — пойти на церемонию Саске и забыть обо всем этом.

Услышав его заявление, отец на мгновение потерял дар речи. А потом закричал. Боги, как же он кричал. Бедный Саске сжался от страха.