Саске фыркнул и отошел. Вместо его лица снова открылось звездное небо. Слева послышался шорох — это отец сел рядом в траву, вытянул ноги и уперся руками в землю позади.

— Так уж и ждешь.

Не поверил. Конечно, он прекрасно понимал, почему она торчит посреди ночи снаружи.

Сарада приподнялась на локте.

— Я не могу к этому привыкнуть. Это неправильно.

Саске не был Шисуи, чтобы делиться с ним душевными откровениями. Вместо сочувствия и поддержки он лишь больнее ранил своим безразличием или излишне резкими ответами, но Сарада почему-то все равно сказала вслух то, что думала.

— Да, — откликнулся Саске.

В тишине ночи стрекотали сверчки. Продолжения не последовало.

— Если ты тоже считаешь, что все это неправильно, то почему мы все еще здесь?

— Я не знаю, почему ты все еще здесь.

Столько месяцев прошло, а он все не прекращал всем своим видом напоминать Сараде, что ее присутствие раздражает его и что ей здесь не место.

— А ты?

— А это уже тебя не касается.

Сарада со вздохом легла на спину.

Саске все такой же Саске. Ничего в нем не поменялось.

— Вообще-то я действительно тебя ждала.

— Зачем?

— Мне нужна помощь с гендзюцу.

Саске промолчал. Подумал и уточнил:

— Тот свиток?

— Да.

— Ты разобралась?

— Местами.

Разговор снова погас. Саске редко когда подбрасывал в него топливо. В основном поддерживать очаг беседы приходилось Сараде, что она и сделала.

— Гендзюцу-ловушки.

— Что это? — в напряженном голосе отца мелькнул легкий интерес.

— Комбинация гендзюцу шарингана и фуиндзюцу. Можно запечатать гендзюцу в сознание жертвы с печатью зеркала. Если жертву попытаются захватить в гендзюцу или каким-то образом вмешаются в ее сознание, печать активируется и тот, кто пытался манипулировать сознанием жертвы, попадется сам.

— И получилось?

— Вот ты мне и расскажешь.

Саске хмыкнул.

— Хочешь сделать из меня подопытного?

— Да.

— Тебе мало тел в камерах?

— Они не могут использовать гендзюцу.

— А сама?

— Сама пробовала. Я слишком хорошо знаю свое гендзюцу. Мне нужен взгляд со стороны.

Снова установилась тишина. Саске не отказался. Это было хорошим знаком. Кроме того, он не спешил нырять в люк убежища. Почему-то продолжал сидеть с ней под ночным небом и молчать. Наверное, атмосфера базы Орочимару тоже давила на него.

У Сарады в голове вертелась куча вопросов: «Как там Карин?», «Что там в Южном?», «Что за эксперименты?», но она знала, что задавать их Саске бесполезно. Он на все ответит «да», вне зависимости от вопроса. Даже если на вопрос нельзя ответить «да».

— Почему Орочимару сам не выполняет техники? Ему всегда нужны ассистенты. Или я, или Кабуто. Кто-нибудь…

Раз отец был в хорошем расположении духа, стоило этим воспользоваться.

— Шики Фуджин, — лаконично ответил Саске.

В его ответе было слишком много всего. Сарада была благодарна за то, что ее не проигнорировали, как всегда, но даже не знала, за что именно хвататься, чтобы разгадать потаенный смысл подсказки.

Саске неожиданно продолжил:

— Душа Орочимару запечатана в Шинигами. Третий и Шисуи постарались.

— Тогда почему он жив?

— Проклятые Печати. Печать — это не только фермент Джуго. Орочимару оставляет в каждой печати и частицу себя. У меня тоже была печать. Кабуто извлек из моей печати осколок сущности Орочимару и переместил ее в новое тело.

— И чем это мешает ему использовать техники?

— Настоящая душа Орочимару по-прежнему запечатана. Осколок не может обеспечивать его достаточным объемом жизненной энергии — вся она уходит на сохранение власти над захваченным телом и со временем иссякнет. Станет использовать техники — укоротит себе век.

— То есть он может использовать техники?

— Да. Просто экономит.

— Откуда ты все это знаешь?

— Не твоя забота, — отрезал Саске.

— Если придется сражаться… насколько он будет силен?

— Сражаться?

Саске резко взглянул на нее и прищурился. Сарада смутилась под его взглядом. Слишком смелые мысли. Везде есть уши, нельзя такое обсуждать вслух. Да и сам Саске, непонятно, что он вообще думал и что планировал. Одно Сарада знала точно: отец не слепо предан Орочимару, как Тройка Звука. Он ведет свою игру. Ему не хотелось мешать, но в то же время неопределенность сводила Сараду с ума.

— Ну… э-э… Если нас выследят «Акацуки», которых Орочимару так опасается, то ему хватит сил? Пусть это и укоротит век…

— Думаю, вполне.

Сарада вздохнула.

Значит ли это, что он сильнее нас вместе взятых, папа?

Саске поднялся и отряхнул с темной ткани, обмотанной вокруг бедер поверх штанов, прилипшие влажные травинки.

— Идем. Показывай свои ловушки.

****

Пока Наруто не вернулся в деревню, Сакура паниковала. Что делать, когда он вернется? Что сказать? Как он отреагирует? Сакура не раз делилась этой тревогой с учителем и с Шизуне, с Какаши-сенсеем… С Какаши-сенсеем в особенности. Почему-то ей казалось, что сенсей и Цунаде-сама сами все расскажут Наруто как взрослые ответственные люди. Но когда Наруто задал вопрос о Сараде, Какаши-сенсей смылся, а Цунаде-сама отвернулась и сделала вид, что она не при делах. Вся ответственность рухнула на плечи Сакуры.

Какаши-сенсей… Поступил как мальчишка. Все на меня скинул, шаннаро!

Почему-то ей казалось, что стоит рассказать все Наруто, и станет легче. Больше не надо будет паниковать и гадать, как он отреагирует. Все будет позади. Но Сакура крупно ошиблась. Когда Наруто все узнал, стало только хуже.

Она смотрела на него и приходила к выводу, что даже она сама не так тяжело переживала уход Саске. На улице при Какаши-сенсее и общих знакомых Наруто будто бы вел себя как обычно. Чуть печально, но все же улыбался и пытался казаться веселым. Вот только каким он становился, заходя домой, знала только Сакура.

Последние дни Наруто приходил ночевать к ней. Ложился и лежал на диване, глядя в потолок или в стену, или в спинку дивана. Он мучился. Сакуре знакомы были его чувства. Желание все бросить и уйти за любимым человеком, который, вероятнее всего, находится в большой опасности. Вот только Наруто было уже не тринадцать, как ей, когда она сломя голову бросилась на поиски Саске. Совсем скоро ему должно было исполниться шестнадцать. Шестнадцать — возраст для шиноби. К шестнадцати у шиноби отрастают мозги. Те же, у кого мозги не отрастают, погибают до своего шестнадцатилетия или даже раньше.

Сакура не до конца понимала, зачем «Акацуки» нужен Наруто, но Цунаде-сама наверняка не просто так запрещала ему покидать деревню. Да и где было искать Сараду и Саске? Был бы хоть малейший намек на то, где скрывается Орочимару, Сакура сама бы выбила из учителя разрешение на миссию. Но намеков не было!

Они с Наруто очутились в безвыходной ситуации, и каждый из них справлялся с горем по-своему. Сакура за несколько лет успела немного смириться. В конце концов, Саске-кун ушел по своей воле. Сарада — тоже. И ушла не просто так, а помочь Саске-куну. Сакура надеялась, что вдвоем они наверняка не пропадут. Но даже так, все равно было больно, и едва затянувшиеся душевные раны вновь разбередил Наруто.

Всякий раз, когда Сакура выходила в гостиную и видела, как он валяется на диване и молча страдает, у нее сердце обливалось кровью. Прежде она могла позволить себе слабость, но не теперь. Сакуре казалось, что ее печаль лишь приумножит боль Наруто. Его нужно было как-то отвлечь, привести в чувство, вернуть к жизни. Она не знала как, но все-таки старалась вести себя весело и непринужденно. Все-таки они были в равных условиях. Может, глядя на нее, и Наруто перестал бы убиваться?

…сильной… я должна быть сильной…

Наруто прятал свою боль при посторонних и давал ей волю дома. Сакура прятала свою боль даже дома, потому что с недавних пор у нее в гостиной обитал Наруто. Она позволяла своим чувствам выйти наружу лишь ночью, когда друг засыпал и не мог видеть ее слабости.