Сарада зверела, если ее осуждали. Злость на саму себя выплескивалась агрессией на окружающих, но Учиха Саске был не тем человеком, рядом с которым Сарада рискнула бы закатывать сцены. В данный момент он казался суровее и опаснее Годайме.

— У меня возникли проблемы.

— Какие проблемы?

Судя по тону, Саске не считал ни одну проблему достаточно весомой, чтобы сбежать из Конохи к Орочимару.

— Я использовала киндзюцу.

Отец не удивился, не рассердился еще сильнее. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Гендзюцу?

Сарада опустила глаза и стала рассматривать ворот его рубашки и шею. Ее смущение вполне можно было принять за положительный ответ, что Саске и сделал. Он фыркнул и сказал:

— Когда отдавал тебе свиток… думал ты умнее.

Прозвучало так, словно он разочаровался в ней, причем разочаровался окончательно, без шанса реабилитироваться. Это было настолько неприятно, что Сарада невольно скривила лицо. Ей показалось, что Саске сейчас уйдет и они больше никогда не увидятся, а потому она спросила напрямик, побыстрее, чтобы задержать его:

— Что значит «сосуд»?

— Что? — не понял Саске.

Она посмотрела ему в глаза.

— Ты и я — «сосуды для Орочимару». Что это значит?

Отец едва уловимо нахмурился.

— Где услыхала?

— Сакура сказала, — тихо призналась Сарада.

— А она откуда?

— Услышала, что Кабуто сказал. Тогда, в прошлый раз…

Саске поморщился, как от головной боли. Похоже, воспоминания о прошлой встрече были неразрывно связаны с воспоминаниями о его грандиозном провале в стычке с Кабуто.

— Это вторая причина, почему я пришла.

— Любопытство когда-нибудь погубит тебя, Сарада, — ответил Саске все тем же ровным голосом.

Будто бы сразу и о киндзюцу, и о «сосуде». Словно черту подвел.

— Это не любопытство.

— А что же?

— Я боюсь за тебя. У меня… нет никого ближе, — Сарада с надеждой взглянула на него.

Это было правдой. Пусть для Саске, который разорвал все узы и не знал всей истины, это и могло прозвучать нелепо, но Сарада говорила от чистого сердца и надеялась, что папа хоть немного смягчится.

— Бойся лучше за себя, — отрезал Саске.

Ну да. Иного ожидать и не следовало.

— Так что все это значит? — не отставала Сарада. — Почему «сосуд»?

Он скользнул взглядом по ее лицу, как бы оценивающе. То ли присматривался к ней как к сестре, чтобы понять, изменилась ли она за то время, что они не виделись. То ли как к скотине, которую отправлял на убой.

— Это значит, что Орочимару заберет наши тела.

Прозвучало настолько спокойно, что Сарада не сразу поняла жуткий смысл сказанного. Округлив глаза, она уставилась на отца.

— Поняла теперь, куда пришла? — спросил он с нажимом.

— Но ты… ты знал? — Сарада с ужасом глядела на Саске и все еще не до конца понимала.

— Да.

Она сжала кулаки и почувствовала, что начинает задыхаться. Стало жарко.

— Только не говори мне, что ты согласился сам, — проговорила Сарада с угрозой.

Голос хрипел. Ей нужно было выпить чего-нибудь теплого, расслабиться и лечь спать. Никак не спорить.

— Я согласился сам.

Сарада отступила от отца на пару шагов и уперлась задом в стол.

— Но зачем?!

— Потому что я так решил. Это мои дела. Не вмешивайся.

Сарада отвернулась и заморгала. Пыталась разложить все по полочкам, но как-то не получалось. Слишком невероятными были новости.

— Зря ты не осталась в Конохе, — в ровном голосе Саске прозвучала досада.

Все-таки были у него эмоции, просто он мастерски их скрывал.

— Ты же сказал, что разорвал все узы, — напомнила Сарада.

Саске вряд ли задел ее сарказм, а вот ей самой от воспоминания об этом стало больно.

— Да. У меня больше нет дел с шиноби Листа.

Сарада прикусила губу. Стало еще больнее.

— Но от тебя я не могу отказаться при всем желании, — неожиданно добавил Саске.

Сарада с удивлением взглянула на него. В душе потеплело. На какое-то мгновение ей показалось, что она говорит не просто с Саске из прошлого, а со своим отцом, который понимает, что она — его дочь. Но этот Саске не понимал, а потому такое заявление звучало странно. Да, за время жизни под опекой Шисуи они чуть сблизились, но в то же время Саске упрямо пытался отгородиться от нее. Пусть он заступился за них в прошлом убежище, но он заступился за всех и со всеми разорвал узы. Тогда почему для нее сделал исключение?

Первая радость прошла, и Сараду захлестнули сомнения и страхи.

— Почему? — спросила она и затаила дыхание.

Саске разглядывал ее все так же внимательно, чуть щуря глаза, а сердце Сарады с каждым мгновением билось все чаще. Ей казалось, отец сейчас по незнанию скажет что-то адски неправильное, противоестественное, а потому отвратительное, и она больше никогда-никогда не сможет смотреть ему в глаза, уважать его, доверять ему… Пусть его вины в этом и не было бы. Он ведь не знал, кто они друг другу на самом деле. Сараде казалось, она застыла над пропастью, и стоит Саске заговорить, она рухнет в эту пропасть, и больше ничего не будет так, как прежде.

Но Саске, подумав, ответил то, чего она уж точно не ожидала услышать.

— Ты — Учиха. Вот почему.

— И… что это меняет? — все еще едва дыша спросила Сарада.

— С тех пор, как погиб Шисуи, за клан отвечаю я, — властно ответил Саске.

В его голосе было столько пафоса, словно он только недавно заступил на место своего отца, а клан Учиха насчитывал сотни живых душ.

— Ты — Учиха. А значит, ты под моей защитой.

Сарада заморгала. Глаза пекли от подступающих слез. Лицо бабушки Микото и железный характер дедушки. Саске взял лучшее от своих родителей, и глядя на него, Сарада неожиданно поняла, что смерть — это не обязательно конец. Люди умирали, но их наследие жило. Саске был продолжением Микото и Фугаку. Она, Сарада, была продолжением его и Сакуры, и еще многих-многих… Просто, не видя их при жизни, она не могла разглядеть знакомые черты в папе и маме, и в себе.

Она вдруг подумала, как бы могла сложиться судьба отца, если бы дядя не уничтожил клан. С таким подходом и мощным характером ее отец запросто бы заменил дедушку на посту лидера. И, вспоминая подчиненных дедушки, которые сместили его с должности, радикала Яширо, заступившего на пост последнего главы клана Учиха, Сарада думала, что ее отец поставил бы на место каждого в бунтующем клане. Пускай не сейчас, в четырнадцать, но лет в шестнадцать точно.

— Ты был бы хорошим лидером, — прошептала она, подавляя хриплые всхлипы.

Слезы увлажнили глаза, и резь прошла. Стало легче.

Саске вскинул бровь в недоумении.

— Ты очень похож на них, на своих родителей.

Наверное, не стоило напоминать Саске о погибших родителях, но для Сарады эти люди были родными бабушкой и дедушкой, а потому ей было не менее больно вспоминать об этом. Саске нахмурился.

— Если бы отец был хорошим лидером, его бы не сняли.

Сарада покачала головой и снова прикусила губу.

— Ты не понимаешь…

Она уже не видела его лица, все расплывалось от слез.

Дедушку сняли не потому, что он был плохим лидером. А просто потому, что клан… Но папе нельзя было говорить.

Точно. Он же не ходил на эти собрания. Я совсем забыла…

— Чего я не понимаю?

— Ничего, — Сарада печально вздохнула и покачала головой. — Забудь.

Она потерла мокрые глаза и ощутила внезапный прилив слабости. Путешествие и сражения вымотали ее, а эмоции выжали до предела.

— Первым все равно будет мое тело, — сказал Саске. — Я поговорю с Орочимару. Поставлю условие, чтобы он тебя не трогал.

Отец вроде как смирился с ее присутствием, взял ее под свою опеку, даже пытался как-то успокоить в силу своей манеры общения. Готов был принести себя в жертву до нее. Заступиться за нее перед Орочимару. Но в груди все равно стало мерзко, словно змеи стягивали сердце в тугое кольцо своих холодных тел и мешали ему биться.