— Нет-нет, что ты, — поспешно ответила Сакура. — Наоборот. Рада была выбраться оттуда. У тебя…
Она запнулась. Наверное, хотела что-то спросить про семейные проблемы Сарады, но вовремя сообразила: вопрос будет очень и очень некстати.
Но Сарада не подала виду, что ее сколько-нибудь задело.
— У меня такого никогда не было.
Сакура позволила себе слабую улыбку.
— Скажи, ты не видела Саске в последние дни? — решилась спросить Сарада.
Сакура остановилась и посмотрела на нее. Под пристальным взглядом матери Сарада почувствовала, что начинает проваливаться сквозь время в будущее, в те моменты, когда мама с особым вниманием всматривалась в ее глаза, подозревая пробуждение шарингана. Тишина становилась невыносимой.
— Я так понимаю, не видела, — тихо заключила Сарада.
На лице Сакуры отразилась паническая тревога.
— Как давно его нет?
— Второй день пошел.
Сакура отвернулась и прикусила губу.
— Надо сказать… — она вдруг поникла и спросила безнадежно: — Какаши-сенсей не приходил в себя?
Сарада покачала головой.
— Навещала его прошлым вечером. Ничего.
Сакура свела брови в такой жалостной мине, что Сараде показалось, она сейчас расплачется. Мама часто заморгала и вздохнула. Потянулась рукой к своему плечу, провела пальцами по шее.
— Чего я не знаю? — мрачно спросила Сарада.
Но Сакура так ничего и не ответила.
Прогулка с мамой ничего нового не дала, только еще больше усилила тревогу. Сарада отослала на полигон ворона с предупреждением, что на тренировке ее не будет, а сама отправилась в ту часть деревни, где обитал клан Нара.
Она не виделась с Шикамару уже достаточно давно, а его отец смущал ее своими взглядами и твердой уверенностью, что они с Шикамару друг к другу неровно дышат. Но во всей деревне искать поддержки было больше не у кого. Шисуи умер, Саске пропал, Наруто ушел, Какаши-сенсей лежал без сознания, мама ничем помочь не могла… И Шикамару с Шикаку Нара вдруг оказались единственными, кому Сарада была готова доверить свои тревоги и у кого могла попросить помощи.
****
Курортный городок на дне котловины остался за спиной.
— Ну что же… В путь! — заорал отшельник-извращенец.
И застыл в странной позе, широко расставив ноги и указывая пальцем в лес.
У Наруто с самого утра не было настроения. Он хмуро проворчал:
— Тоже мне. «В путь», «в путь», даттэбайо. Дитя малое.
Эро-сеннин озадаченно обернулся на него.
— О-о? Ты сегодня не в духе.
Наруто не выдержал и воскликнул, крепко сжав лямки рюкзака:
— Разумеется не в духе, даттэбайо! Нечего было тренировку мою прерывать! Надо же три ступени пройти, да? Ты сам говорил. А я-то. Я только две прошел!
Извращенец расхохотался и стал рыться за пазухой.
— Третью по дороге будешь проходить.
Наруто мигом расцвел.
— А? Правда? Так можно? Да?
Отшельник стал надувать извлеченный из-за пазухи пятнистый воздушный шар, и все воодушевление мигом покинуло Наруто.
Только не это. Опять шары. Я уже не могу их видеть, ттэбайо!
Их путь пролегал по проселочной дороге. Наруто не замечал окрестностей, он был слишком увлечен тренировкой. Его внезапная радость рассеялась бесследно, как только он попробовал провернуть то, что показывал эро-сеннин. Извращенец выполнил технику с такой легкостью, что Наруто показалось, ничего не стоит повторить ее, но вот удержать бушующую чакру в пределах идеальной сферы оказалось куда труднее, чем он полагал.
Не он управлял чакрой — это чакра им управляла. Слишком большая сила формировалась у него меж ладоней. Она жила своей жизнью, стремилась вырваться на свободу, и обуздать ее было просто невозможно, а тем более на ходу. Как он ни просил отшельника-извращенца остановиться где-нибудь, чтобы нормально потренироваться, тот отказывался.
«Цунаде… Что она за тетенька такая? М-м…» — сердито думал Наруто.
Эро-сеннин остановился у входа в городок. На угловатой арке, увешанной ярлыками, похожими на взрыв-печати, значилось: «Город Танзаку».
Наруто воспользовался остановкой и сконцентрировался на технике. Шарик шевелился у него в руках, гладкая поверхность покрывалась буграми, словно нечто рвалось из него наружу. Нечто… Чакра.
Хлопок! Чакра вырвалась и сбила его с ног энергетической волной. Наруто зажмурился и неуклюже повалился на спину, благо рюкзак смягчил падение. Он чертовски не любил этот момент взрыва. Слишком внезапно и громко. К тому же, вырывающаяся чакра обжигала руки и лицо, это было очень неприятно.
— Ты чего это? Некогда валяться. Поднимайся. А то упустим эту бестию, ищи ее потом…
Наруто вскочил на ноги и набросился на него:
— Эй, и так ты обращаешься с учеником, который упорно тренируется, даттэбайо?!
— Заткнись, — обронил отшельник. — Цунаде сейчас важнее.
Наруто стало обидно. Он извлек из кармана новый шарик и стал надувать. От вкуса резины на губах было горько. Этот мерзкий вкус был повсюду. На щеках, на лице, наверняка и на пальцах тоже: когда Наруто пытался нюхать свои ладони — они отдавали все тем же запахом резины.
Цунаде важнее.
Он вздохнул.
Интересно, какая она, эта Цунаде.
****
Цунаде вышла на улицу и зажмурилась от слепящего яркого солнца. После вчерашнего болела голова. Препарат против похмелья все никак не действовал. Немудрено — ему необходимо было время.
В голую ногу уткнулось что-то влажное и шелковистое.
— Уи, уи.
Свинка настойчиво терлась пятачком о щиколотку, но Цунаде не была настроена на нежности.
— Отвяжись.
Расстроенного поросенка подхватила подоспевшая Шизуне.
— Зачем вы так, Цунаде-сама?
Позади послышалось обиженное хрюканье.
Цунаде молча двинулась вперед по улице. В последнее время она не очень любила день. Курортные городки оживали только к вечеру. Вечером можно было позволить себе выпивку и отыскать какую-нибудь компанию для игры в карты или кости, а днем эти самые компании предпочитали отсыпаться, и Цунаде чувствовала себя одинокой и бесполезной.
Бесполезной была вся ее жизнь последние несколько десятков лет. Все, ради кого она старалась, навеки остались в прошлом, и те одновременно тяжелые и светлые времена были насыщены эмоциями: любовью, отчаянием, страхом, негодованием, восторгом, гордостью и волей к победе. До этих дней сохранилась лишь гордость, и то ее вовсю подтачивала чертова гемофобия. Какой толк в медике, который не может свободно обращаться с человеческим организмом?
Кровь на руках, ее тошнотворный металлический запах; пальцы, касающиеся теплых внутренностей, ледяной дождь и дрожь во всем теле: от холода и паники. Это было очень давно, и Цунаде об этом, как правило, не вспоминала. Но вид или ощущение свежей крови на коже всякий раз воскрешали давние страхи и тот самый момент, когда у нее на руках умер Дан. Поразительно, но почему-то именно этот эпизод закрепился в памяти особенно прочно. Может, потому, что это был последний раз, когда Цунаде чувствовала себя по-настоящему живой?
Поначалу на сердце тяжелым грузом лежала тоска, но со временем осталась только пустота. В ту ночь, когда умер ее возлюбленный, что-то перегорело в душе. Сама жизнь закончилась примерно тогда же, десятки лет назад. С тех пор Цунаде утешала лишь усталая мысль, что в один прекрасный день смерть заберет ее так же, как когда-то Наваки и Дана.
Год шел за годом, смерть все не приходила, и Цунаде все больше казалось, что она живет непозволительно долго.
— Цунаде-сама, в этом городе потрясающие древние замки! — щебетала Шизуне. — Давайте сходим?
Племянница Дана была последним близким человеком для Цунаде, да и у самой Шизуне кроме нее больше никого и не осталось. Они слишком долго путешествовали вместе, слишком хорошо знали и дополняли друг друга: ленивая, беспардонная Цунаде и чересчур обязательная Шизуне. Однако правильность и занудность компаньонки порой жутко раздражали.
