— Нет!

Ладонь замерла в сантиметре от насекомого. Сарада испуганно огляделась. Из леска, спотыкаясь, бежал парень в черных очках. Ворот высокой светлой кофты закрывал ему пол-лица.

Это же… Шино-сенсей?

Она уже видела его на главных боях.

Сенсей подбежал к ней вплотную, торопливо подставил ладонь и легкими пинками погнал жука с ее перчатки. Сарада не дышала, чувствуя сквозь ткань перчатки касания пальцев Шино, который ни с того ни с сего оказался очень уж близко. Насекомое нехотя переползло ему на ладонь, и юный сенсей немного расслабился.

— Быть осторожнее надо. Чуть не навредила ему ты.

Жучок проворно побежал по его руке и скрылся под покровом рукава.

До Сарады наконец дошло.

— Так это был твой жук?

— Да.

Словно гора с плеч свалилась. Дядя не соврал.

— Я подумала, он ядовитый.

— Не ядовиты кикайчу мои.

— Ты — Абураме Шино?

Сенсей молча глядел на нее. За высоким воротником и черными очками прочитать выражение его лица было невозможно.

— Учиха Сарада?

Пусть они и не были знакомы лично, но имена друг друга знали. Шино должен был сражаться на главных боях экзамена на чунина, так что в том, что Учихе известно его имя, ничего удивительного не было. Откуда же ее знает Шино-сенсей, Сарада не имела понятия. Иногда казалось, что в деревне никому нет до нее дела, а в другое время, наоборот, чудилось, что каждый бродячий кот знает ее в лицо и по имени.

— Да.

— Очень приятно.

В кустах послышался шорох. Рядом с разгромленной колодой появилась девушка в теплой толстовке.

— Ш-шино-кун… Ты тут? — робко пролепетала она.

Сарада взглянула на нее и оторопела. На границе леска и полигона стояла юная Хината. Такая маленькая и кроткая. Даже страшно на задания отправлять.

— Идти мне стоит.

Шино-сенсей коротко поклонился и скользнул в чащу. Хината издали с опаской посмотрела на Сараду и тоже скрылась в лесу.

Вновь зашумел ветер, играя пышной листвой деревьев. Сарада осталась одна. Ее одолевало какое-то нехорошее чувство неприязни. Приступ ревности и стыда.

А думала, что разучилась чувствовать.

Сарада понимала, что посягает на чужое и в принципе не имеет на это права, но всякий раз, когда в памяти воскресал образ Нанадайме, ревность каким-то удивительным образом побеждала стыд. Сарада сравнивала себя с Хинатой и опасалась, что это кроткое создание в один прекрасный день заинтересует Наруто куда больше, чем она сама.

Будущий Хокаге, обуздавший силу Кьюби. Добрый и светлый, уверенный и надежный Нанадайме всегда был примером для нее, и близкое общение с ним в свое время привело Сараду в такой восторг, что она загорелась идеей стать Хокаге.

Тогда, в прошлом, она боялась признаться даже самой себе, что влюбилась в отца Боруто. Ей и мысль такая не приходила в голову. Он был намного старше и… Впрочем, то, что он был женат и имел двоих детей, уже было неважно. Сарада и так твердо знала, что они не могут быть вместе ни при каких обстоятельствах — они жили в разных измерениях, которые изредка пересекались самыми краями и тут же расходились вновь.

Каким-то образом ей удалось подавить в зародыше зачаток этого большого чувства и убедить саму себя, что это просто огромное уважение и благодарность за то внимание, с которым он некогда отнесся к ней. Но каждый раз, когда мимо проходил случайный клон Седьмого или его веселое лицо появлялось на больших уличных экранах в очередном обращении или интервью, ее сердце трепетало. Она смотрела и не могла оторваться. Ловила дорогую сердцу мимику, каждую интонацию… Но нет, это же была не любовь. Просто восторг и уважение. Не так ли?

Все, что оставалось Сараде: идти за ним вслед и надеяться, что однажды он заметит, как она выросла и насколько сильнее стала; оценит путь, который она избрала: такой же путь, как и у него. Передаст ей Коноху и свою волю, как достойной… Уже не девочке из академии, а куноичи уровня Каге.

Раньше казалось, этого достаточно. Но после общения с малышом Наруто и генином в костюмчике несочетаемых цветов Сарада выстроила новый образ Седьмого. Из идеального существа, чуть ли не полубога, он стал обычным мальчишкой: слишком шумным и вспыльчивым, местами бестолковым, неаккуратным и без каких-либо выдающихся талантов. И тем более странно было вспоминать, чего он сумеет добиться.

Узумаки Наруто больше не был недосягаемым идеалом. Сарада впервые не просто слепо восторгалась, а понимала, что он за человек, чем вообще живет. Замечала, что уже сейчас в богатой игре эмоций на его лице стали появляться характерные гримаски Нанадайме из будущего, которых у маленького шестилетнего Наруто в прошлом еще не было. Отныне они жили в одной плоскости, а Сарада могла общаться с ним как с равным и рассчитывать на взаимные чувства. Несуществующие барьеры, которые она воздвигала, сдерживая себя, пали вместе с осколками старой личности, и подавленный в зародыше огонек, перекованный когда-то в немое восхищение, с каждым днем разгорался все сильнее, преображаясь в крепкую привязанность не к идеальному образу, а к живому человеку сразу всех возрастов.

Ее тянуло к Наруто, словно у него было что-то, чего ей не хватало с самого рождения. Она хотела быть рядом, смотреть на него, касаться… Увидела воочию, насколько меняется мир от присутствия Нанадайме: деревня из западни стала просто обычной деревней, мысли о неотвратимости собственной скоропостижной гибели сменились острой тягой к жизни.

Ему ничего не надо было говорить. Сарада просто знала, что, если даже весь мир опошлится и сгниет, если даже отец от нее откажется, а родной дядя предаст и решит убить, Нанадайме не изменится. Глупо было полагать, что бывают исключения, но Наруто был этим исключением. Надежным и светлым. Ему хотелось доверять. Хотелось жить подле него в чистом и правильном мире, где есть справедливость, верность и настоящие друзья. В мире Сарады ничего этого не было и близко. Может, потому ее так сильно тянуло к нему?

Жизнь упорно отучала ее верить в сказки, но Наруто был живым воплощением одной из таких сказок. И Сарада чувствовала, что частичка умирающего ребенка в ней, пытающегося отладить окружающий мир по своему наивному видению справедливости и порядка, с жадностью рвалась в эту светлую сказку, отвергая цинизм, эгоизм и холодный расчет, прочно овладевшие рулевым колесом ее натуры. Однако даже получи этот ребенок желаемое, ступи он во владения Узумаки Наруто… управляющие у руля не сменились бы.

Если бы Наруто захотел быть с ней, Сарада согласилась бы без колебаний. Но в то же время, если бы на Нанадайме предъявил права кто-то еще, пусть даже и его будущая законная жена, она боролась бы за свое место под солнцем. Тревоги о том, что такие желания преступны, ведь они нарушат течение времени, ее более не занимали.

«Я — чудовище», — подумала Сарада.

И на душе стало как-то спокойнее. Признать, что ты плохой человек, и жить дальше, оправдывая этим все свои грехи, проще, чем продолжать пытаться оставаться хорошей и мучиться угрызениями совести.

Сарада по привычке прикусила губу и стала складывать печати.

Птица.

Змея.

Обезьяна…

Прости, Боруто.

****

Утренний ветер принес грозовые тучи. Небо за окном потемнело, и вскоре в стекло постучались первые косые капли летнего ливня. Сарада поднялась из-за стола с тарелкой в руках и продолжила обедать, стоя у окна и наблюдая, как ураган терзает деревья. Ее посещали разнообразные мысли, чаще всего даже не связанные между собой. Сарада лениво разбирала их, осматривала со всех сторон и отпускала дальше в свободное плаванье.

Эх, вот бы повторился один из тех странных снов.

Она не знала, чем была вызвана их гипертрофированная реалистичность и был ли в них хоть какой-то смысл.

Я бы правда хотела, чтобы ты стал Хокаге, Шисуи-сан, приходил по ночам уставший и делился со мной тем, что произошло за день.