Гриша рухнул. Как мешок.

— Попался, гад, — выдохнул Бронислав, потирая кулак.

— Ты чего творишь? — подошёл я. — Я его и так бы схватил, нафига бить-то?

— А чтобы от органов не бегал… — ухмыльнулся КГБ-шник.

Гриша лежал, прижимаясь к земле, всхлипывая. Как ребёнок. Мне даже его стало жаль, но сейчас не до сантиментов.

— Наручники есть? — спросил Орлов. — А то опять удерёт.

— Полегче с ним, — я достал браслеты. — Он, может, сам не понимает, что делает.

Орлов поднял его за шиворот. Гриша даже не сопротивлялся. Только щурился, как будто снова стал тем самым «дурачком».

Щёлкнули замки на запястьях Лазовского-младшего.

Обыскивали мы его молча. Я прижал куртку, Орлов проверил карман и достал, наконец, чёрный прямоугольник.

— Ну, кто бы сомневался, — сказал он, торжественно щурясь на находку, которую выудил из кармана Гриши. — Это же диктофон.

— Ого… — присвистнул я. — Японский. Sanyo. Не из дешёвых.

— Кнопки стёрты… Пользовались часто, — пробормотал Орлов.

— А вот это уже серьёзно, — я смотрел на диктофон. — Слишком серьёзно, чтобы валялось у дурачка в кармане.

— Это же диктофон Мельникова! — выдохнул Орлов, разглядывая плоский корпус с надписью Sanyo.

— Сейчас проверим, — сказал я, нажимая на кнопку «play».

Естественно, я тоже уже об этом подумал. Щелчок, тихий треск — и зазвучал голос. Узнаваемый, с характерной интонацией научного работника: без эмоций, сухо, точно, с вдумчивыми размышлениями. Я узнал этот голос. несомненно, это был Валентин Ефимович, с которым я совсем недавно столкнулся в музее у Красновой.

— На сегодня зафиксировано аномальное изменение состава донных отложений в юго-восточной части озера. Повышено содержание железа, нестабильные показатели — возможна миграция Fe²⁺ в Fe³⁺. На поверхности наблюдается плёнка маслянистого характера, вероятно, органического происхождения, но источник не установлен.

— Далее. РН воды смещается в кислую сторону. Это нетипично для данного водоёма. Возможны процессы дегазации или активизация глубинных выбросов.

— Чёрная вода — это не образ. В моменты активации она действительно чернеет. Анализ показывает следы восстановления сернистых соединений.

— Веду наблюдение. Все данные фиксирую. Если со мной что-то случится — ищите у дна. Ответ — там.

— Я разгадал тайну Чёрного озера…

Щелчок. Тишина. И все заглохло. Я потыкал кнопки — нет, все мертво.

— Твою дивизию! Похоже, батарейки сдохли…

— Нужно вставить новые и дослушать, — с нетерпением проговорил Борислав.

Я подскочил к Грише, еле сдерживая себя, чтобы одним махом не уложить того носом в пол, а точнее, в землю, как уже сделал это в прошлый раз в музее:

— Где ты это взял? Говори!

Он втянул голову в плечи, весь сжавшись будто в бесформенный ком, и пробормотал:

— Гриша… шёл… и нашёл… оно лежит… просто было… в кустах… Гриша нашёл…

— Просто так? — я усилил хватку. — Случайно, да? Случайно оказался в лесу, случайно нашёл диктофон? Как тогда в музее, случайно нас подслушал?

Гриша замотал головой:

— Не брал… нашёл… просто шёл… Гриша шёл…

— Слишком много случайностей, Григорий, — грозно проговорил я, прищурившись. — Ты у нас вечно не при делах, а при этом всё самое интересное — рядом с тобой почему-то.

Орлов подошёл ближе:

— Ладно, хватит с ним цацкаться, — он резко схватил Гришу за грудки обеими руками и тряхнул: — А ну говори, где взял!

— Ай-ай-ай! Не надо! Гриша хороший! — тот дёрнулся, вцепился в моё плечо и спрятался за спину. — Не бей!

Я выставил руку, остановив Орлова.

— Тихо, Гордеич. Мы так только сильнее его напугаем, и он вообще ничего не скажет. Будет себе мычать и плакать. Тут по-другому надо.

Порывшись в кармане, я достал помятую конфету в шуршащем фантике.

— Гриша, смотри… карамель. Любишь такие? Хочешь?

Гриша стоял, крепко зажмурившись и втянув голову в плечи. Услышав про конфету, он с опаской открыл один глаз, затем второй. Немного расслабился и осторожно протянул руку.

— А… есть ещё?

— Будет. Поедем с нами — дам целую горсть. А пока держи эту.

Он кивнул, ловко развернул фантик, сунул конфету в рот.

— Гриша поедет. Гриша с хорошими дядями…

— Вот и ладно. Пошли, — я подтолкнул его под локоть.

Мы уже почти вышли на широкую тропу, когда Орлов, шедший чуть впереди, вдруг резко сбился с шага и замер. Потом выругался:

— Чёрт… твою мать…

Я посветил туда, куда он смотрел. Под кустом, прямо у тропинки, лежало тело. На животе. Руки в стороны. Лицо в траве.

Я сразу понял — это Мельников.

Я сделал пару шагов вперёд, осветил тело фонарём и потянул мёртвого за плечо, переворачивая его на спину. Зашелестела ткань, мокрая от крови. Свет фонарика полоснул по лицу мертвеца — и я отшатнулся.

— Бляха… — вырвалось у Орлова. Он стоял за моей спиной и теперь резко отпрянул. — Твою ж мать! Кто такое мог сотворить⁈

Валентин Ефимович лежал, раскинув руки. Лицо застывшее, серое. На шее — тёмный, неровный след, будто его пытались душить. Но самое страшное было дальше.

Я провёл лучом по груди — рубашка разорвана, вся пропитана кровью. Под тканью зияла дыра. Безжалостная, огромная, но аккуратная.

— Сердце вырезано, — тихо сказал я, не отводя взгляда. — Смотри, разрез ровный. Острый нож… как скальпель. Это точно не звери.

— Ритуал какой-то? — Орлов отошёл на шаг, глядя с отвращением и страхом.

— Похоже, — подтвердил я. — Или… хотят, чтобы мы так подумали.

Я присел, посветил чуть дальше. Увидел, как примята трава — от тела будто шла полоса, как след. Травины сдвинуты и примяты в одну сторону.

— Его сюда притащили, — сказал я. — И тащили, похоже, к воде.

— Зачем? — Орлов почесал затылок, — Может, от тела избавиться хотели?

— Возможно, — я резко повернулся к Грише. Тот стоял неподвижно, засунув указательный палец в нос, взгляд пустой.

Будто уже забыл и про конфеты, и про диктофон, да и сейчас ничего особенного перед собой не видел.

— Григорий, — сказал я, подходя ближе. — Ты ничего не хочешь нам рассказать?

Я похлопал его по плечу — получилось сильнее, чем следовало. Он вздрогнул, затряс головой, прижал подбородок к груди.

— Н-не знаю… не видел… не делал… — пробормотал он. — Гриша… просто… нашёл в лесу…

— Всё-то ты находишь. И диктофон, и трупы, — прошипел я. — Прямо археолог.

Я аккуратно, чтобы не напугать Гришу, проверил на его запястьях наручники, туго ли, надежно ли. На всякий случай, ведь новый побег нам точно не нужен. Слишком много совпадений. Может, не такой уж он и дурачок?

Лазовский даже не дернулся, только прошептал чуть слышно, как будто боялся, что кто-то может подслушать:

— Нельзя… Оно плохое. Плохое… Оно смотрит…

— Кто смотрит? — напрягся Орлов и попытался проследить за взглядом Гришки.

Но Гриша уже перестал отвечать. Уперся взглядом в чащу, туда, где едва угадывались силуэты деревьев, и застыл. Ни испуга, ни боли в его глазах. Только что-то среднее между безразличием и… вниманием. Он будто ждал.

И это «ждал» мне совсем не понравилось. Я вытащил пистолет и, не поднимая высоко, навёл в ту самую сторону, куда с какой-то неестественной настойчивостью уставился Гриша. Его взгляд был таким сосредоточенным, что у меня внутри засвербило нехорошее предчувствие.

— Что ты там увидел, а? — тихо, но жёстко проговорил Орлов, всматриваясь в ту же чащу. — Там никого нет.

Гриша тут же опустил глаза, будто его поймали на чём-то, и уставился себе под ноги. Его губы беззвучно шевелились… Что он там говорил, и себе это было или мне, я не понял.

— Андрей Григорьевич, — сказал Орлов чуть ли не шёпотом. — Мне не по себе. Он слишком хорошо всё чувствует. Не просто так он туда глядел. Такое ощущение, что ждал чего-то. Или кого-то.

— Подмога? — я держал ствол направленным в чащу, но глазами косил на Гришу, наблюдая за его реакцией.