Крякнул и стал крутить диск телефона. Прижал трубку к уху и слушал гудки. На том конце провода ответили, и шеф зычно проговорил:

— Алло! Областное управление Министерства речного флота? Дежурный? Соедините с аварийно-спасательной частью или водолазной службой. Говорит руководитель специальной следственной группы МВД СССР Горохов. Работаем в Нижнем Лесовске. Да, у вас в области…

Пауза. Щелчки. В нашем кабинете повисла тишина. Потом кто-то ответил, а Никита Егорович, снова представившись, уже другому абоненту, продолжил:

— У нас на объекте — подозрение на наличие тел в акватории Чёрного озера. Дно нужно обследовать. Так вот, нужна водолазная группа, полное снаряжение, автономка. Завтра край… с утра, конечно. Контакт через местное ГОВД Нижнего Лесовска. Руководство — в курсе, и мой телефон запишите, — Горохов продиктовал номер, красовавшийся на аппарате — на крохотной табличке, густо начёрканной кем-то ручкой, а на том конце что-то попытались возразить.

Горохов резко перехватил нить разговора:

— Подосинов, так? Запоминайте. Ваш отказ — это не разгильдяйство. Это саботаж следственных действий по линии МВД СССР. Вы мне начнёте сейчас рассказывать, через какие инстанции вам согласовывать? Мы выполняем особое поручение, приказ утверждён в Москве. Хотите копию — будет на столе у вашего начальника через час. Но завтра водолазы должны быть на берегу, — тут он буквально вколачивал каждое слово. — В противном случае — будете объясняться с прокуратурой, и не местной. Думаю, вы поняли.

Пауза.

— Кто старший группы? Романов? Отлично. Трое человек, полный комплект. Вся координация — через меня лично или через майора Петрова. Всё. Работайте.

Он повесил трубку, посмотрел на меня.

— Фу-ух. Будут. Завтра с утра.

— С боем пробили, — сказал я, усмехнувшись.

— Тут по-другому нельзя, — ответил Горохов. — У нас на дне, возможно, целый уголовный том. А может, и больше. А у них согласования, ети их в душу!

— Совсем забыл! — Катков вскочил с места. — Есть результаты вскрытия.

Он выскочил из кабинета и через минуту под недоуменные взгляды всей нашей группы вернулся с какой-то бумажкой.

— Вот… Заключение судебно медицинского эксперта, — начал он, тут же второй рукой закрывая за собой дверь. — По Гречихиной. Андрей, ты просил отслеживать — я и отслеживаю. Сегодня с утра направил своего участкового в бюро СМЭ, у которого материал по несчастному случаю, — сказал он важно, подчёркивая слово «своего». — Заключение официальное. Всё в порядке.

— И что там? — Горохов с интересом протянул руку, но Алексей не торопился ему отдавать документ. Отлистал до последней страницы, где обычно и пишутся выводы, и продолжил вещать:

— Тело, конечно, обгорело… так, вот — подверглось значительному термическому воздействию, однако процесс карбонизации тканей не был полным. Это позволило провести полноценное вскрытие. При осмотре черепа в проекции левой теменной и затылочной костей был выявлен вдавленный перелом. Форма и характер повреждения указывают на воздействие тупого предмета с довольно-таки небольшой площадью контакта. Дальше…

Катков явно не торопился, но я решил его не подстёгивать. Мне было о чём подумать.

— Судя по контурам перелома и глубине деформации — порядка полутора сантиметров — предмет, вероятнее всего, был металлическим, с тупой или плоской рабочей поверхностью. Возможно — обух топора, небольшая кувалда или аналогичное орудие. На поверхности головы в районе перелома отсутствуют признаки выраженного термического повреждения, что свидетельствует о том, что травма была нанесена до воздействия высокой температуры.

Я поиграл желваками и спросил:

— То есть сначала ударили — а потом уже подожгли?

— Так и выходит. Пожар — инсценировка. Дом сложился уже позже. Никакие обрушенные конструкции на голову потерпевшей не падали, там была бы другая картина. Характер повреждения однозначно прижизненный. Травма, скорее всего, спровоцировала быструю потерю сознания и смерть от внутреннего кровоизлияния.

Горохов присвистнул и покачал головой:

— Значит, имеем факт убийства. Думали, что огонь скроет следы, но пожарные сработали и труп вытащили.

— Да, — кивнул Катков. — Факт скрытый, замаскированный под несчастный случай. Пожарные по своей части не усмотрели криминала, но у них взгляд узкий, а эксперт — дело другое. Тут уже не отвертишься.

Я шумно выдохнул.

— Вот, что Алексей, пускай твой участковый пишет рапорт об обнаружении признаков преступления и передает материал в прокуратуру на возбуждение. А там я его подхвачу, — дал указания Горохов.

— Как вы дело-то заберете? Пока нет оснований объединять с нашей серией, — ответил Катков, который уже вжился в роль грамотного руководителя. — Формально это отдельный эпизод. Возбуждать будут местные, по линии убийства.

— М-да… Будем думать, — морщил лоб шеф.

Ну ладно, пора мне подать свою реплику.

— Есть зацепка… — вмешался я. — Я напишу рапорт, что погибшая дала мне некие ценные сведения по пропавшим без вести. Которые, в оперативных целях, я не буду раскрывать. И после этого ее убили. Ну и дверь в дом была заклинена во время возгорания, будто специально, чтобы раньше времени ее не вытащили, и тело успело сгореть, обуглиться. На основании рапорта мы подтянем дело Гречихиной под наше. Так ведь, Никита Егорович? — я выставил ладонь, как бы предупреждая возражения: — Слабоваты, конечно, основания, только с моих слов, получается, но будем продавливать… Местные-то неохотно способствуют расследованию.

— Да идут они… в баню! — хлопнул шеф по столу ладонью. — Продавим! Пиши рапорт, Андрей Григорьевич, заберем убийство себе.

— И вот еще что… — я подошёл к столу, взял чистый лист, быстро набросал рисунок. — Вот этот след я заметил, когда пытался попасть в дом. Его потом смыли пожарные, но характерный грубый протектор я запомнил. Скорее всего, промышленная рабочая подошва. Вроде спецобуви. Не самая частая штука, на самом деле, в этом Нижнем Лесовске.

Катков взглянул с серьёзным видом, кивнул.

— Занесу след в картотеку местную. Может, что-то совпадёт с последними задержаниями.

Мы вернулись в гостиницу ближе к одиннадцати. Света всю дорогу молчала, смотрела в окно служебной «Волги». По её лицу ничего не читалось, но я видел по сжатым губам: разговор о Лизе и коньяке в запертом кабинете ещё не закончился. Он просто был отложен.

В вестибюле гостиницы было по-вечернему тихо, даже немного мрачно. За стойкой — всё та же администратор Эльвира Марковна. Высокая, сутулая, в очках на толстой цепочке. Увидев нас, бдительная женщина привстала, поправила вязаную кофту на плечах.

— Товарищ Петров, — сказала она чуть тише обычного, с непривычным уважением в голосе. — Вам письмо. Вот, возьмите, пожалуйста. Оставили на стойке.

— Мне? — переспросил я, нахмурившись, будто это не письмо было, а бомбу мне прислали.

— Вам, а кому же еще, вот, посмотрите. На конверте написано: «Петрову, номер сто тринадцать. Лично в руки».

— А кто передал? Давно? — я взял конверт, разглядывая.

Обычный почтовый, но без марок. Клапан наглухо заклеен. В графе «от кого» — ни подписи, ни строчки, всё внутри.

— Не могу вам подсказать, простите, я, знаете, отлучалась — с девчонками в подсобке порядок наводила. Вернулась — письмо уже лежит. Рядом никого. И почерк… женский, вроде бы, — она слегка усмехнулась. — Наверное, девушка какая пишет…

Эльвира Марковна, видимо, таила на меня обиду — ведь если не слова, то эта улыбка уголком рта была рассчитана на Свету. И Свете её слова не понравились. Она стояла рядом. Не сказала ни слова, но я краем глаза заметил, как она сильнее сжала ремешок сумки. Ногти врезались в кожу, лицо оставалось спокойным, но что-то внутри уже напряглось. Сдерживалась.

— Спасибо, Эльвира Марковна, — подчёркнуто кивнул я.

— Всегда пожалуйста, — чуть склонив голову, ответила та и снова села за журнал «Работница».