— Спасибо, — я захлопнул перед носом администраторши дверь. Та явно не торопилась уходить, будто ждала от меня пояснений. Уж очень ей было любопытно, что там могло приключиться по ул. Горького.

Мне и самому не терпелось узнать, какого хрена меня подняли посреди ночи. Неужели Потрошитель снова вышел на охоту, и в городе очередное убийство? Ещё одна девичья жизнь загублена? Похоже на то…

Плохо, что сейчас не существует даже самого захудалого пейджера. Рацию ставить в номере не вариант. Невозможно постоянно мониторить эфир. А может, в «Меридиане» есть гостиничные номера с телефонами? Точно! Надо будет завтра с дирекцией переговорить. Если уж на то пошло — пусть в люкс селят за цену эконома. Подключу Караваева, тот в исполком звякнет или еще куда-нибудь. Давно надо было так сделать.

Сейчас бы я уже знал, что на самом деле происходит и действительно ли надо спешить.

Я расхаживался по номеру в поисках шмоток и думал, что надо было попросить у администраторши чаю с сахаром, раз уж всё равно и ей до утра доспать не дали. Сон еще не прошел, и я не сразу сообразил врубить свет. Когда включил лампочку и четко разглядел казенные мебеля — в голове немного прояснилось.

Горького, 16! По мозгам вдруг резанул знакомый адрес. Твою ж мать! Я вспомнил этот дом… Это же общага, где живет мой горе-агент! Практикант Гена...

Я забрался в машину, припаркованную перед входом в гостиницу, и, не прогревая двигателя, поспешил к нужному адресу.

Улицы пусты, будто город вымер. Глянул на часы: полтретьего ночи. Редкие прохожие маячили в темноте будто одинокие зомби. Город выглядел теперь не как днем, казался унылым и неприветливым.

Вот и улица Горького. Я свернул во дворы, миновав пару девятиэтажки, и уткнулся в скопище машин перед общежитием. Рафик с мигалкой и красными крестами, желтый милицейский УАЗик, «Москвич» участковых, пара «Волг». Одна из них явно прокурорская. В общем, все уже в сборе.

Я заглушил двигатель и спешно вылез из машины. Вокруг толпился разношерстный народ, кого-то даже теснили патрульные, не давая приближаться к месту происшествия. Жильцы общаги, кто в накинутых халатах, кто прямо в майке и трусах, вышли поглазеть на неожиданный ночной «аттракцион». Охали, хватались за головы и тыкали пальцами куда-то в окно второго этажа и на дерево, что росло метрах в двадцати от здания.

Вахрамеев и Погодин уже были здесь. Сегодня они дежурили в ночь на расставленных мной засадах, поэтому, получив сигнал по рации, приехали быстро. Сейчас они сразу заприметили мою машину и поспешили ко мне.

— Что случилось? — я обменялся с подчиненными короткими рукопожатиями.

— В Берга стреляли, — сказал Погодин.

По спине пробежал неприятный холодок.

— Он жив? — спросил я с надеждой.

— Да… Повезло ему.

—Как все произошло?

Я чувствовал, что буквально не мог ждать, мне срочно нужны были все детали.

— Так ты с ним сам лучше поговори. Мы до конца так и не поняли. Он что-то лопочет, не разобрать. От страха трясется, как суслик. Соседи выстрел слышали. Ружье под тем деревом нашли, — Погодин ткнул пальцем туда, где кучковался служивый народ и сверкала вспышка фотокамеры. — Сейчас прокурорский следак осмотр делает по факту покушения на убийство. Мы по жильцам пробежали. Оперативники по окрестностям рыщут.

— А студент-то сам где?

— В машине скорой помощи, — враз кивнули на желтый РАФик с красной полосой Вахрамеев и Погодин.

Я направился к скорой и по пути столкнулся с зампрокурора.

— И вы здесь, Егор Палыч, — протянул я ему руку. — Не дают вам поспать?

— Что-то много в последнее время, Андрей Григорьевич, убийств в нашем маленьком городке приключается, — озабоченно пробормотал тот. — Решил лично теперь на каждое выезжать.

— Так, вроде, не убийство сегодня?

— Сплюньте! А могло все иначе обернуться.

Мы разошлись. Палыч пошел делать наставления молоденькому следаку, который вместе с криминалистом описывал валяющееся под деревом одноствольное ружье. Модель я не рассмотрел пока. Надеюсь, следы не затопчут и отпечатки сохранят. Под присмотром Палыча я за это был спокоен. А сейчас мне срочно нужно переговорить с практикантом. Как-то все одно за другим завертелось и закрутилось. Сначала пожар в роддоме, который уничтожил документы, теперь вот кто-то Берга хотел зачистить. Потрошитель явно не дремлет.

Я вошел в распахнутую дверь микроавтобуса. На сиденье-кушетке, застеленном белой простыней, в окружении фельдшера и медсестры (а может, это и вовсе врачи были — не разбираюсь я в лекарях) сидел студент. Лицо белое, как халаты медработников. Взгляд будто отсутствует, нижняя губа подрагивает.

— Что с ним, доктор? — спросил я дородного мужчину, что пшикал грушей тонометра возле плеча Берга.

— Давление высоковато, тахикардия, но в целом жить будет. Шок просто. Испуг.

Услышав знакомый голос, студент перевел взгляд на меня, будто только увидел и затараторил:

— Андрей Григорьевич! Вы же обещали меня защитить? Вы же говорили, что я в безопасности буду, если стану вашим информатором, — он шмыгнул носом и провел рукавом по лицу. — Как же так? Вы меня обманули? Сегодня по мою душу приходили… Мне повезло, что еще жив остался.

За моей спиной толклись Погодин и Вахрамеев и еще местный опер. Всем не терпелось узнать историю из первых уст. Я так понял, что до моего приезда ничего внятного от потерпевшего пока не удалось добиться.

— Спокойно, Геннадий, — я сел рядом, потеснив доктора с тонометром.

Тот, увидев мой кивок в сторону, все понял и вместе с медсестрой покинул машину.

— Я теперь рядом… Все хорошо будет. Мы тебя спрячем. Обещаю. Только расскажи подробно, что произошло?

— Стреляли в меня, вот что! — взвизгнул Берг. — Пуля возле головы прошла. Вот, смотрите! По уху чиркнула.

Он повернул ко мне голову другим боком. Только сейчас я заметил, что воротник рубахи Берга был пропитан красным, а мочка уха залеплена окровавленным пластырем.

— Ну, ухо не столь важный орган, — попытался я успокоить потерпевшего, но в этот раз ляпнул не совсем то, что ему хотелось бы услышать.

Просто я исходил из своего опыта. От мочки кровищи много, а ущерба — ноль. Много потом всяких эмо-готов будут пробивать в ушах целые тоннели, а другие потом — со злости пытаться им их оттуда выдрать.

— Смеетесь? — плаксиво скривился «агент», — А если бы на пару сантиметров правее пуля прошла? Лежал бы сейчас с простреленной башкой в своей комнате.

— Прости, Гена, но я действительно рад, что ты отделался лишь мочкой. Обещаю тебе, что найду этого гада. Ты успокойся. Все уже позади. Расскажи подробно, что случилось? Это очень важно.

— Я спал в своей комнате, — всхлипнул студент и снова провел рукавом по глазам. — Сплю я чутко. Не знаю почему. С детдома еще так привык. Ведь там расслабиться нельзя даже ночью. Запросто можно было огрести от воспитателя для профилактики. Или от старшаков. Хотя меня и младшие, бывало, обижали. Хлипкий я был.

Сейчас ты такой же, подумал я про себя, участливо кивнув. Практикант вздохнул, на секунду задумался, будто вспоминая былое.

— Давай ближе к делу, Гена, — поторопил я его.

Мне стало вдруг его жаль. Такому кадру к психологу прямая дорога. Столько травм с детства в парне накоплено. Но не принято в СССР по психологам шастать. Жаль, конечно. Парень вроде неплохой, старательный, только нет в нем жизненного стержня. Нет личности. Не мужик, а нечто непонятное в белом халате. Хотя сейчас я его впервые видел в другой одежде. И он мне казался еще более жалким. Все-таки униформа всем добавляет немного брутальности.

— Пока я спал, в дверь кто-то постучал, — вкрадчиво продолжил практикант. — Не слишком громко. Будто разбудить соседей боялись. Но моих соседей из пушки не поднимешь. Слева инвалид Козлов проживает. Но только по бумагам немощный. А пьет за двоих. А справа — молодая пара. Так те постоянно музыку непонятную крутят. Рычащую, со словами импортными. Даже ночью у них магнитола гремит. Но я привык.