Постепенно толпа вокруг участкового разрасталась. На улицу выходили другие любопытные, которые самолично хотели поучаствовать в работе органов по поимке злодеев и внести свою лепту в описание преступников, мол, лиц не разглядели, но сразу видно, что сидевшие это были, и походочка с приволокой, и плечики ссутулены, будто высматривают чего, ну, точно зеки. Беглые. Или алкаши, как минимум. Да точно! Беглые зеки-алкаши.

Следующий акт был за “сантехником”. Его “вандализм” по сравнению с нашим смотрелся еще более грандиозным и грозил обернуться реальным ущербом для квартир этого дома. Но игра стоила свеч.

Пока бдительные граждане жаловались участковому на орущую по ночам и брякающую на гитарах молодежь во дворе, на Гальку-бесстыдницу с первого этажа, что мужиков толпами к себе водит, а те, гады такие, весь подъезд заплевали и прокурили, псевдо-сантехник незаметненько что-то нахимичил с трубами путем их безжалостного повреждения, и квартиру Зинченко стало затапливать. Вода просачивалась через потолок бодро, как нам и надо было. Зинченко в это время был дома. Увидев потоп, забил тревогу и вызвал аварийную службу.

Но аварийная машина на подходе к дому была безжалостно остановлена неподкупным сотрудником ГАИ Матрешкиным (похлеще Николая Лаптева из Вологды будет), что на своем канареечном “Ирбите” с коляской держал в страхе всех выпивающих автолюбителей города. И взяток не берет, и пьяных не отпускает. Совсем неправильный гаишник. Естественно, водитель “Газика-53” с будкой на шасси оказался, как и положено ему на ночной смене (когда жена не видит и теща поедом не ест), не совсем трезвым. За что был немедленно привлечен к административной ответственности и отстранен от управления транспортным средством аварийного назначения.

“Газик” так и не добрался до Зинченко. А тот уже все телефоны оборвал. Увольнением пригрозил директору ЖЭКа и главному инженеру коммунальной конторы.

Вода в квартире все прибывала и стала просачиваться на нижние этажи. Прибежали к Зинченко соседи, мол, что за безобразие, топите нас, а у нас обои германские и стенки югославские. И паркет дорогущий, даром, что советский, но не хуже итальянских настилов будет.

Зинченко задергался, руками машет, орет на соседей, мол, не пойму, откуда порыв, сам ничего не могу сделать, жду дармоедов из ЖЭКа, а они, скотобазы такие, по дороге пропали, будто корова языком слизала. Кинулись тогда соседи на помощь представителю коммунистической партии. Ведра и тряпки похватали и принялись полы осушать дружным коллективом, как комсомольцы – болота под посевы. Тут еще откуда-то появился гаденький провокатор. Пока Осинкин бабулек опрашивал, он клич боевой на весь двор издал, мол, граждане жильцы, что вы тут за стеклышко разбитое переживаете? Там беда похлеще приключилась. Наводнение домовое, сродни Потопу всемирному. Помощь ваша, ой как нужна. Все на спасение нашего дома, пока один важный и всем известный жилец с пятого этажа не затопил всех к чертям собачьим.

И новый поток помощников, напрочь забыв про Осинкина, хлынул со двора прямиком в квартиру Зинченко. Тот сам уже был не рад, что дверь не закрыл. Не ожидал такой широкой и бескорыстной помощи.

– Осторожно, пожалуйста, - вяло окликал он их, пытаясь спасти квартиру от последствий нашествия.

Народ к нему, как на строительство БАМа сбежался. И провокатор с ними затесался, и никто и ухом не повел, что не местный этот хмырь вовсе, кепка на глаза надвинута, воротник куртки до подбородка натянут, будто морду прячет. Но дела никому до него нет. Все заняты ползанием по полу с тряпками и тазиками.

Раньше всегда так было. Случись что, вмиг соседи на помощь прибегут и в дверь забарабанят, мол, что вы, товарищ, жену свою убиваете, кричит и охает так, что в подъезде слышно, сейчас милицию вызовем! В общем, никакой личной жизни, зато на помощь всегда рассчитывать можно было… Не то, что потом будет. Лежать будешь посреди улицы с инфарктом, обойдут, чтобы не запнуться, еще и алкашом обзовут.

Провокатор этот, а по совместительству инспектор уголовного розыска из группы Горохова, внес рацпредложение в спасение квартиры товарища Зинченко. Дескать, давайте, граждане жильцы, палас вытащим, так промакивать пол сподручнее будет. Сказано – сделано. Дернули за палас все разом, и провокатор приложился бойко, да так рванул от души, что комодик, который сиротливо ютился на нем, опрокинулся в нужном направлении, раскрыв свои ящики на общее обозрение. Растопырился, как стриптизерша на шесте.

А вывалилось оттуда диво-дивное: видеокассеты с яркими заграничными этикетками, на которых подобные расшиперенные тетеньки бесстыдно выставляли напоказ свои прелести. Что тут началось...

Пуритански настроенные соседи, некоторые из которых супругов-то и супружниц собственных за всю жизнь в таком виде ни разу не видели (все в темноте, по-быстренькому и не чаще, чем раз в месяц), заохали и запричитали. Одна тетя с лицом учительницы даже за сердце схватилась и немедленно валидол потребовала.

Шум поднялся такой, будто на бывшем Черкизовском драка приключилось между горными народами и представителями степей. Кто-то заверещал, чтобы милицию вызвали. Что за такие картинки (не все поняли, что это видеокассеты) раньше к стенке ставили. Но милиция уже тут как тут.

— Позвольте пройти, товарищи, — участковый Осинкин поспешил на шум и протискивался к злополучному комоду. — Что тут случилось? И потоп, и грабеж?

— Это не мое! — заверещал Зинченко.

— Как же не ваше?! — заорали добрые соседи. — Смотрите, сколько в несчастный комод непристойности было напихано. Содом и Гоморра прямо в предмете мебели такого уважаемого человека. Как вам не стыдно? А еще очки носите!

— Позвольте ваши документы, гражданин хозяин квартиры, — потребовал Осинкин, притворившись, что не узнал номенклатурщика.

— Да какие документы? — замахал тот руками, словно ветряная мельница. — Да меня каждый пес в этом городе знает и без всяких документов.

— Стало быть, я не пес, раз вас не знаю, — невозмутимо ответил участковый, — а представитель органов. Попрошу документики все-таки предъявить.

— Черт знает что! — фыркнул Зинченко и приволок паспорт.

Осинкин с важным видом неторопливо раскрыл книжицу, перевел несколько раз взгляд на партийца и обратно в фотоморду, будто сверяя и не веря своим глазам.

— Тю-у… — укоризненно покачал головой участковый. — Что же вы, товарищ Зинченко, при должности такой высокой низко так пали и морально разлагаться начали. Какой пример вы подаете молодым коммунистам и прочим комсомольцам? Не имею я полномочий оформлять вас за это, лишь беседу профилактическую могу провести.

— Как – беседу?! И все! — добрые соседи взяли правосудие в свои руки. — Да вы посмотрите, товарищ участковый инспектор, куда мир катится! Если уже высшие чины в похоти и разврате погрязли, что же с народом простым будет вскорости? Никаких бесед! К ногтю гада! К ответу его!

— Поймите, граждане! — Осинкин прижал правую ладонь к сердцу. — Руки у милиции связаны. Не дано нам прав таких, чтобы уважаемых людей к ответу призывать. Это же надо сообщить сначала, ну, куда надо. Одобрение получить, а потом уже протоколы писать и допросы учинять.

— А вот мы сейчас и сообщим куда надо! — прокричала та самая тетя с лицом учительницы. — Да у меня муж в КГБ работает! Где здесь телефон?

— А у меня брат в горкоме, — выкрикнул кто-то еще и тоже поспешил звонить.

Дом, где проживал Зинченко, оказался совсем не простым. Для той эпохи, можно сказать, элитным. И граждане здесь обосновались соответствующие. Семьи управленцев, номенклатурщиков или того хуже — КГБ-шников – на каждой лестничной площадке. Вот и вышло, что у каждого нашлись родственники или знакомые, которые могли об инциденте сообщить “куда надо”.

— Вот видите, товарищ Зинченко, — виновато пожал плечами Осинкин, — ничего не могу поделать. Вынужден, так сказать, отреагировать на заявление общественности и задокументировать наличие в вашей квартире продукции аморального содержания. Граждане, кто будет понятыми? Нет, больше не надо, два человека всего нужны.