— Ошибаешься. Это не рядовой субъект. Он заполучил образец нашей секретной разработки — яд КС-230. Представляешь, что бы было, если бы он попал в руки криминала или западных спецслужб? Наше оружие обернулось бы против нас.

— М-да… Нехорошо получилось бы, — я сидел на кровати и придерживал раненую руку.

— Только само собой, — понизил голос чекист. — О всей этой истории никому ни слова. Формально тебя награждают за оказание содействия в налаживании оперативных связей.

— Как это? — прищурился я.

— А вот так… Ни киллер, ни яд нигде официально фигурировать не должны. Сам понимаешь, иностранный наемный убийца свободно разгуливал по советскому городу. Что тут начнется, какой резонанс! Еще и эти забугорные крысы раздуют. Нет в СССР ни киллеров, ни специальных ядов. Ясно излагаю, Курсант?

— Ага, понял, — хохотнул я. — Как и наркомании и проституции.

— Ну, эту заразу уже не скроешь. И это, кстати, по вашей части, по линии МВД. А ты молодец, Андрей Григорьевич. Большой молодец!

— Служу Советскому союзу, — без всякой иронии проговорил я.

Потому что мне нравилась эта эпоха и эта страна. Жаль, что скоро ее не будет, и я не могу ничего изменить. Или могу?.. Много раз я задумывался, но… Но об этом потом, а сейчас нужно расспросить полковника о КС-230.

— А остатки яда нашли? Куда его Красноборов спрятал?

Ведь договорить нам с ним, а вернее, прекрасной подставной заказчице, так и не дали.

— Ищем… — нахмурился тот. — Уверен, что найдем. Работаем, в общем. Кто бы мог подумать, что эта разработка всплывет именно в Новоульяновске…

— Я понимаю, что у меня нет допуска, но просто из любопытства, — рискнул я спросить. — Этот яд еще производят?

— Нет. Проект закрыт, — твёрдо, даже с какой-то злостью произнес он. — Найдем не уничтоженные остатки и похороним всю информацию в архивах.

— А почему Красноборов его миорелаксантом звал? Или это просто название для отвода глаз?

— А, это, — Черненко покивал. — Он расслабляет мышечную ткань. Даже в какой-то мере препятствует трупному окоченению.

— А… Поэтому трупы могут шевелиться?

Тот поднял бровь.

— Наблюдал такое?

— Да, — я вспомнил, как молодой судмедэксперт Пяткин испугался в морге трупа Серого, утверждал, что тот живой и якобы открыл глаза, хотя лежал распотрошенным на столе в секционной. А Мытько при этом отметил странность у трупа — отсутствие трупного окоченения. Теперь все ясно. История с «зомби» нашла свое логическое объяснение.

Вот только Феликсу я не смогу сказать, что ему не почудилось. Жаль, засмеют молодняк.

— Ну ладно, — Черненко поднялся с табурета. — Отдыхай. Как выпишут, мы тебя в лучший санаторий отправим на реабилитацию.

— Одному как-то скучно будет, — я снова прищурился, на этот раз хитро. — А для жены путёвочку найдете?

— Естественно, на двоих поездка будет. Одного не будем отправлять, только под «спецохраной» компетентного сотрудника. А можем даже на троих.

— Третьего у нас нет, — улыбнулся я.

Черненко наклонился и, хитро улыбнувшись, проговорил вполголоса:

— Ну не знаю… Там врачиха молоденькая, красавица, за тебя прямо горой. Всех на уши поставила, нас не хотела пускать, пришлось на главврача выходить. Когда успел контакты завести? Вроде только после операции.

— Да это Катюха, — отмахнулся я. — Одноклассница моя. Мы, помнится, даже вместе поступать в мед собирались, а я потом… передумал.

— Это хорошо, что ты передумал, — пожал мне на прощание или в благодарность за выбор профессии руку полковник, — такие как ты стране очень нужны. До свидания, Андрей Григорьевич. Премию в бухгалтерии получишь. Там аж десять окладов тебе насчитали. В исключительном порядке.

— Какую премию? Медальку же, вроде, хотели дать?

— Не медальку, а орден, — многозначительно повел указательным пальцем Черненко. — Одно другому не мешает. Премия от МВД будет. Можно сказать, кровью заслужил. В прямом смысле этого слова.

Черненко вышел, а в палату впорхнула Катя. В приталенном и не по-советски коротеньком белом халатике смотрелась она обворожительно. Я незаметно потрогал обручальное кольцо на пальце. Ага…на месте. Значит, она в курсе, что я женат. Это хорошо.

Мы с ней просто поговорим… Почему-то жутко захотелось с ней поболтать, пообщаться и вспомнить былое. Ту юность, которую, казалось, здесь у меня украли. Или я сам себя обокрал? Ведь сколько я здесь себя помню, сразу стал ловить преступников и вести себя как взрослый. Вот и «люди в штатском» быстро меня приметили.

А иногда хочется снова почувствовать себя обычным школьником, слушать хихиканье Катьки и, сидя за одной партой, ощущать на своем лице щекотание ее торчащих в разные стороны косичек…

Лето 1988 года. Грузинская ССР. Тбилиси.

В комнате стоял тяжелый, горячий воздух, несмотря на приоткрытые с расчётом на сквозняк окна. Жара была, как в духовке. Ленивый ветер лишь шевелил занавески, принося уличные запахи с примесью сигаретного дыма. За окном шумел древний город, где жизнь текла неторопливо, но внутри помещения было иначе — здесь царила напряжённая тишина.

На столе громоздились пухлые папки, тяжелые от фотографий и протоколов. Дело о хищениях в лёгкой промышленности Грузии выходило на финишную прямую. Все ниточки распутаны, виновные найдены, схемы вскрыты до основания. Допросы и очные ставки почти все проведены — осталось лишь добить бумажную рутину, сшить многотомники и отправить их прямиком в Москву.

Местному суду такое не доверяли. Масштабы хищений и список причастных лиц не оставляли выбора — только Военная коллегия Верховного суда. А там разговор короткий, без проволочек. Позади месяцы работы, бессонные ночи, горы допросов. Казалось бы, можно выдохнуть, но вместо удовлетворения — только усталость и одно-единственное желание: вот бы в отпуск.

Лето, солнце, Ялта… Ну, на крайний случай — Судак. Ведомственный санаторий МВД «Сокол» вполне неплох, да и дороги в Судаке куда лучше — не козьи тропы, как в Ялте. Так я размышлял, и точно так же мечтали мои коллеги — кто о море, кто о мягких вечерах на террасе с бокалом чая под тёплым крымским ветром.

И только Горохов не терял боевого настроя. Крепкий пенсионер, который ни в какую не хотел уходить на покой. Оно и к лучшему — привыкли мы к нему, а он к нам. Жизнь без работы, без дела, без очередного разоблачения была ему попросту неинтересна. Но вот сейчас на него, как на руководителя межведомственной группы и следователя в одном лице, свалилась куча бумажной работы в кавказской республике — родине вина, пения чудесным многоголосием и вкуснейших хачапури.

Мы в нашей команде уже смеялись: в последний год только и занимаемся хищениями, а сами стали как бумажный конвейер — а где же маньяки, где убийцы, где банды, которые нужно было искать по лесам и снегам?

Горохов шутил в своей манере:

— А всех серийных убийц мы, товарищи дорогие, с вами переловили и на тот свет отправили, через расстрельные статьи! С ними ж не цацкались — приговор да в исполнение, быстро, чтоб другим неповадно.

В его голосе звучал не цинизм, не презрение или издёвка — а простая констатация факта. Закон суров, и такова наша работа.

Шеф сидел за столом, поглаживая красную от жары переносицу, и участливо разглядывал нас. В его взгляде читалось что-то очень нехорошее. Я уже знал этот взгляд — он означал, что отдых опять откладывается.

— Ну что, товарищи? — тяжело вздохнув, произнёс Никита Егорович. — Поздравляю нас с тем, что сидим мы тут по уши в бумажках. И самое обидное — не в тех, которые можно обменять на рубли, как у них здесь в республике принято, а в тех, что надо подписывать, сшивать да отправлять в Москву.

Горохов пытался поддеть шуткой местные порядки и нравы, но в голосе его слышалась усталость. Его кристальная честность сильно настрадалась за время этой командировки. Грузия в конце восьмидесятых была настоящим рассадником коррупции, и мы в этом убедились на собственной шкуре — и, правду сказать, Горохову откровенно тяжело было видеть масштаб картины и находить тому всё новые свидетельства. Теневая экономика здесь не просто процветала — она разрослась, как сорняк, заполнив собой каждую щель. Заводы гнали продукцию налево, контрабандисты таскали товар через границу, а торговля процветала под надёжной крышей партийных чиновников. Покупка должностей стала делом обычным — хочешь место потеплее, заноси наверх. Фальшивые отчёты приносили премии, фиктивные планы давали показатели, а показатели — очередные награды. И этой карусели, казалось, не было конца.