Милиция? КГБ? Они не боролись с преступностью, они с ней дружили. Взяточничество, откаты, «братская» помощь — за долю малую любой вопрос решался в кабинете с плотными шторами. А те, кто стоял у руля, не просто купались в деньгах — они вообще жили по другим законам. На ключевых постах сидели только свои, проверенные. Клановость была цементом, скрепляющим всю эту прогнившую систему.

Мы, конечно, навели шороху. Где-то напугали, где-то прижали, кого-то даже упрятали за решётку. Но это капля в море. Мы знали: стоит нам уехать — и всё вернётся на круги своя. От этой мысли не было злости, только тяжесть в груди. Не то чувство, что испытываешь, когда ловишь душегуба-маньяка, на совести которого десятки загубленных жизней. Там ты знаешь — возможно, ты спас кого-то, а может, и не одного человека. Тогда приходит ощущение настоящей победы. Здесь же — только рутинная пустота и ощущение тяжелого гнёта.

— Ну вы же не для этого нас собрали, Никита Егорович, у себя в номере, чтобы поздравить с сомнительным достижением? — хитро прищурился я на шефа, помогая ему решиться и сказать: «Отпуск, ребята, отменяется».

— Отпуск отменяется, товарищи, — пробубнил Горохов, бегая взглядом по ковру с узорами покруче персидских.

Мы с Федей переглянулись, Света закатила глаза, Катков хмыкнул.

— Нужно поработать, — поджал губу шеф.

— А мы думали, что это и есть наша работа, Никита Егорович, — заметила Света, покачав головой и кивнув на гору бумаг.

Мы не доверяли местной милиции и хранили документацию прямо в номере Горохова, который охраняли два постовых милиционера, присланные из Москвы. Сейчас они терлись в коридоре, как, впрочем, и всегда.

— Конечно, работа, — ответил он, сделав неопределённый жест рукой, видимо, подбирая слова. — Только вот было бы неплохо после работы и отдохнуть как следует. Но не судьба…

Я кивнул. Тут не поспоришь. Полгода на одном деле — испытание не для слабых нервами.

— Так вот, — продолжил Горохов, доставая из папки телефонограмму, — только мы закончили одно чертово дело, как из Москвы пришло «особо важное поручение», будь оно неладно.

Я нахмурился. Всё стало ясно. У нас новое задание…

— Нижний Лесовск. Кто-нибудь слышал о таком месте? — спросил он, скользя по нам взглядом, будто хотел поиграть в викторину и немного развеселить нас.

Но мы не улыбались, хотя понимали шефа — мы с ним хоть на край Земли, и даже без отпуска и Ялты.Но ответить было нечего — города Нижний Лесовск не знал даже Катков, книжная душа.

— Нижний чего? — нарушил тишину Федя и почесал за ухом.

Так громко почесал, что перебил шум настольного вентилятора, который гонял туда-сюда теплый воздух. Толку от него мало, но он тихонько колыхал волосы Светы, и я не переставал украдкой любоваться на свою жену и благодарить этот бестолковый вентилятор.

— Нижний Лесовск, Федор, — ответил Горохов. — Городок, окружённый болотами и лесами. Там во-от такенные комары, говорят… Городок суровый, как солдатская каша. Климат — дрянь, народ — мрачный, перспективы — туманные. У меня дружок армейский оттуда. Рассказывал.

Он сделал глоток из гранёного стакана, словно это была водка, хотя через стекло проглядывался кефир.

— И что там приключилось? — спросил я.

— Пропадают люди. Уже много лет. Много людей исчезло… Следы простыли, а нас туда отправить хотят.

— Ну что за дела? — раздувал пухлые щеки криминалист Катков. — Могли бы и месяцок подождать, никуда бы потеряшки не делись, раз они такие давние.

Света напряглась, уже в уме прикидывая отпуск на осень. Погодин сосредоточенно посмотрел на телефонограмму.

— И что, только сейчас спохватились? — спросил я. — Где же они раньше были?

Горохов усмехнулся, одарив меня долгим взглядом.

— Ну, ты сам подумай, Андрей Григорьевич. Когда у нас спохватываются? Вот, правильно. Только когда на имя Генерального секретаря приходит письмо, да?

— Опять? — присвистнул Федя. — Да у нас уже второе дело будет из-за писем. Люди бы ещё Брежневу писали… На тот свет.

— Федор! — осадил его Горохов, цокнув языком. — Ты бы хоть раз подумал, прежде чем что-то ляпнуть. Ильича-то хоть не трожь, правильный был мужик, не то что этот сейчас, чую, доведет страну…

Последние слова он пробормотал себе под нос, и никто, кроме меня, их толком не расслышал. Я, как обычно, стоял ближе всех к шефу, поэтому уловил каждую букву. Федя виновато замолк, глядя в пол.

— Значит, жалоба? — уточнила Света.

— Именно, — кивнул Горохов, скривив лицо, словно только что откусил кислого лимона. — Письмо написала учительница. Прямо на имя самого Горбачёва. Мол, местные власти бездействуют, милиция в носу ковыряется, а люди исчезают.

Он почти беззвучно сказал «тьфу» в сторону, будто сам вкус этих слов был ему противен.

— Конечно, письмо бы спустили обратно в область, чтоб кто-то из местных чиновников его подшил, так сказать, в дальний ящик, но нет… Наш дорогой Михаил Сергеевич решил показать себя в выгодном свете. Какой он, понимаешь, чуткий, всевидящий руководитель, мол, даже простые граждане могут до него достучаться. Вот и поручили нам теперь это дело. Вернее, даже не дело, а чёрт знает что. Оно, скорее всего, вообще не возбуждено, а есть отдельные, не связанные между собой материалы о без вести пропавших. И далеко не по всем этим случаям заведены дела, — Горохов нахмурился, пробормотал что-то себе под нос, потом выдохнул: — Да что там. Бардак, а разгребать его нам. Перестройка, мать их так…

— Так. Кто именно исчезает? — уточнил Катков.

— Копия письма учительницы ещё не дошла, но, судя по имеющейся информации, пропавшие — далеко не почётные жители области. Какие-то… я бы даже сказал, маргиналы, Алексей. Люди без семьи, без связей. Алкоголики, рабочие-одиночки, бывшие заключённые. В общем, те, кого искать никто особо и не будет. Кому они нужны, кроме нас?

Шеф говорил спокойно, но в голосе его так и сквозил скепсис. Видно, он и сам не слишком верит в криминальный характер исчезновений. Ну потерялись и потерялись. Перекати-поле, ни родины, ни флага, для таких раствориться на просторах Союза — раз плюнуть. Кто-то спился и канул в небытие, кто-то махнул в другую область, кто-то сгинул в заброшенной хибаре. Не исключено, что через пару лет всплывут где-нибудь. Или не всплывут.

Вопрос в другом — почему этим заинтересовались в Москве?

— Ага, и за столько лет ни одного трупа? — заметила Света, глядя на телефонограмму.

— Именно, — кивнул Горохов. — Ни тел, ни следов. Просто исчезли — и всё.

Я постучал пальцами по столу.

— МВД РСФСР проверяло?

— Нет, — ответил он. — Никого туда не отправляли, сразу вот, видишь, с козырей решили зайти, нас снарядить. А это всё куда? Растуды в качель? — Горохов, процитировав Ильфа и Петрова, махнул рукой на папки с томами дела.

— Так что теперь? — наконец спросил Катков. — Здесь заканчиваем и сразу в этот… Верхний Лесовск?

— Нижний, — хмыкнул следователь. — Но, как говорится, хрен редьки не слаще…

Все окончательно поняли: лето накрылось. Работать придётся без остановки, и никакого тебе отпуска, никакого моря. Я снова представил ведомственный санаторий, белоснежные корпуса на фоне волн, и вздохнул, прощаясь с этими мечтами на пока. Ну, значит, не судьба.

— Слушайте, а давайте я туда смотаюсь первым? — предложил я. — Гляну, что к чему.

Горохов посмотрел на меня с лёгким удивлением. И одновременно с надеждой.

— А что? — продолжил я. — Оперативное сопровождение Федя здесь легко потянет, фигуранты по грузинскому делу у нас под арестом, никто никуда не денется. Документы под охраной, — я кивнул на дверь гостиничного номера, за которой дежурили наши московские постовые. — Так что я свободен. Могу раньше начать наводить оперативные позиции, прощупать почву. Может, информация вообще не подтвердится, и этот Лесовск тогда нам не сдался.

— Андрей Григорьевич дело говорит, — довольно крякнул Горохов, а коллеги, явно благодарные за шанс не мчаться в глушь, сломя голову, дружно закивали.