— Потому что их больше нет в живых, — вмешался Погодин, лопнуло терпение у человека.

— Как — нет? Так это их убили? — вздрогнул студент. — Весь город об этом гудит. Говорят, у нас завелся потрошитель. Ну помните, как в Англии был?

— Тот проституток убивал, — кивнул я, — а этот — обычных женщин. Слушай второе боевое задание, Геннадий. Вот тебе список их имен и фамилий. Узнай по вашим журналам, лежали они в Зеленоярском роддоме или нет. Если лежали, то кто их оперировал и что случилось с их новорожденными детьми. Справишься?

— Попробую, — озадаченно пригладил жиденькие усики Гена. — Это надо тетю Зину примаслить. Она у нас журналами заведует.

— Ну ты же мужчина, товарищ Берг, — подбодрил я его. — Придумай что-нибудь. Включи харизму, обаяние. Очаруй даму.

— Даме семьдесят лет, мы недавно юбилей на работе справили, — вздохнул практикант. — Трезвый юбилей, как комсомольская свадьба, представляете?

— Тогда купи ей банку кофе. Шоколад. Что там еще дарят у вас в больнице? Вот, возьми на расходы, — я достал кошелек.

— Не надо, — замотал головой Гена. — Я сам справлюсь. Придумаю что-нибудь.

— Уверен?

— Конечно, — гордо кивнул тот и многозначительно добавил. — Я же теперь сотрудник. Негласный…

— Все тогда. Сроку тебе два дня. Как узнаешь, позвони по этому телефону, — я написал свой номер ленинской комнаты ему в блокноте. — И помни. Советская милиция на тебя возлагает большие надежды.

— Есть! Андрей Григорьевич. Разрешите идти?

— Иди, Гена. Только давай аккуратней. Никто не должен знать, какую информацию ты собираешь.

Берг выбрался из «Волги» и, озираясь на окна роддома, засеменил к крыльцу.

— Что за цирк, Андрюха? — разулыбался Погодин. — Где ты этого чудика откопал?

— Сам прибился, — ответил я. — Парнишка старательный, пускай нам поможет.

— На фига такие сложности? Мы же официально можем все в роддоме перевернуть, всех опросить и сами все узнать. Делов минут на сорок.

— Хочется без шума и пыли, Федя… — я задумчиво погрыз кончик авторучки. — Если все официально делать, чую, вспугнем его.

— Кого вспугнем? — недоумевал Погодин.

— Знал бы кого — давно бы сам прихлопнул гада…

В моем кабинете зазвонил телефон. Я взял трубку:

— Петров, слушаю.

— Андрей Григорьевич, — тихо проговорил вкрадчивый голос. — Приезжайте скорее. Я звоню из ординаторской, сильно долго не могу говорить.

— Геннадий? Привет. Что стряслось?

— Не по телефону… Буду ждать вас через двадцать минут за главным корпусом. Это очень важно… Ой! Кто-то идет, все, кладу трубку!

Пик, пик, пик, — донеслось из динамика.

Мой негласный сотрудник совсем заигрался в шпиона. Но я сам виноват. Не надо было столько пафоса и романтизма напускать на его деятельность. Впрочем, это он так себе надумал, я лишь не стал развеивать его «мечты».

Интересно, что там студент нарыл? Наверняка, снова какую-нибудь чушь с кражей бинтов, зеленки и прочих таблеток. Может, ну его на фиг? Не ездить никуда? Я подумал, побарабfнив пальцами по столу. Нет. Голос у Берга был встревоженный. В этот раз пахло явно не зеленкой. Ладно. Смотаюсь по-быстрому. Но если ерунда какая-нибудь — «разжалую» его из агентов.

— Ты за старшего, — скомандовал я скучающему Погодину, который развалился в своем уже излюбленном кресле и с усердием отгрызал заусенец на пальце.

— Ты куда? — оторвался тот от архиважного занятия.

— Практикант хочет встретиться. Сказал, что информация есть. По телефону не стал говорить, паразит. Сгоняю посмотреть.

— Делать тебе нечего, Андрюха, как к этому чудику ездить по каждому его зову.

— Проверить надо… А после пошлю его куда подальше.

Минут через пятнадцать я был на месте. На лавке в тени березы ссутулилась знакомая фигура. Моя черная «Волга» подъехала почти вплотную, но уперлась в бордюр. Я помахал рукой в открытое окно.

Студент «слона» не заметил. Даже не понял, что я подъехал. Малахольный, блин. Я коротко нажал на клаксон.

Резкий отрывистый звук нарушил сонную безмятежность больничного дворика. Воробьи недовольно вспорхнули с газона. Сосны остались стоять на страже.

Студент тоже встрепенулся, подскочил с лавки. Повертел головой в поисках источника звука и поспешил в противоположную сторону, где только что припарковался какой-то «Москвич» цвета бледной поганки с помятыми, как стиральная доска, боками.

Маркс твою Энгельс! Я схватился за голову. Он даже по звуку не определил, где моя машина. И потом — как можно перепутать черную красавицу «Волгу» с каким-то белым корытом?

Я вылез из машины и крикнул в спину студенту, что уже удалился шагов на двадцать:

— Гена! Я здесь.

Тот вздрогнул, резко обернулся. В его глазах на миг блеснула радость. Но она быстро исчезла под маской тревоги.

Студент засеменил ко мне, шмыгая носом. Слава Партии! Хоть меня узнал… Штирлиц хренов.

— Андрей Григорьевич, — парень торопливо сел в машину. — Что вы так кричите и сигналите? Весь роддом переполошите. Скорее, уезжайте со двора. Никто не должен видеть нас вместе.

— Я разве виноват, Геннадий, что наблюдательность у тебя, как у крота в норе. Даже перед собой ничего не видишь. Ты куда помчался-то? Я же тебе посигналил.

— Я думал, это вы на той машине приехали, — медик ткнул худым кривым пальцев в «Москвич».

— У меня, вообще-то, «Волга», — покачал я головой. — Разве ты не помнишь?

— Я в машинах не силен, — насупился практикант. — Вот из латыни что-нибудь спросите или фармацевтики. Я вам все расскажу.

— Мда-а, Гена. Тебе надо было не мужиком родитmся. Если в авто не разбираешься — по цветам запоминай, автомобиль мой черный. И большой. Запомнил? Что там у тебя приключилось? Зачем звал? Надеюсь, это важное. Ты меня вообще-то с совещания выдернул (я вспомнил, как собирался погонять чаю в кабинете, пожурить Погодина, чтобы не грыз пальцы, и заняться другими важными делами).

— У меня очень важная информация, Андрей Григорьевич. Вы мне дали вчера список убитых женщин. Так вот… Я думаю, что их прирезал один и тот же человек. То есть, маньяк у нас в городе завелся. Вот…

— И для этого ты меня выдернул? — хмыкнул я, а про себя подумал, что не вовремя он открыл Америку. — Уже обед, и в столовку городскую надо успеть, пока там блинчики с ливером не разобрали. Вкусные они, зараза…

— Мне страшно… — пробубнил практикант.

— Тебе-то чего бояться?

Он-то, вроде, не девица.

— Я чувствую, что этот страшный человек где-то рядом, — худощавый сглотнул и вытер лоб рукавом халата. — Ну, убийца…

— Почему?

— Я проверил женщин по фамилии и датам рождения. И представляете? Оказалось, что все они лежали в нашем роддоме. И всех их кесарили.

— А вот это уже интересно… — я даже передумал ругать практиканта и давать втыку по поводу недопустимости впредь отрыва меня от важных совещаний. — А чего ты боишься-то? Не пойму.

— А вот самое странное! Всех их оперировал один и тот же врач. Угадайте, кто?

— Неужели Гусев? — у меня челюсть отвисла.

— Он самый, — торжествовал Гена. — Борис Петрович кесарил.

— Ого, — присвистнул я. — молодец, Геннадий… Честно говоря, не ожидал. Но ведь он на пенсию ушёл, так? Значит, нечего тебе бояться.

— Так это еще не все, — Берг перешел на шёпот, хотя мы отъехали от территории роддома на приличное расстояние и приткнулись в прилегающем леске, вокруг ни души, только птички чирикают да кузнечики стрекочут. — Наблюдала их, ну, то есть, вела лечение у всех Резникова, его зам которая.

— Это та мегера, что сейчас завотделением стала?

— Она самая. Так вот… Эта Тамара Павловна меня видела, когда я журналы перебирал. Даже втыку дала, что без дела болтаюсь. Чувствую... Поняла она, зачем я в них рылся. Мне страшно, Андрей Григорьевич.

— Не волнуйся, Гена. Мало ли зачем ты там мог в журналах копошиться. Даже если и видела, все равно не поймет.