— А у Сидровых коза шастает по чужим огородам, капусту жрет, управы на нее нет.

— Пашка по пьянке домик свой спалил, чуть сам не угорел, еще и у соседей сайрачик огнем зацепил.

— В дачном поселке мужик странный появился, ни с кем не разговаривает, на велосипеде черном ездит и в мешке что-то возит. Круглое что-то сквозь мешковину проступает, никак головы человеческие отрубленные…

Я еле остановил поток жалоб и сетований, заверив, что все их передам участковому, и смог, наконец, спросить про наличие домиков с заколоченными ставнями. Таких оказалось в окрестностях немного. Вернее, вообще один. Стоял он на отшибе, на границе леса. Раньше принадлежал некому Демидычу, но тот помер, и кто им сейчас владеет — неизвестно. Председатель дачного кооператива лишь плечами пожимает. Взносы, говорит, на год вперед уплачены были. А в самом домике, вроде как, нет никого.

— Большое спасибо, дамы, — улыбнулся я информаторшам. — Какой там адрес, говорите?

— Адрес не знаем, — проскрипела самая бодренькая из них, с острым, как клюв сороки, носом и юрким лицом, она одна была без бадажка. — Иди туды до реки, а там слева, под березой, участок с домом. Не пройдешь мимо.

И мы пошли.

— Это хорошо, что ты спросил, — одобрительно кивал Федя на ходу. — Этот домик самый крайний, долго бы мы до него добирались, столько дворов бы пришлось обойти, проверить…

— Рано радуешься, — я скептически хмурился. — Не факт, что это нужный нам дом.

Мы вышли на окраину поселка, свернули. Еще немного прошли. Дома редели, заборы дряхлели.

— Ну как же? — тыкал пальцем Федя в строение, что виднелось впереди под огромной засохшей березой. — Глянь-ка! Какой страшный домик. В землю врос, окна — будто глазницы слепые на нас смотрят. Еще и заколочены, будто глаз и нет, а доски — это старые бинты-повязки. Бр-р… Вот жуть-то какая!

— Тебе точно книжки надо писать, Федя, — я пригляделся. — Не похоже, чтобы его кто-то посещал. Смотри, как все заросло вокруг.

Но, подойдя ближе, я разглядел в бурьяне свежепротоптанную тропу.

— О! — воскликнул напарник, кивая на нее. — А ты говорил! Видишь, кто-то частенько сюда приходит! Эй! Есть кто⁈

Погодин, резво перемахнув через покосившийся забор, тут же забарабанил по заколоченному окну.

— Хозяева!

— Можешь не орать, — буркнул я. — Замок навесной на двери болтается. Не видишь, что ли?

— О! Я как-то не заметил… — Федя прильнул к щели между досками, пытаясь через оконный проем заглянуть внутрь. — Андрей! Я там ни хрена не вижу, но мне кажется, что внутри кто-то есть…

— Кто?

— Черт его знает! Но там кто-то шевелится…

— Эй! — Федя стал долбить в заколоченное окно еще сильнее. — Кто там есть? Вы меня слышите⁈

В ответ ни звука. Лишь ветерок гоняет падающую листву. Я подошел к двери и подергал висящий на петлях массивный замок. Ржавый, кованый и крепкий, зараза.

— Че делать будем, Андрюх? — уставился на меня Погодин. — Может, замок того? Прострелим?

Он стал уже расстегивать кобуру.

— Отставить… Замок навесной, пуля срикошетит. Этот только в кино такие запоры с одного выстрела разносят. Ищи лом или арматурину какую, срывать его будем.

Орлиный взор Погодина сработал за секунду.

— Во! Смотри! Пойдет? — Федя нырнул в близстоящий сарай и вытащил из покосившегося строения огромную уродливую кувалду с позеленевшей ручкой.

— Это еще лучше, — потирал я ладони, хотелось поплевать на них, как принято в фильмах, но сдержался. Ухватил рукоять кувалды. — А ну отойди-ка!

Тут лучше, чтобы под рукой никто не стоял. Замах. Удар. Бам! Кувалда высекла из металла искру, а замок слетел вместе с петлями, с грохотом брякнувшись на дощатое крыльцо.

Мимо проходила тетка в платке и с ведром. Увидев взлом, бросила ведро и пустилась бежать, сверкая калошами. Только косынка на ветру трепещет.

— В милицию рванула звонить, — гоготнул Федор.

— Надеюсь, что там действительно внутри кто-то есть, а не кошак какой-нибудь. И наше проникновение обосновано.

— Да точно там кто-то есть! Зуб даю. Пошли уже, — Федя дернул дверь, но та поддавалась очень плохо.

Заскрежетала, покачнулась и отворилась лишь на четверть.

— Дергай сильнее! — я тоже ухватился за полотно двери. — Подклинило ее, видать!

Рывок. Снова скрежет. И дверь с трудом, но открылась. Пахнуло чем-то мерзким, будто заброшенным погребом и плесенью.

Я шагнул внутрь первым. Полумрак прорезали светящиеся щели между досок и листов фанеры на окнах. В отсветах плясали пылинки. Я присмотрелся и разглядел сидящую на железной кровати фигуру. Несомненно, это была женщина. Платье, кофта, женские волосы. К ее ноге тянулась цепь. Кольцо хищно обхватывало лодыжку.

Я щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Я подошел к женщине — и сразу узнал ее. Это была администратор гостиницы «Север». Сердце приятно ёкнуло.

— Елена Петровна, вы меня слышите? — мой голос почему-то прозвучал глухо, словно в могиле, да и вся жуткая обстановочка в единственной комнате дома не была похожа на жилую. — Вы что не откликались?

Женщина словно вышла из оцепенения. Подняла голову и, отрешенно посмотрев на меня, чуть улыбнулась:

— Я уж думала, вы никогда не придете. Чай будете?

— Что?

— Только у меня к чаю ничего нет, в магазин надо сходить… я мигом, — она соскочила с кровати, цепь зазвенела и дернула женщину за ногу. — Ох! Совсем забыла, что я на привязи… Как собака.

Женщина покачала головой, а Погодин сделал незаметный жест — покрутил у виска и проговорил одними губами, беззвучно:

— Сбрендила, по ходу…

— Ничего, — сказал я и скользнул взглядом по цепи. — Мы вас сейчас освободим. Скажите, кто вас здесь запер? Вы сможете его опознать? Вы видели его лицо?

— Видела, — кивнула Приходько.

В это время по дощатому крыльцу забухали чьи-то шаги. На пороге появились двое усатых, один из них — Сашок.

— Ого! — воскликнул он, стараясь отдышаться и уставившись на нас. — Вы нашли ее! Обалдеть!

— Нашли, — кивнул я. — А ты чего сюда примчался?

— Да тетка какая-то из местных побежала милицию вызывать, нас увидела, сказала, что в дом на окраине воры вломились. Вот мы и прискакали, а тут вы, оказывается…

— Это он! — Елена Петровна вдруг взвизгнула и ткнула тонким, как карандаш, пальцем прямо в Сашка.

— Что? — уставился я на пленницу.

— Это он меня здесь запер. Он…

— Э-э! Ты че несешь⁈ — Саня попятился. — Я тебя впервые вижу!

— Ну, что говорят врачи? — Горохов в нетерпении уставился на меня со своего кресла.

— А говорят вот, что… Как ни странно, — начал я рассказывать. — Истощения у Приходько нет, обезвоживания тоже. Но доктора пока ее под наблюдением в стационаре все же оставили. С нами она больше не говорит. Молчит, будто память совсем отшибло или русский язык забыла. А если и бубнит что-то, то ерунду какую-то несет неразборчивую. Странно все это. В домике разговаривала с нами совсем как нормальная.

— Никита Егорович, такое ощущение, что она умом тронулась, — поддакнул Погодин. — Когда мы ее нашли, она вообще на водителя нашего, Саньку, указывала, дескать, это он ее похитил. Представляете?

— Мда… — Горохов в задумчивости мял пальцы, — Получается, что опознать она Литератора не сможет?

— У нее, скорее всего, — вмешалась в разговор Света, — посттравматическое стрессовое расстройство. Во всяком случае, признаки типичны. Потерпевшая настойчиво избегает связанных с травмой мыслей и эмоций, а также не обсуждает травматическое событие, и проявляются признаки амнезии относительно именно этого события.

— Твою дивизию! — Горохов откинулся на кресле, раздувая щеки. — И что нам теперь делать с таким свидетелем?

— Ждать, — пожала плечами Света. — Память к ней вернется. Скорее всего.

— Может, ее в психушку? — предложил Федя. — Чтобы быстрее дело было. Там поди знают, что делать.