Огурцов развел руками, и уж на этот раз он не улыбался.

— Гнать таких из милиции, — фыркнул Горохов. — Сидят как статисты и оперативной обстановкой не владеют! Без нас на месте преступления ничего там не трогать. Найдите Каткова, — кивнул мне Горохов. — Пять минут на сборы.

— Светлану Валерьевну берем? — спросил я.

— Обязательно.

До места происшествия добрались за полчаса. Собрались здесь почти тем же составом, что и в день нашего приезда, когда обнаружили труп Тетеркина.

От местной прокуратуры — Звягинцев и его подчиненный Огурцов. От бюро судмедэкспертизы — Штольц. Даже дежурный криминалист тот же. Впридачу местные оперативники из убойного отдела, но их я не различал пока.

Картина открылась безрадостная. К трупам я давно привык, еще в прошлой жизни, но с детскими никогда не смирюсь.

Подросток, на вид лет двенадцати-тринадцати, лежал по стойке смирно, как солдатик, под раскидистой сосной. Выглядел как живой. Даже трупные пятна еще только начали проступать на лице. В тени деревьев их не особенно-то и было видно. Будто жертву убили всего несколько часов назад. Мальчик одет в стандартную школьную форму темно-синего цвета, на шее пионерский галстук.

На лице застыло спокойствие и безмятежность манекена. Кожа бледная, будто давно не видела солнечного света.

Потеснив цепочку оцепления, первым к трупу приблизился Катков. Внимательно осмотрел прилегающие к телу участки почвы.

— Есть следы! — сообщил он. — Рисунок нечеткий, будто подошва плоская, но размерчик похож на сорок третий. Я позже точно скажу, замеры сделаю. И задний срез подметки скошен. По общим признакам — следы как на месте убийства Тетеркина.

Алексей кивнул местному криминалисту:

— Щелкни на свою камеру следы.

Тот снял с шеи «Зенит». Сделал общий снимок, узловой и детальные — отдельно каждый объект с масштабной линейкой. После чего Катков выбрал наиболее четкие следы, обозначил их колышками, воткнув по обе стороны от каждого отпечатка, и распорядился:

— Можно подходить, аккуратнее только с этими следами, где палочки воткнуты, — затем повернулся к криминалисту. — Сделай гипсовые слепки. Как я учил. Помнишь?

Местный кивнул и бросился выполнять указание. А мы приблизились к телу. Штольц в резиновых перчатках начал ощупывать труп, расстегнул одежду.

— Видимых повреждений нет, — заявил он через некоторое время. — Но на ощупь как ледышка, холодный. Сейчас измерю внутрипечёночную температуру.

Достал специальный прибор со щупом. Сначала замерил температуру окружающей среды, прибор показал 20 градусов по Цельсию. Сделал прокол под правым нижним ребром. Но дальше кожи щуп не пошел.

— Внутренности твердые, похоже, не оттаяли еще.

Что ни говори, а звучало это жутко.

— Это получается, его совсем недавно сюда принесли? — озадаченно спросил Горохов.

— Как максимум, вчера поздно вечером.

Шеф отвел меня в сторонку:

— Получается, что наш Сапожников никак не мог его сюда доставить?

— Похоже, что да, — поморщился я от досады. — Он уже в восемь вечера с дыркой в груди лежал в храме.

— А если судмед ошибся? — размышлял Никита Егорович, понизив голос до шёпота.

— Маловероятно. Обувь-то тоже не совпадает по размеру. Алексей обращал на это внимание.

— Ну тогда два варианта… — Горохов энергично растирал виски, будто пытался через них активизировать и мысли. — Либо наш подопечный ни при чем — но тогда откуда у него снимки? Либо…

— Либо он работал не один, — продолжил я за него.

— Скорее всего, — кивнул следователь, — у него есть напарник. Твою дивизию… А я уже производство по делу настроился заканчивать.

Нехорошая мысль вдруг пронзила мозг, я даже замер на секунду, пытаясь все взвесить.

— Ты что, Андрей Григорьевич? — шеф уставился на меня, заметив перемены на моем лице.

— Вы охрану выставили? — обеспокоено спросил я. — В больнице.

— Ну да, после нашего разговора об этом. Пока ждали выезда сюда, я позвонил местному начальнику милиции. Тот сказал, что постовой дежурит у палаты Сапожникова круглосуточно, еще со вчерашнего дня. Без нас догадались так сделать, молодцы.

— Один?

— Кто один?

— Постовой.

— А хрен его знает, я не уточнял. По мне, так одного вполне хватит, что ему тяжелораненый сможет сделать? Разве что матом покрыть — и то если очнется.

— Он-то ничего не сможет, а вот подельник?

— Бляха муха, — Горохов обхватил голову руками. — Об этом я как-то не подумал. Считаешь, что тот его выручать придет?

— Нет. Такого тяжелого транспортировать, все равно что убить.

— А что тогда? — следователь непонимающе на меня уставился.

— А если Холодильщик его убрать захочет? Сами подумайте. Чтобы Сапожников его нам не смог сдать.

— Логично. Тогда выходит, что это педофил в опасности?

Я резко кивнул.

— Да. Нужно усилить охрану. Проинструктировать, чтобы никого в палату не пускали, кроме лечащего врача и дежурной медсестры. Пускай их в лицо запомнят.

— Согласен, — кивнул Горохов. — Ты вот что, Андрей Григорьевич. Дуй-ка обратно. Поговори с местной милицией, чтобы второго человека немедленно выставили. С табельным, как положено.

— Я лучше сразу в больничку смотаюсь. Проверю, как там участковый бдит. Проконтролирую. Подожду там вашего возвращения. А вы, как вернетесь, распорядитесь, чтобы второго постового выделили. Я их там на месте проинструктирую как надо.

— Возьми нашу машину, а мы с прокурорскими назад вернемся, потеснятся, никуда не денутся, — одобрительно кивнул Горохов. — Труп еще долго описывать будем. Лесок близлежащий еще прочешем. Может, пока он тело волок, останавливался где-то передохнуть. Окурки поищем или еще что-нибудь подобное. Следы транспорта, опять же, на подходе к лесу. Сам понимаешь.

Я кивнул и, развернувшись, направился по тропинке к месту, где мы оставили машины.

Здание Цыпинской больницы расположилось в глубине проспекта им. Ленина. Трехэтажный корпус хирургии был окружен подобными же бетонными коробками, промежутки между которыми пестрели аллеями и пятнами начинающих зеленеть газонов.

Прошел через приемный покой. Светанув корками, выбил себе шлепки из задубевшего кожзама с намазюканным сверху инвентарным номером и накидку на завязочках из ткани в выцветшую полоску. Как я ни торопился, но амуницию пришлось тут же напялить на глазах грозной и ворчливой старушки в сером халате.

Вот и третий этаж. Над створками дверей со стеклянными вставками выведенная через трафарет надпись: «Хирургическое отделение. Посторонним вход строго воспрещен».

Распахнул двери и очутился в просторном, но сумеречном коридоре с запахом хлорки, капельниц и прочего йода.

— Молодой человек, вы куда? — дорогу мне преградила упитанная тетя, отважно выставив вперед футбольные мячи, выпирающие из-под белого халата в районе груди. Верхняя пуговица еле сдерживала «створки» выреза и, казалось, вот-вот оторвется и выстрелит в меня.

— Милиция, — торопливо бросил, я обходя буйки. — Где лежит Сапожников?

— Кто?

— С огнестрелом поступил.

— А-а… Вон, милицонерика видите в конце коридора? — медсестру махнула пухлой рукой. — Он как раз возле его двери и толчется.

— Спасибо, — я поспешил в указанном направлении и вскоре очутился возле молоденького лейтенанта, скучающего на банкетке в коридоре.

— Как задержанный? — спросил я его командирским тоном.

Летеха сразу понял, что перед ним человек из органов, и даже не соизволил спросить документов.

— Жив пока, — пожал плечами он, раздумывая, встать ему или остаться сидеть.

Я открыл дверь палаты, обернулся через плечо и сказал. — Лейтенант, а вот так впускать никого ты не должен, как меня сейчас. Почему удостоверение не проверил?

— Так вы же свой, — пролепетал милиционер. — Вроде…

— Откуда ты знаешь? Позже с тобой поговорю еще, — проворчал я и шагнул в палату.