— Хорошо. Только сначала… — Шумон кивнул в сторону деревьев. Монах все понял без слов.

Скинув рясу, Младший Брат полез на серый, залепленный лишайником ствол, возвышающийся над окрестностями. Шумон с травинкой во рту наблюдал за ним. Монах, с проворством голодного жука, быстро лез по стволу вверх, туда, где в небо поднимались самые сочные листья. Оттуда сыпались ветки, сухой мусор.

— Ты что там, гнездо вьешь? — нетерпеливо крикнул Шумон. — Рассказывай, что видишь.

— Болото на месте. Пахнет, — откликнулся монах. — Драконы!

В том, что болото осталось на прежнем на месте Шумон не сомневался. Другое интересовало его сейчас.

— Посмотри на Стену. Есть ли где-нибудь проход?

Монах молчал долго. Снизу книжник видел, как он вертит головой, пытаясь что-то разглядеть.

— Нет, — наконец донеслось сверху. — Прохода не вижу.

— Та-а-ак, — выдохнул безбожник. У него оставалась надежда на слабость зрения монаха.

— Эй, брат, — окликнул он его и подняв два пальца спросил.

— Сколько пальцев?

— Два, — донеслось сверху.

Зрение у монаха оказалось, как у птицы. Шумон в расстройстве сел на землю. Вскоре к нему присоединился и Младший Брат. Он тяжело дышал, горела оцарапанная щека, а порты измазаны свежей зеленью.

— По-моему стена вокруг всего болота.

— А со стороны альригийцев?

— И там тоже.

— Что делать будем? — спросил Шумон.

— Дальше пойдем, — беззаботно, словно это было само собой разумеющимся, сказал монах. — Тень Кархи над нами. Я верю в это.

Он плеснул из фляги воды в ладонь и ополоснул лицо.

— Там впереди трех поприщах что-то вроде большой поляны и развалины какие-то. Посмотреть бы надо.

Шумон согласился. Пока у него не возникло своих идей, он мог довольствоваться идеями Младшего Брата.

Подкрепившись, они продолжили свой путь вдоль стены. Деревья становились все ниже и вскоре над зеленой полосой листьев они увидели голубую полоску неба. Стволы уже не загораживали панораму и позволяли путникам видеть вперед шагов на двести. Увиденное ошеломило Шумона.

— Город? — удивленно сказал он. — В этой глуши?

Путники миновали разрушенную стену.

Лес уже крепко вцепился в отобранный у него когда-то людьми клочок земли, однако остовы домов и остатки мощеных камнем улиц сопротивлялись его нашествию.

То, что когда-то называлось дорогой, вывело их на широкую поляну, поросшую подлеском, когда-то, видимо, бывшей центральной площадью.

Шумон остановился, огляделся.

Трудно сказать, кто кому помогал в разрушении города — то ли время людям, то ли наоборот, но одно ему было совершенно ясно: оба этих разрушающих начала соединились здесь, чтоб уничтожить его. Монах смотрел по сторонам хмуро, словно любопытство сыграло с ним скверную шутку, заведя его в это место. Осмотрев ближайшие развалины, он мрачно сообщил:

— Плохое место. Проклятое.

Не оборачиваясь — развалины казались куда интереснее монаха — Шумон спросил:

— Ты знаешь, что это?

— Похоже, что да, — кивнул монах. — Город Справедливости. Гнездо ереси Просветленного Арги. Воистину гнездо Дьявола!

Вот это новость! О городе ходили разные слухи, то толком никто ничего не знал.

— Да ну?

— Засеку помнишь? И засека и город так же их рук дело.

В словах брата Таки Шумон не уловил осуждения. Давно сгинувшие люди вложили во все это свои силы и ум, и не смотря на то, что титанический, хотя и оказавшийся бесполезным труд, пошел прахом, он все равно внушал уважение.

Разобравшись с городищем, экс-библиотекарь повернулся к Стене. В этом месте она теряла свою идеальную прямизну и обходила развалины по широкой дуге, словно понимая, что пройди она иначе, люди, когда-то жившие в этих домах, могут обидеться. Шумон смотрел на изгиб как зачарованный. Он говорит ему о многом. Стена не появилась сама собой. Стену поставил кто-то, кто мог отличить развалины человеческого жилья от простой груды бревен.

Заходящее солнце скатывалось за Стену, погружая людей и развалины в темноту. Еще несколько мгновений оно заливало лиловым светом, прошившим Стену насквозь, а потом увязло в болоте. Пользуясь последними мгновеньями дня, путники собрали кучу хвороста, и затащили её в полуразрушенное каменное здание, поднятое над площадью на ступенчатом постаменте.

К предложению Шумона заночевать в развалинах монах отнесся очень неодобрительно, однако безбожник просто не стал слушать возражений монаха. На все его просьбы уйти из города он отвечал успокаивающим похлопыванием по плечу, и монаху пришлось смириться.

Пока Шумон возился с костром, тот с особым тщанием несколько раз оплясал место ночлега, совершив вечернюю и охранительную пляски.

Когда он закончил, Шумон, готовивший вечернюю трапезу спросил:

— Ты что-то словно не в себе? Случилось что?

— Плохое место, — угрюмо в который уж раз, повторил монах. — Очень плохое. Дьявольским следом помечено! Зря мы здесь.

Не принимавший всерьез настроение монаха Шумон усадил его около костра.

— «Рука его над нами…» — напомнил Шумон. — Чего же ты боишься?

Он засмеялся.

— Приведений?

— А хотя бы и их, — прищурив глаза, ответил монах. Посмотрев на младшего Брата, Шумон понял, что его спутника беспокоит нечто более реальное, нежели призраки. Он посерьёзнел.

— Так чего же ты боишься?

— Людей.

Шумон невольно оглянулся.

— Людей, людей, — подтвердил монах. — Живых приверженцев Просветленного.

— Здесь?

— Именно здесь. Где же им быть как не тут? «Муха ведь всегда там, где смердит».

— Ты выражаешься как поэт.

— Это не я. Это Брат Фега «Свет и Сияние».

— Какие мухи? Тут ни мух, ни душ, ни тел, — удивился безбожник. — Ты же сам видишь — развалины пусты.

Брат Така с сожалением посмотрел на товарища.

— Пусты… — передразнил он. — Я этих людей в деле видел. Ты на него сядешь и не заметишь. Рукой схватишь — а он из руки как вода вытечет…

Темнота быстро накрыла город. Менять место ночлега теперь казалось опаснее, нежели оставаться на месте, и брат Така махнул рукой.

— Просветленный очень силу да умение за себя постоять в людях ценил. Сам в этом деле большого мастерства достиг и приверженцев себе таких же подбирал.

Ты думаешь, легко им удалось Гэйль на копьё взять? Да без людей Просветленного эта толпа огородников и к стенам-то не подошла бы. Это уж потом, когда Император кавалерию прислал, тогда уж умелец на умельца пошел. Фермеры-то разбежались, а Просветленный со своими в лес отошел. Вот тогда они и показали, чего стоят. Я до этого места не дошел, — монах улыбнулся, словно вспомнил что-то приятное. — Мне еще в монастыре голову проломили. Но уж того чего я там насмотрелся — не забуду.

Шумон слушал и кивал.

При Императорском дворе, отличавшемся большой веротерпимостью, (Император считал себя человеком далеким от вопросов веры) ему приходилось встречаться и с приверженцами Просветленного Арги, а одного из них (Эрмитриона, счетовода Императорской библиотеки) он даже знал лично.

Эрмитрион выглядел как небольшой и тощий мужичок, уже в годах и никак не походил на тех безжалостных и умудренных в единоборстве пробивателей монашеских голов, столь живо обрисованных братом Такой.

— И что же все они такие были? — спросил Шумон, держа в памяти щуплую фигурку Эрмитриона.

— Все, — подтвердил брат Така и тут же поправился. — Тех, кого я видел — все!

Шумон расхохотался.

— Я тоже знал одного просветленного.

Монах вопросительно поднял брови.

— На него сядешь — переломится, рукой сожмешь— не вода польется, а труха посыплется.

Монах не обиделся на недоверие Шумона, только сказал:

— Ну, это твоё счастье. Мне другие попадались… Тут где-то, кстати, место одно есть. Подземелье. Там он…

— Подземелье? — насторожился книжник.

— Да. Подземелье. Просветленный там своих людей испытывал.