Прежде чем возвращаться к Чену следовало сообразить, где тот находится. Вокруг стояли палатки и деревья, но реку — главный свой ориентир — я не видел. Рисковать и бродить по лагерю наобум после всего, что тут случилось, не хотелось.

Я прикинул все то, что успел тут натворить и решил, что самое страшное позади. Коснувшись НАЗа, погладил его и только-только собрался подняться, как темнота в тех же пяти шагах от меня раздвинулась и оттуда неожиданно, словно бедствия из известной всем шкатулки, появились туземцы. Да не один — два, а целая куча.

От неожиданности я поднялся быстрее, чем хотел. Меня-то ночные гости не страшили. Сколь внимательно меня не рассматривай, а ничего кроме веток и листьев не разглядишь, но вот НАЗ… Это не цветочек и не веточка. Ранец лежал у моих ног, открытый всем туземным взорам. Рука сама собой дернулась к парализатору, но я удержался.

Замерев, я не сводил глаз с туземцев. Их становилось все больше и больше. Теперь я насчитал человек тридцать. Крайние стояли в десяти шагах от дерева и смотрели на своего предводителя, что молча, резкими жестами отправлял их в разные стороны. Одни уходили, другие приходили, а из темноты выходили все новые и новые воины. Только сейчас я сообразил. Что смотрю на них собственными глазами. А не через щиток комбинезона. Эдакое дерево с глазами. В момент вся моя спесь куда-то подевалась. Я ждал внимательного взгляда мне под ноги и торжествующего крика, но на мое счастье никто не посмотрел на дерево.

Осторожно отвернув голову в сторону, я одним движением опустил лицевой щиток, став для них совершенно невидимым. В следующее мгновение я нагнулся и, благословляя предводителя, приковавшего к себе внимание туземцев, подхватил НАЗ и поднял его над головой, в спасительную темноту.

Ранец уперся в ветки, но ничего другого придумать я уже не успевал, и я протолкнул его наверх. Над головой захрустело. Ближний ко мне туземец с коротким копьем в руках посмотрел прямо в глаза и в этот момент я понял, что стою среди людей, которым ничего не стоит выпустить мне кишки. Вот так вот просто. На «раз». Взять и выпустить…

От этой мысли по спине прокатилась волна холода. Не бодрящего тонизирующего холодка, а ледяного холода, от которого попахивало той частью сознательной жизни, которую знающие люди называли загробной.

Туземец смотрел на меня и смотрел, не опуская взгляда. Я представил, что по его крику вся эта свора вытягивает вперед копья, наваливается на меня и….

Секунд на десять сердце мое замерло.

А потом пошло в прежнем ритме.

Пронесло.

Туземец ничего не увидел.

Сосед толкнул его, и вместе с товарищами они бегом отправились ловить меня. Других занятий у них сегодня не будет.

Они ушли, а я остался стоять.

Туземцы убегали, уходили, а я стоял.

Туземцы убегали и уходили, а НАЗ становился все тяжелее.

То, что казалось простым и легким становилось мучительным. Плечи налились тягучей болью, ладони заломило и в шею словно кто-то тыкал раскаленной иголкой.

Я переступил с ноги на ногу. Сколько же так стоять? Эдак через полчаса и ложки до рта не донесу, расплескаю.

Минут десять я терпел, а потом отлепился от дерева и сделал осторожный шаг в сторону. Чем стоять и ждать когда я упаду, лучше уж, пока есть силы, постараться сбежать. Может ведь и повезти.

Шаг. Еще шаг.

Ногами я чувствовал, как рвется трава, как с хрустом лопаются полные сока стебли.

И тут за спиной заорали.

Заорали, так, что я сразу понял, что орать так могут только те, кто видит что-то потрясающее воображение. Потрясающее и из ряда вон выходящее. Таким зрелищем мог быть только НАЗ, сам собой плывущий по воздуху.

Таиться больше смысла не имело, и я, забросив добычу на плечо, рванул со всех сил с единственной мыслью — выбежать за круг костров. Там у туземцев шансы поймать меня вовсе пропадали.

До деревьев, чьи верхушки неровной темной полосой выделялись на более светлом небе, оставалось шагов сто, не больше. А там…

Но туземцы мне попались настырные. Вопли и топот ног за спиной не отдалялись. Ничего.

Я наддал, но тут в спину дважды, один за другим, что-то стукнуло. Сбившись с шага, я едва не упал, но все-таки удержался.

Два прыжка и под моими ногами затрещали ветки кустов. Я влетел в них, уверенный, что туземцев туда после того, что я натворил в лагере, калачом не заманишь, но не тут-то было. Охотничий азарт, или глупость, а скорее и то и другое погнали их следом за мной.

К этому я, признаться, оказался не готов. Пришлось импровизировать на ходу. Я сдернул с плеча НАЗ и, резко остановившись, с разворота, приложил ближнего аккурат по лбу. Того отбросило назад, но не на туземного товарища, как я надеялся, а левее. Ушибленный, от удара попятился и упал в кусты. Там захрустело. Я уж, подумал, что он себе что-нибудь сломал, но его товарищ не дал мне на жалость ни единой секунды. Рука с топором уже взлетала над головой. Я поймал взглядом тот момент, когда движение назад она только что закончила и теперь застыла, чтоб рвануться вперед. С таким выражением на лице и замахом он наверняка мог разрубить НАЗ надвое. Именно НАЗ, а не меня. Хотя наверняка страшная и перекошенная от азарта рожа адресовывалась мне, но меня-то он как раз и не видел, так что метить мог только в ранец.

Я уже собрался отдернуть его, чтоб, когда туземец потеряет равновесие и врежется в землю, приделать того кулаком по затылку, но тут он охнул, его бросило вперед, и он едва не сшиб меня. Рука с топором мелькнула перед щекой, но меня спасло не умение, а удача. Я отскочил и бросил руку к парализатору, но тут из-за кустов появился Чен с немалым суком в руке. Две секунды безжалостный китаец смотрел на поверженного туземца, готовый добавить в случае необходимости, но этого не понадобилось. Коллега отпустил свое оружие и, весело глядя сквозь меня, сказал:

— Тебя, комиссар, за смертью посылать… Проявляйся.

Оставаться рядом с лагерем, хоть и в качестве победителей нам не захотелось. Даже не распаковав добычи, а только обломив попавшие в НАЗ стрелы, чтоб те не задевали за ветки, мы пошли прочь от него.

Мы уходили, а туземцы за нашими спинами радовались жизни — орали, бегали, раскладывали костры. Кто-то самый усердный брякал в колокол. Мы смотрели на эту бодрую суету, преодолевая подъем.

Сообщать туземцам о своем решении уйти подальше от них мы не стали и поэтому в лагере продолжали ловить меня.

Судя по временами долетавшему до нас радостному реву, у них это иногда получалось.

Пока я бродил по лагерю Чен высмотрел холм, и теперь мы лезли вверх через кусты и гнилые стволы, подальше от недружелюбных хозяев. Облака над нами раздернуло ветром, дав возможность увидеть, что нас тут окружает. Лес вокруг стоял заброшенный, без тропинок. Вообще это место в сравнении с теми лесами, по которым мне в последнее время приходилось хаживать, казалось угрюмым и неухоженным. Полосы кустов, опоясывающие холм перемежались полосами густой травы, похожей на перепутанные рыбачьи сети, что я видел когда-то на морском курорте в Пайву-У и маленькими, в четыре-шесть деревьев рощицами. Смотреть на все это приходилось во все глаза — лес оставался лесом, местом жительства неприятных тварей вроде змей и пауков, которые при сложившихся обстоятельствах не могли не быть ядовитыми.

Мы, поднялись ближе к вершине и остановились за деревьями, чтоб не терять из виду лагерь. Глядя на него, Чен покачал головой.

— Вон как все некстати… Мало нам стандартных неприятностей…

Я его понял. Под стандартными неприятностями следовало понимать неприятности, связанные с нашей работой по грузу, то есть с ракетчиками, которым отчего-то занадобилось исследовательское оборудование. А нестандартные — всё остальное, но в первую очередь драчливые туземцы, прибывшие сюда с теми же что и у нас целями. Только мы знали чего можно ждать от ракетчиков, а эти… Если ничего не изменится, местным еще придется неприятно удивиться злобе пришельцев и их кровожадности.