— Ты чувствуешь, что швы разошлись?

— Нет, они не разошлись, слава Богу. Они просто слегка кровоточат, но это мелочи. Что Бибоп?

— Они с грузом уже за пределами области.

— А-атлично. Чеддер выехал?

— Три часа назад. Благую часть ты себе выбрал, — позавидовал вслух Костя.

— Я бы предпочел менее подвижный груз. Но я теперь в легенду лучше Чеддера ложусь — и ушиваться отсюда мне нужно. И тихо. Так что рокировка выходит осмысленная вполне, а еще одного приступа икоты эта операция не переживет.

…Вот это да. И не знаешь, как быть. То ли рекомендовать Святые Дары как универсальный восстановитель — а из сегодняшнего делать рекламный ролик, то ли начинать бить командира по голове подушкой и напоминать, в каком он виде.

— Ты зачем экзорцизм устраивать полез? — спросил вместо этого Костя.

— Он хотел, — пожал плечами Эней. — Он очень хотел. Он за этим и пришел. Наездник хотел меня убить, а Кошелев… просил о помощи. Как мог, так и просил. Я вам потом все расскажу. Когда будет время, а сейчас его в обрез, — они вошли в манипуляционную. — Док, вам партийное поручение номер раз: подобрать мне обезболивающее, чтобы я неделю продержался в автономном плавании. Мог водить машину и все такое. Покупать его мы сейчас не можем, но мы можем его взять здесь. Очень жаль будить Эмет, но вы, пожалуйста, разбудите и попросите ключ от сейфа. А пока будете ходить и будить, подумайте про поручение номер два: я вас засветил намертво. Мы можем убрать вас из Питера. У вас жена и дети, я знаю… такие вещи приходится делать. У нас все готово. Но есть еще один вариант. Рискованный. Но если он удастся, мы сохраним вас, «Теону» и всю питерскую медицинскую ячейку. Подумайте, что вы выбираете.

В окна постучался рассвет.

— Зодиак хотел, чтобы ты связался с ними, когда придешь в себя, — сказал Костя.

— Минут пять они еще подождут. Я все равно уже знаю, что они мне скажут: меня идентифицировали по тканям под ногтями Кошелева. Кстати, вы молодцы, что не стали там вычищать. Это Цумэ сообразил?

— Ну не я же, — сказал Костя.

— Что нужно делать по второму варианту? — спросил Давидюк.

— Прийти в СБ. Сказать почти всю правду. Что я ваш бывший пациент. Что я вам позавчера сосватал Мантулова, а вчера утром вы забрали меня из «скорой» в очень тухлом виде и под явным эндокринным воздействием. Дальше вы расскажете — с моих слов — что я связался с высокой госпожой, и все это дело добровольное. Из клиники ушел и пропал. Вы меня искали — в агентстве и повсюду. И в конце концов, решили обратиться к властям, потому что это безобразие полное. Пусть найдут эту безответственную дуру и призовут к порядку. Новицкого, конечно, придется похоронить. Жаль, хорошая была личность.

Кен принес заготовленную на случай одежду. Эней влез в рубашку — а с брюками вышел промах — их заготовили, не рассчитывая на травмы.

— З-зараза, — почесал в затылке озадаченный Кен. — Не килт же тебе тащить.

— Саронг, — предложил Давидюк.

— Форменные медицинские брюки, — отрезала Эмет. — Я сейчас принесу.

— Спасибо, — с чувством сказал Эней. — Вообще за всё.

— Пусть у вас получится, — улыбнулась женщина. — Пусть у нас всех получится. Это главное.

— Давайте уточним сценарий моего вранья, — сказал вернувшийся Давидюк. — Я вас забрал утром со станции Скорой помощи — это рассказывать как есть?

— Да, — Эней взял у него пластиковый пузырек, встряхнул, вылущил капсулу. — Про галлюцинации, про всё. Чем больше правды, тем лучше.

— Две, — подсказал Давидюк. — По две, четыре раза в сутки, на протяжении трех дней. Потом — три раза, два и так далее, по нисходящей. Я отсчитал ровно на семь суток, Андрей. Они могут вызвать привыкание, поэтому чем раньше вы перейдете на что-нибудь попроще, тем лучше. Что я должен врать о дальнейшем?

— Я еще раз пришел к вам вечером. Точнее, за полночь. Совершенно невменяемый и вот в таком вот виде. Вы организовали мне перевязку, швы, наркоз — и устроили меня на ночь в манипуляционном кабинете стационара «Теоны». Поставили мне противошоковую капельницу, завели будильник на сколько нужно и легли спать. Когда проснулись, меня уже не было. Будет хорошо, если у вас в мусорнике найдут мое окровавленное барахло. Его еще не уничтожили?

— Э-э-э… — сказала Эмет.

— Ладно, тогда бинты. Для достоверности. В общем, вы подумали, попытались искать меня по своим каналам — через наших общих знакомых, через агентство, непременно туда стукнитесь — и решили, что вам крайне не нравится вся эта ситуация. И что, пожалуй, пора обращаться к властям, потому что дело зашло слишком далеко — особенно с учетом того, что у пациента, то бишь у меня, несколько лет назад на почве личной жизни стряслась депрессия, и вся эта пурга с высокой госпожой в лучшем случае порушит вашу многолетнюю работу. Да… — Эней сел, пошевелил правой кистью, будто ощупывая что-то невидимое, — после этого на какое-то время вы, конечно, окажетесь в карантине. Во-первых, на всякий случай, а во-вторых, потому что все это дело наверняка попадет в зону особого внимания… причем не только нашей СБ. Но так все мы выиграем больше, чем если вы уйдете в бега. Если, конечно, не накроемся… яшмовым гротом.

Лазурные форменные брюки в сочетании с темно-коричневой льняной рубашкой смотрелись… а ничего они смотрелись, как ни странно. Хорошо, что мода у нас нынче ест все, хоть красное с зеленым.

— Белка, планшетку. Подбросишь меня до стоянки — и отправляйся спать. Док, желаю вам удачи.

— Я вам тоже желаю удачи. И вы должны показаться врачу не позже, чем через сорок восемь часов. Отнеситесь к этому серьезно.

— Обязательно, — кивнул Эней. — Поверьте, я очень серьезно к этому отношусь. У тех, кто не чистит оружие, оно обычно заедает.

…И ты ведь с самого начала знала, что это произойдет.

С того самого момента, как твой непутевый-любовник-по-легенде появился в этом пансионатике в семи километрах от Локса, весь забинтованный, как Человек-Невидимка.

Нет, это не самое начало — с самого начала он все-таки позвонил. Объяснил ситуацию с заменой. Добавил к легенде новый штрих.

— Ты… — Майя очень натурально не нашла слов. Потом сказала, — Я все равно не могу остановить тебя силой мысли на дороге, так что приезжай. Но не рассчитывай…

— А я уже здесь, — отозвались совсем недалеко. Майя услышала это тем ухом, которое не было обращено к комму.

— Это твой? — спросила Симона, с которой они пили кофе на веранде. И на кивок Майи фыркнула: — Ну, наглец! Ну… — и тоже осеклась, когда «непутевый любовник Габриэлы» вышел из за угла.

Выковылял — так, пожалуй, точнее…

Симона что-то сказала. Майя, не зная эстонского, прекрасно поняла: «Боже мой».

— Габриэла… — прохрипел незадачливый изменщик коварный.

— Какая же ты все-таки сволочь, — сказала Майя по-английски, захлопывая крышку комма. — Какая ты хитрая, наглая, расчетливая сволочь. Ты сначала ищешь экстремальных приключений со… всякими, а потом являешься сюда и давишь на жалость. Ты думаешь, твое состояние помешает мне вышвырнуть тебя отсюда? Нет. Мне будет даже легче.

Это потом она сообразила, что он вовсе не изображал сгорающего от стыда человека — он и в самом деле затруднялся смотреть Майе в глаза после того, как вместо аккуратной упаковки высокого господина вышел тарарам с чудесами и бесовщиной, протуберанцы до самой стратосферы и вполне возможные громы и молнии на голову Габриэляна.

Она еще подумала: с начальством Габриэляну повезло значительно больше. Оно может когда-нибудь нарезать своего личарду кубиками по итогам его махинаций — и однажды сделает это — но ни при каких обстоятельствах не станет вмешиваться в рабочий процесс.

Конечно, она все-таки «сменила гнев на милость» и пустила Энея в номер.

— Габи, ты с ума сошла, — сказала Симона, изрядно перебарщивая с напускным равнодушием. — Зачем тебе олух, который сначала лезет в постель к бледной даме, а потом приползает к тебе зализывать раны? Гони его в шею.