— Он может следить за вашей реакцией, только если у него есть люди или аппаратура. У вас, внутри.

— Ну… в каком-то смысле они есть, — Эней усмехнулся. — Если по итогам нашего ужина наше отношение к нему изменится — он это заметит. Если оно не изменится — он это тоже заметит. Кроме того, он дал мне понять, что вы не тот человек, который будет смирно лежать на дне там, где его положат.

— Мне казалось, что это должно бы вас устраивать.

Впрочем… если судить по безобразной истории с Олегом, эти люди не всегда знают, чего хотят.

— Зависит от…

— Итогов нашего ужина?

— Да, в том числе, — он направил машину на кольцо виадука и свернул с него на какую-то боковую трассу.

— Куда мы едем?

— На побережье. Там есть одно красивое место… и очень спокойное… Небольшой пансионат для охотников за янтарем. Некоторые любят так развлекаться. Поживете денька четыре, пока вам сообразят маршрут и документы.

— Еще не сообразили? — картинно удивилась Майя. — Или это тоже будет зависеть от?

— Конечно. Место, личность, привычки, прошлое, связи — все это упирается в то, чем вы будете или не будете заниматься. В вашем случае получается достаточно сложный букет требований.

— А в случае Олега?

Эней вдохнул сквозь зубы.

— Значит, вас и на этот счет просветили… А в его случае кое у кого просто сдали нервы. Я больше всех виноват на самом деле. Я допустил аналитика к работе в поле, и он посыпался. Все правильно просчитал и сделал — а потом, когда осталось только подобрать добычу, взял и посыпался. Повторить эту ошибку с вами я не хочу.

— Ну что ж, я всецело за.

— Придется подождать, вести медикаментозный допрос за рулем я не могу. Запрещено правилами дорожного движения.

Машина совершила новый поворот — и выкатилась на какой-то проселок. Через несколько минут Майя среди мелькающих стволов сосен различила островок лиственной зелени и рассыпанные в этом оазисе домики под красными черепичными крышами. Эней подогнал машину к заборчику. Парковочная разметка была выложена из белой гальки.

— Идем, — он повел Майю за руку по еле заметной тропинке, спускающейся к морю.

Запахло соснами, водой — а потом костром и жареным на костре мясом. Сквозь терракотовую колоннаду стволов виднелись проблески солнца на воде.

Среди валунов, в незапамятные времена вытащенных сюда ледником, стояла беседка, стилизованная под руины небольшой башенки. В беседке горел мангал — а над мангалом возился высокий и широкоплечий, по-цыгански черный парень. Константин Неверов. В том, что человек с фамилией Неверов является действующим православным священником, Габриэлян тоже усматривал некую иронию. Равно как и в «перекрестном опылении» двух конфессий. «Если почитать историю, так покажется, что Риму с Москвой, как западу с востоком не сойтись до страшного суда. А обошлись все-таки. Старая аппаратная формула „против кого дружите“».

— Здравствуйте, — сказал Неверов. Потом обратился к Энею. — Погуляйте еще минут десять, как раз шашлыки поспеют. Вы чай будете или пиво? Пиво тут хорошее, варят прямо в деревне.

— Тогда пиво, — улыбнулась Майя.

— Ага, ну вы его и принесете, значит, — кивнул Кен. — Оно во-он к тому камешку привязано, в садочке там плавает.

— С ума сойти, — сказала Майя, обоняя шашлык. — Вы так хотите мне понравиться? Я же слюной захлебнусь.

— Ну, ужин-то я вам обещал, — пожал плечами Эней. — Кстати, и самому зверски хочется. Так что идем за пивом.

И они пошли через дюны.

— Понравиться вам — это само собой, — сказал Эней по дороге. — Ну и… отдать маленький должок, который я не могу вернуть напрямую. Как мы познакомились лицом к лицу — он вам рассказывал?

— Да. Вы рубились с Кесселем, приняв того за старшего. Это меня впечатлило. Я видела как рубится Кессель — он после первенства Москвы показывал кое-что в кулуарах…

— Это я потом рубился. А сначала он меня встретил: костерок, котелок, Андрей Робертович чай варит. Прихожу я на встречу с тем светом — место пустынное, как раз в такие зазывают, чтобы прирезать не спеша и с удовольствием, а мне тут уже и чаёк заварили. Кстати, очень вкусный. Так что меня честь обязывает вас, Майя Львовна, сначала хорошенько накормить, а потом уже допрашивать.

— А колья где? Ну или хотя бы ножки?

— М-м-??

— Курьи. Сначала доброго молодца накорми-напои, в баньке попарь, а потом и спрашивай.

Эней выдержал довольно длинную паузу, потом сказал:

— Ну, если я правильно помню русские сказки — на красных девиц это правило не распространялось. Наоборот, их припахивали к какой-то черной работе. Так что от канона мы все-таки отступим. Ага, вот и пиво…

К камню, чтобы не унесло прибоем, была привязана шестилитровая канистра.

— Красные девицы, — сказала Майя, отбирая у него веревку, — с некоторых пор просто тоскуют по черной работе.

— Учтем, — Эней улыбнулся одними уголками рта.

Шашлык оказался вкусным и сочным, хотя, против всех традиций — из свинины. Впрочем, Неверов горячо утверждал, что запорожские казаки ели именно такой, и они же изобрели само слово «шашлык», а всякие бараньи нежности называются «шишкебабом». Из углей вытащили запеченную в фольге картошку. Нефильтрованное пиво было приятно кисловатым. Майя наелась, ощутила легкое кружение в голове и расслабилась. Мужчины не позволили ей принять участие в наведении порядка — сами собрали всю одноразовую посуду в мусорный пакет, и Константин понес его к джипу.

— Майя Львовна, — Эней распаковывал нечто, похожее на портативную аптечку. — Вы готовы?

— К моменту истины? Да, конечно.

— Дайте руку.

Зашипел инъектор. Майя вздрогнула — не столько от мгновенной и довольно слабой боли, сколько от воспоминаний. Господа подпольщики искренне старались избежать сходства с той, давней ситуацией, что много о них говорило — а все-таки допрос есть допрос.

— Майя Львовна, мне очень жаль, — словно читая ее мысли, сказал Эней. — Я обещаю, что вам не причинят никакого вреда — но вы немножко успокойтесь.

Он проверил, как держится датчик, и задержал ее руку в своей. Ладонь его была теплой, сухой и твердой, как прогретая солнцем сосновая древесина.

— Давайте не спеша и по порядку. Просто чтобы войти в колею. Ваше имя, фамилия, отчество?

— Азизова Майя Львовна.

— Место рождения?

— Астрахань.

— Возраст?

— Двадцать семь.

— Расскажите о своей матери.

— Азизова Татьяна Игнатьевна. Девичья фамилия — Лопатина. Химик-технолог. Работала на молочном комбинате. Отец… Азизов Лев Рустамович… Погиб двадцать два года назад.

— Когда прорвали фронтир?

— Да.

— После этого вы переехали в Москву?

— В Казань. Мама живет там. Ей не нравится моя работа.

— А вам?

— Среди клиентов попадается разное. В остальном — прекрасно.

Пока что он явно задавал вопросы, ответы на которые знал сам — чтобы аппаратура освоилась с нефильтрованным пивом пополам с сывороткой правды. Зачем они меня поили? Алкоголь сбивает картину…

— При каких обстоятельствах вы вошли в контакт с СБ?

— Они меня задержали по подозрению в политической провокации.

— В чем выражалась провокация?

— Меня пригласили петь на ирландский благотворительный концерт. Я начала с «Зеленого цвета» и не дошла до «Варшавянки».

— Вы понимали, что за этим последует?

— Я понимала, что будет скандал. Масштаб меня даже не интересовал, чем хуже — тем лучше.

— А ради чего затеяли этот фейерверк?

— Терять было нечего. Один весьма перспективный варк, Владимир Старков, заклеймил меня Поцелуем. Влюбился и пытался уговорить на инициацию. Я понимала: буду слишком долго отказываться — он меня либо заест, либо придумает что-нибудь, чтобы… уговорить. Вот мне и показалось, что шум мне не повредит. В крайнем случае, помру с музыкой.

— Вам тяжело об этом говорить?

— Нет, в этой обстановке и под пентоталом — легко. Давление скачет? Я холерик, оно не раз еще подскочит. Вас ведь история моего знакомства с Габриэляном интересует? Ну так слушайте. Поднимают меня в очередной раз, ведут в кабинет. Держат, чтобы на стены не натыкалась, фиксируют, как это у них называется. Мне спать давали два часа за двое суток. А там незнакомый кто-то. Это-то не странно, следователя — его Грушко звали — подменяли иногда. Вы знаете эти игры — хороший, плохой, злой… У нового хоть лицо приятное — очки, прическа модная… Меня очки удивили — хотя не должны были. Я уже не особенно могла удивляться, устала слишком. Поднимает он голову: Азизова Майя Львовна? Так точно. Что-то неважно вы выглядите, Майя Львовна. Вот, выпейте воды и прилягте, вздремните часок, мне все равно нужно несколько документов закончить. Значит, добрый следователь по жанру. Но ничего, дают — бери, бьют — беги; пока не бьют, попробую поспать. По-моему, я заснула раньше, чем упала. Просыпаюсь, на мне пиджак сверху, а этот сидит за столом с планшеткой — и строчит. Увидел, что я открыла глаза — один черт знает, как увидел, ведь почти спиной ко мне сидел — и говорит: добрый день, Майя Львовна. Отдохнули или еще поспать хотите? Вы тут десять часов провели и я бы рад вам еще времени дать — но не могу: сам устал как собака, а в камеру вас отправлять страшно, я еще не все тут дочистил, эти остолопы с перепугу вам могут и сердечный приступ устроить. Так что давайте мы с вами сейчас закончим, я вас выпущу и спокойно спать пойду. И записал он мои показания о попытке незаконной инициации, о том как я по глупости и в эндокринном помутнении после Поцелуя к властям обратиться побоялась и нашла способ шум поднять и так от преследования избавиться, а также о противоправном обращении после ареста. Снимки деятелей предъявил для опознания.