— И что теперь? — спросил Олег.

— Ну, можно спуститься в бассейн и подождать остальных. Немножко зная Майю и Галю, я думаю, что ждать придется долго. Поэтому можно еще остаться здесь, поговорить — а там, глядишь… может, что еще получится. Спрашивай, если тебе что-то интересно.

Олег Марченко, вероятно, просто завис бы, как программа в бесконечном do while. То есть, тот Олег, каким он был год назад, завис бы много раньше, но уж на этом месте — точно. А вот Бегемот уже привык, что если говорят, что можно спрашивать, значит действительно можно спрашивать. Если свои, конечно, говорят.

— А… какие еще есть традиции у гейш?

— Ну… Мы, например, не носим брюк. Есть даже такие упорные традиционалистки, которые и в нерабочее время носят только платья — чтобы форму не терять.

— Неудобно же…

— Зато элегантно. Все время помнишь о том, как выглядишь. И не распускаешься. А для гейши это — приоритет.

— То, что на Гале и Ире брюки…

— Да. Посетитель должен иметь возможность на глаз отличить гейшу от медперсонала. Помогает избежать недоразумений.

— Это ж ему сначала объяснить надо, — проворчал Олег. — А… от другого персонала вы чем отличаетесь?

— Ну, во-первых, они носят мини. Или в обтяжку. Поэтому мы предпочитаем широкие юбки, не выше колена. Во-вторых… — Таня показала ухоженные, но коротко подрезанные и никак не выкрашенные ногти. — Гейши никогда не отращивают и не красят ногтей. Кроме всего прочего, ногти еще и играть мешают. В-третьих, гейши носят средний или низкий каблук, потому что эти девочки предпочитают высокий. Парням сложней, конечно…

— А что, есть и парни-гейши? — изумился Олег.

— Отоко, так это называется. Мало, но есть. В Москве, например, всего двое на полной ставке: Саша Вальдес и Корней Ясенев. Остальные — актеры, танцоры и музыканты, для которых это приработок. Так вот, отоко всегда ходит в пиджачной паре, обязательно сшитой на заказ. А шею повязывает не галстуком, а платком. И всегда носит трость. Ну, и другие признаки есть — но только наметанный глаз их заметит.

— Да у вас прямо система знаков различия, как в армии.

— Точно, — засмеялась Таня. — Да здравствуют наши традиции — сражаться при всей амуниции.

— Ты меня научишь в этом разбираться?

— Да ты что, на это годы уходят… Я, кстати, один раз попалась — приняла Габриэляна за отоко. Он как раз платок повязал, и двигается необычно.

— Когда это было?

— Года полтора назад, не помню точно. Большой был прием и мой ученический дебют. Неловко вышло, надеюсь, что он забыл.

— Габриэлян, кажется, вообще ни о чем не забывает, но ты не волнуйся. Только… — ощущение было, будто его ударили под дых. Габриэлян-то не забывает. А вот он — забыл. Напрочь. Начисто. Как не было.

— Только — что? — чуть подавшись вперед, спросила Таня. — Дай, я попробую угадать… у тебя… есть… девушка?

— Нет, — выдохнул Олег, — у меня ее нет. Но я забыл, что у меня ее нет.

Таня вздохнула.

— У вас такая работа, — сказала она. — Тебе совсем не за что себя винить.

— Работа — это то, из-за чего «нет». А забыл я сам.

Таня улыбнулась.

— Ты в ресторане говорил об атаке и симпатии, верно? Ну так вот, это была атака и ты не устоял. В следующий раз будешь знать, да?

Олег заставил себя улыбнуться. Он был ослом и, кажется, сволочью, но Русалочка тут совершенно ни при чем и обижать ее не следовало. Наоборот…

Он громко вздохнул.

— А я-то думал, что это была симпатия… а атака еще будет.

— Ну, кто же предупреждает об атаке, Бегемотик? Удар наносят исподтишка, неожиданно. Симпатия — она сейчас, когда я тебе все выкладываю. Видишь ли, у человека эти вещи завязаны еще и на самоутверждение, на амбиции… Вот ты сегодня явно боялся спасовать перед командой. Ты весь был зажат, оттого что я для тебя была не просто девушка — а инструмент самоутверждения. Это слабое место у мужчин. Это ты тоже должен знать.

Он вспомнил сцену в уборной. Премиальные… А они-то наверняка все прекрасно знали. Нет, ребята, не буду я к вам милостив. На ассемблере вся домотехника станет разговаривать.

— Ну и зачем мы вам, такие идиоты…

— Затем, — Таня придвинулась поближе и сбросила полотенце, прикрывавшее груди — маленькие, остренькие, с очень бледными сосками. — Идиоты, если они не совсем идиоты, со временем перестают быть идиотами. Понимаешь, у женщин ведь все то же самое. Мы такие же, Олег. И самая большая женская тайна заключается в том, что никакой тайны особенно-то и нет. Вот скажи, как ты думаешь — мне было хорошо с тобой?

— Не знаю. Я не мог понять.

— Не мог или не пытался?

Олег опять задумался. Почему-то сейчас не было ничего — ни желания, ни… как будто перед ним действительно сидит русалка.

— Не мог. Я же не знаю… Я не знаю, как оно должно быть. Я плохо танцую — ты вела.

— Не думай о том, как ты танцуешь, — сказала Русалочка, осторожно проведя пальчиком по внутренней стороне Олегова бедра. — Вообще не думай о том, как ты… нужное вписать. Думай только о том, кто с тобой. Если бы мы были влюблены друг в друга — это вышло бы естественным образом, так оно и получается — а потом люди не знают, что делать, если любовь угаснет. Но нежность прекрасно возможна и без любви. Я смотрю на тебя и вижу славного мальчика, из которого, если он не будет дураком, вырастет славный мужчина. Ну и что, что я гейша, а ты клиент? Что помешает мне быть нежной с тобой?

— Ничего, — сказал Олег. — И мне — ничего. А что ты подруга, — улыбнулся уже Бегемот, разные у них были улыбки, — так это не про всякую женщину можно сказать. Закрой глаза.

Таня закрыла. Олег выкопал из-под джинсов припрятанную коробочку и открыл ее бесшумно. Достал ожерелье, стараясь не брякнуть подвесками, надел его на Танину шею, попробовал застегнуть — и оконфузился: мокрая рыжая грива испортила эффект внезапности, пальцы в ней потерялись, застежка запуталась.

— Опыт — дело практики, — Таня открыла глаза, приняла у него ожерелье, выпутала из волос, полюбовалась с полминуты, надела и застегнула сама. — Очень красиво. И как будто специально для меня, правда? Ну что, пойдем купаться — или…?

— Или, — улыбнулся Бегемот. — Ты мне покажешь, как нужно, хорошо?

…И вот внизу, в бассейне, он любовался плывущей рыжей гривой, ожерельем на белой коже, потом купались и пили кофе, сидя на бортике и болтая ногами в воде — пока не пришел Король и не принялся брызгаться с Ирой так, что кофе оказался изрядно разбавлен. Олег соскочил в воду и присоединился к Ире, и вскоре они загнали Короля в угол и принудили к позорной капитуляции. Потом Король завернулся в банное полотенце и уселся на шезлонге, чтобы вкусить свою порцию кофе — и Олег думал, как же быстро Ира его восстановила — ведь еще сегодня утром по квартире ходил зомби.

А днем он уже был вполне живой, а сейчас хоть город от него освещай. Интересно, Ира знает, что она… работает батарейкой? Знает, наверное. Она же профи.

Олег сходил за второй порцией кофе — а возвращаясь, увидел, что на бортике уже сидит Кессель. Галя, затянутая в черный закрытый купальник, проныривала под водой к противоположному бортику — единственный относительно одетый человек в компании. Она что, стесняется своего тела? Может, и стесняется — там уже не бальзаковский возраст, а хорошо за. Странные у Кесселя вкусы.

Олег бы сам ничего и не заметил, уж больно хороши были резвящиеся в воде Ира и Таня — но тут он увидел Короля, который девочками не интересовался и вроде бы дремал, но из-под век всматривался то в Галю, то в Кесселя.

Вообще-то Андрей Робертович без одежды был зрелищем странным. Анатомическим пособием он бы точно работать не мог — костей, казалось, было слишком много, они гнулись немного не под теми углами, все пропорции шли как-то наискосок. Мышцы были… слишком плоскими и тоже, казалось, крепились не так, не там и не туда. И похож был Суслик на какую-то доисторическую рыбу — ну вот на осетра с его экзоскелетом. Олег сам не раз застревал взглядом на Кесселе, пытаясь все же понять, как оно работает — механически — но Король смотрел не так. Что-то произошло.