Кессель посмотрел на нее…

— Я не думаю, что мне нужно к нему готовиться. Ваши предыдущие клиенты хотели немножко другого. Но вот чего мне не хотелось бы — это обидеть вас.

Галя покачала головой.

— Вы меня и не обидели. Отвернитесь.

Суслик отвернулся, а когда она разрешила ему смотреть — увидел, что она сбросила свой черный закрытый купальник.

У нее и фигура была — типично азиатская и крестьянская: маленькие, но отяжелевшие груди с темными, расплывшимися сосками; короткие ноги, почти полное отсутствие талии — бока плавно переходят в мощные бедра. Фигуру не отягощал лишний жир — кроме того неистребимого женского жирка, которого нет лишь у самых чокнутых культуристок, глотающих «сжигатель» лошадиными дозами. Но ни работа, ни фламенко ничего не могли сделать с формой, заданной генами: Галя походила не на античную статую, а на доисторическую глиняную фигурку, созданную людьми, поклонявшимися земле как женщине и лепившими женщину из земли.

— Что вы теперь думаете?

— Что вы поразительно красивы, — спокойно сказал Кессель. И подумал, что она может ему не поверить. С другой стороны, они все-таки знакомы достаточно давно.

Он сел, протянул руку и коснулся ее груди с отчетливо видными псевдорубцами. Потом и провел ладонью по таким же растяжкам на животе женщины.

— У вас есть ребенок, — не спросил, сказал.

— Двое. Старший — ровесник вашему… оруженосцу. Не раздумали?

— У меня была дочь, — ответил Кессель. — Это пока не вернулось. Наверное, к счастью. Понимаете, я не знаю, что мне положено думать. Вы выглядите правильно. Как вы. Меня разве должно интересовать что-то еще?

— Наверное, нет, — Галя на миг опустила ресницы. — Берите халат и пойдём. Не здесь же.

Кессель словно очнулся. Массажный кабинет был отгорожен от пространства бани только стенкой-ширмой, совершенно условной, и за ней девушки-муравьи уже возились шумно со следующей жертвой конвейера. Возились не первую минуту — отчего же он со своим обостренным слухом данпила не слышал ни звука?

Не слышал, не замечал… он, привыкший делать по две-три работы параллельно и отслеживать при этом окружающую среду. Сосредоточился, называется. Он набросил халат и повернулся к Гале. И подумал, что вообще-то довольно смешно, что из них двоих внешний вид смущает именно ее. При том, что вовсе не она является живой иллюстрацией к эволюционной теории. Или обладательницей грудной клетки, переходящей непосредственно в позвоночник.

Когда Галя задержалась отпереть дверь в номер, он протянул руки и выдернул из ее волос обе шпильки.

— Что вам нравятся мои волосы — я знаю, — дверь-штора раздвинулась, Галя пропустила внутрь его, потом зашла сама и заперла сенсорный замок нажатием пальца.

Кессель осторожно положил шпильки на полочку возле двери в санузел, оглядел комнату. До сих пор он не видел ни одного из здешних будуаров, хотя подозревал, что выглядят они одинаково, отличаясь лишь цветом покрытия на полу и стенах, постельного белья и декоративных подушек, раскиданных вокруг матраса, лежащего прямо на полу — таким образом вся комната превращалась как бы в продолжение постели.

Галя зажгла две ароматические свечи и выключила верхний свет.

— Вам не нужно стесняться себя, — сказал Кессель. — Скорее уж мне.

Она хохотнула — немного нервно.

— Мне под сорок. У меня было два мужа, от каждого я родила по сыну. После них было еще два любовника и четыре клиента — здесь. Почему я чувствую себя как школьница?

— Вероятно потому, что я вам нравлюсь. Мне приятно это слышать, — он вдруг задумался. — Простите за нескромный вопрос — у вас были клиенты-старшие? Я вдруг сообразил, что это может быть просто физически опасно. Для вас.

— Нет, — ее передернуло. — И не будет. И с тем, кто мне не нравится, я не спала бы ни за какие деньги. Тут другое. Вы другой. Не потому что данпил, нет. Вы совсем по-другому на меня смотрите. Как будто бы я из золота.

— Вы из глины, — серьезно сказал Кессель. — В Библии ошибка, переписчики перепутали: на самом деле из глины вылепили Еву, а потом Бог дохнул на нее — и дыхание Бога было огненным. И глина стала вот такого цвета. Вы — первая женщина. А Адама сделали из вашего ребра, и потому он вот такой тощий и костлявый.

А про себя подумал, что ему придется быть очень-очень осторожным. Потому что глина не только звенит, но ещё и бьется. И мысль о том, что нужно быть осторожным, почему-то была приятной.

И он уложил Галю в подушки, как заботливый археолог укладывает неолитическую статуэтку в вату, и накрыл собой, опираясь левой рукой на матрас, чтобы не обрушиться на эту хрупкую глину всеми своими костями, а правой рукой начал исследовать все холмы и впадины, стараясь поймать будущий ритм — и вскоре знал уже, что он будет плавным и неотступным, как океанский прибой в хороший солнечный день, как давно любимая мелодия.

Baby, I've been here before, I know this room, I've walked this floor, and I used to live alone before I knew you. Yeah I've seen your flag on the marble arch, but love is not some kind of a victory march, no, it's a cold and it's a broken Hallelujah…

Главное было — не останавливаться, и если уж вернулся блаженный дар нести радостную чепуху — то так и продолжать.

— Это потому что евреи пишут все наоборот. Не как нормальные люди — слева направо или хотя бы сверху вниз, а справа налево… И когда они начали переводить свою Септуагинту — Бог знает, что у них вышло. А больше никто…

Она обхватила его затылок рукой и, пригнув его голову к себе, поцеловала. Губы у Гали были мягкими, очень спелыми, и хранили миндальный запах почти стершейся помады.

There was a time you let me know what's really going on below, ah but now you never show it to me, do you? Yeah but I remember when I moved in you, and the holy dove she was moving too, and every single breath that we drew was Hallelujah!

…Все вышло на удивление быстро и легко, и очень здорово… и у него звенело в голове, где-то на уровне затылка… только в начале было какое-то сопротивление, которое он без труда преодолел… закралась было мысль, но он отбросил ее: Таня же гейша… А потом, увидев на простыни кровь, обалдел.

— Ну да, я девственница, — пожала плечами Таня. — То есть, была девственницей. Мы оба подарили друг другу дебют. Здорово, правда?

— Здорово-то здорово, — Олег все никак не мог отойти. — Но ведь это… больно, наверное — ты сказать не могла? — он сам удивился, насколько оно по-дурацки звучало.

— Да ты что, тебя бы просто парализовало. Посмотри, ты и сейчас весь зажался, хотя уже все кончилось. Давай простынку эту свернем и пойдем в душ…

Они выкупались по очереди, и сидели теперь друг напротив друга, завернувшись в махровые полотенца и потягивая тоник.

— Это традиция, — поясняла Таня. — Девственная гейша — такой же нонсенс, как девственная жена.

— Почему? — изумился Бегемот.

— Да нипочему. Просто есть традиции «мира цветов и ив». Не кимоно же нам носить, в самом деле. Экзамен я недавно сдала, со статусом ученицы вот-вот расстанусь…

— И что… пока не сдашь экзамен — ни-ни?

— Да нет, сколько угодно, — засмеялась Таня. — Просто обычно некогда. Это ведь серьезная работа, Бегемот. И учимся мы тоже серьезно. Музыка, танцы, история искусства, языки, литература, гимнастика, пластика, визаж, минараи — это когда просто смотришь на наставницу и учишься… Большинство еще и подрабатывает… В два часа ночи доберешься до постели — и поверь, никого, кроме подушки, обнимать не хочется.

— Знакомо, — улыбнулся Олег.

— Так что или девушка успела еще в школе — или вот как мы с тобой: Майя сказала, что нужна четвертая девушка в компанию, и стоит присмотреться к другу её клиента…

— И ты присмотрелась, — сказал Олег, — и я тебе… подошел.

— Ты не просто подошел. Ты мне понравился.

«Ты Дон Гуана напомнил мне…» Нет, до Дон Гуана нам еще семь вёрст, и всё пёхом. Но мы будем стараться, честное слово.